Как (не) работает государственный капитализм в России

Российские госкомпании де-факто не государственные и не частные. Созданные, чтобы стимулировать развитие экономики, они не справились со своими задачами и стали рассадниками коррупции. Илья Матвеев рассказывает о прошлом, настоящем и будущем государственного капитализма в России.

Олигархическая пятилетка
С пиком могущества олигархов обычно ассоциируются середина-конец 90-х. Однако есть все основания считать, что в первый путинский срок — 2000-2003 годы — те, кто выжил после кризиса 1998 года, стали еще более влиятельными.

Путин, как и Ельцин, пришел к власти как реформатор. Государство обнаружило, что в отношениях с крупным капиталом нужны какие-то правила, что случайные сделки с олигархами на фоне общей неопределенности больше не работают. В ситуации осознания этой взаимной зависимости была развернута программа реформ — так называемый план Грефа, или Стратегия 2010. Она и заложила основы экономики нашей страны как экономики крупного бизнеса.

Ключевая реформа этого времени — налоговая. Считается, что она была удачной: собираемость налогов повысилась. Добились этого тем, что резко снизили все налоги. Россия оказалась первой крупной страной в мире, которая ввела плоский подоходный налог — 13%. До этого такими экспериментами занимались только маленькие прибалтийские страны и Сингапур. Считалось универсальной догмой, что страны с большим населением должны перераспределять доходы, а для этого надо собирать больше налогов с богатых.

Налог на прибыль юридических лиц был снижен до 24%, а еще введен крайне низкий налог на дивиденды, который в начале 2000-х составлял 6%, а сейчас — 13%. Если сложить эти два налога в США, в сумме получится 55%, а в России — 37%. В результате российские олигархи выплачивали себе миллиарды долларов дивидендов. К примеру, Олег Дерипаска только за 2005-2008 годы выплатил себе 8,2 миллиарда долларов, что не помешало ему в период кризиса 2008-2009 годов обратиться за господдержкой — и получить ее.

Второй компонент отечественного неолиберализма — это трудовая реформа. Трудовой кодекс, принятый в 2001-м, фактически запретил забастовки. В 90-е статистика фиксировала тысячи забастовок в год, а сегодня — одну-две. Третий компонент — пенсионная реформа, состоявшая во введении накопительного элемента. Это был подарок финансовому капиталу. Четвертый земельная реформа, открывшая путь крупным агрохолдингам. Олигархи вторглись еще и в сельское хозяйство.

Если рассмотреть эти реформы вместе, мы увидим явный перекос в сторону крупного бизнеса. Произошел он не случайно. Путин поощрял вхождение крупных предпринимателей с РСПП (Российский союз промышленников и предпринимателей — прим. ред.), который до того был организацией красных директоров. РСПП лоббировал реформы, а Путин не мешал. Отношения были более чем понимающие и с той, и с другой стороны.

Когда говорят об отношениях Путина и крупного бизнеса, всегда вспоминают про «равноудаленность» олигархов по отношению к президенту. Но обратной стороной этой равноудаленности было то, что он представлял их коллективные интересы.

Первый срок Путина — это классовое правление олигархов.

Великий перелом
Но затем мы видим поворот в экономической политике в сторону более этатистской (государственнической — прим. ред.) версии капитализма. Был атакован Ходорковский, а его компания национализирована. Одновременно произошло агрессивное возвращение активов в «Газпром» и расширение в нем доли государства. В начале 2000-х годов доля государства в нефтегазовом секторе составляла всего 10%, что сейчас трудно себе представить, а к 2008 году — уже 40%.

Есть множество версий о том, почему это произошло, и ни одна из них не кажется мне до конца убедительной. Несомненно, были структурные причины: наряду с олигархической, появилась вторая элита, состоявшая из силовиков. Путин удовлетворил их материальные претензии, повернув в сторону государственного капитализма, в котором они заняли все командные высоты. Конкретной причиной, спусковым крючком стало поведение Ходорковского, который явно нарушал договор, который Путин заключил с олигархами. Он был политически активен, прямо и агрессивно отзывался о Путине, покупал депутатов, пытаясь не допустить роста экспортных пошлин на нефть.

Это была борьба за контроль над нефтяной рентой. В условиях роста цен на углеводороды отношения Путина с нефтяными олигархами из «понимающих» перешли в более конфронтационное русло.

Что изменилось после атаки на «Юкос»? Во-первых, энергия реформ сошла на нет. Все основные реформы путинского правления были приняты в его первый президентский срок. Во-вторых, национализируется нефтегазовый сектор. В-третьих, происходит резкое повышение ресурсной ренты, присваиваемой государством за счет налогов и экспортных пошлин на нефть. И, в-четвертых, само государство становится источником инвестиций. Возникают госкорпорации, целью которых было использовать нефтяные деньги для развития высокотехнологичных секторов экономики.

Чемезов создал «Ростехнологии», которые объединили не только оборонную промышленность, но и все виды высокотехнологичной промышленности. Чубайсу доверили «Роснано». Объединенная судостроительная и Объединенная авиационная корпорации — все это было создано для того, чтобы нефтяные деньги вложить в развитие в обход олигархов. Зависимость режима от крупного бизнеса явно упала.

Государственное — значит, личное
Во второй половине 2000-х многие компании были ренационализированы, и это нельзя считать просто «отжимом» наиболее прибыльных предприятий в пользу государства. Национализированы были не обязательно самые прибыльные фирмы, а те, которые по какой-то причине были важны для государства, например, «Автоваз».

Особенность госкорпораций в том, что, хотя формально они государственные, правительство имеет очень мало возможностей их контролировать. Вадим Волков из Европейского университета сформулировал мысль о том, что госкорпорации являются государственными в той мере, в какой их главы связаны с главой государства — Путиным. Он назвал это «персонализованной госсобственностью».

Создавая госкорпорации, государство столкнулось с дилеммой: если сделать их полностью подконтрольными правительству, вырастет бюрократизация, они станут неэффективными и расходование средств тоже будет неэффективным. Значит, надо дать госкорпорациям максимальную автономию. Но если ты даешь им автономию и одновременно ставишь в нерыночные условия из-за тех потоков денег, которые они должны тратить на хорошие вещи, то создаешь мощный стимул воровать. Госкорпорации — это чашка Петри, в которой растет коррупционная культура.

Есть два варианта контроля в экономике: рынок, на котором действует рыночная дисциплина (ты не можешь воровать деньги сам у себя, потому что ты разоришься под давлением конкуренции) и государственная дисциплина (есть министерство, которое контролируется правительством, в идеале — парламентом).

Госкорпорации — это не министерства и не рыночные институции. Они, по сути, не контролируются никем.

Идея Путина состояла в том, что их и не надо контролировать, потому что эти компании возглавляют люди, которых он сам отобрал. Например, с Чемезовым Путин познакомился, когда служил в КГБ в Дрездене.

Расчет, видимо, был на то, что предотвратить воровство может личная ответственность. Это единственный заслон, и, естественно, он не работает. Пример — Владимир Якунин, глава РЖД, которого пришлось уволить, потому что даже Путин не смог вынести такого воровства. Но это редкий случай. Если ты увольняешь друга, ты самому себе в политическом смысле стреляешь в ногу.

Странные бизнесмены, необычные чиновники
Олигархами я бы предложил называть крупнейших частных бизнесменов, а не менеджеров госкорпораций. Олигарх и госменеджер — немного разные фигуры. Для частного собственника важно увеличить капитализацию своей компании, для госменеджера — реализовать какие-то государственные задачи, которые не всегда сводятся к капитализации.

С другой стороны, менеджеры госкорпораций не похожи на обычных чиновников. Они не подчиняются правительству. Против его вмешательства есть формальная защита — уставы госкомпаний, в которых записано, что правительство не имеет права проводить проверки; и есть неформальная защита. Например, правительство долго требовало разгласить зарплаты Миллера («Газпром»), Якунина (РЖД) и Сечина («Роснефть»). Они возмутились, заявив, что это вмешательство в их частную жизнь, как будто они частные собственники. Только после того, как Путин на «прямой линии» сказал, что неплохо бы все же раскрыть доходы, госменеджеры подчинились.

Другой пример — борьба за дивиденды. До 50% прибыли, которую госкомпании обязаны перечислять в бюджет, ни одна из них так и не перечислила. «Роснефтегаз», контролируемый Сечиным, аккумулирует большие прибыли, но в бюджет он их не выплачивает. Правительство требует, просит, умоляет, а Путин недавно сказал такую вещь: «Да, у нас есть „Роснефтегаз“. Его деньги мы используем для финансирования важных проектов, на которые у правительства денег все равно не останется».

Если это фонд развития, у него должны быть какие-то правила, а если госкомпания, то почему она не подчиняется государству? Получается, что «Роснефтегаз» — квазичастная корпорация, которой распоряжаются Путин вместе с Сечиным. При этом, как справедливо отметил один эксперт, по Конституции президент не имеет права распоряжаться государственным имуществом. То есть, все это полностью незаконно.

Госприватизация
В период 2004-2007 годов система государственного капитализма приняла те очертания, которые имеет сегодня. Затем, на фоне кризиса, к власти пришел Медведев. Либералы в правительстве попытались мобилизоваться, чтобы ликвидировать госкорпорации.

У Медведева были две мотивации: идеологическая — он, действительно, считал, что частный бизнес лучше, чем государственный; и политическая — за счет приватизации он пытался создать свой собственный пул лояльных бизнесменов. В небольшой степени это ему даже удалось. Например, группа «Сумма» Зиявудина Магомедова сумела в ходе «медведевской» приватизации купить Объединенную зерновую компанию. Но это один из редких примеров.

На пике амбиций ставилась задача продать вообще все. Например, 100% «Роснефти», «Русгидро», «Зарубежнефти», «Россельхозбанка». Но по данным Счетной палаты, доходы от приватизации за 2010-2014 годы составили всего 21% от запланированных. Путин, в руках которого находилась реальная власть, наложил вето на все эти планы. Прогнозный план приватизации 2013 года ставит куда более скромные цели, чем тот, что был принят при Медведеве.

В 2015-м наступил кризис, денег не стало, и во всей этой приватизационной истории начался новый этап. Мы видели, какая буря аппаратных интриг разразилась вокруг приватизации «Роснефти». Здесь было два компонента: «Башнефть» и «Роснефть». С первой произошла следующая история: сначала государство вернуло компанию себе, надавив на Евтушенкова и посадив его под домашний арест. Потом решили «Башнефть» приватизировать, причем Путин официально заявил (это также зафиксировано в его «майском указе»), что государственные компании не должны участвовать, потому что, когда госкомпании покупают другие госкомпании — это абсурд. Члены правительства — Дворкович, Шувалов, Улюкаев — ссылались на позицию Путина.

Итак, компания «Роснефть», которая на 69% контролируется государством, не должна была участвовать в приватизации. Но потом, в сентябре 2016 года, Путин вдруг заявил, что «Роснефть» нельзя отстранять от процесса. «Башнефть» продали «Роснефти». А затем министр экономического развития Улюкаев оказался в изоляторе. Похоже на урок всему правительству.

Дальше последовала приватизация «Роснефти», которую Сечин полностью контролировал. В итоге большая часть причудливым образом проданного пакета оказалась в руках китайской компании CEFC. Сделка была очень странная — часть источников, из которых она была профинансирована, до сих пор неизвестны. Вполне возможно, что российские государственные банки дали денег на приватизацию российской государственной компании, в итоге оказавшейся у китайцев.

Капитализм для своих
В российской экономике сегодня есть три сектора. Два из них доминируют, а один является подчиненным. Доминирующие сектора — олигархический и госкорпоративный. В металлургии и химической промышленности по-прежнему господствуют олигархи. Нефть поделена примерно поровну: 51% принадлежит государству, но есть и частные нефтяные компании, такие как «Лукойл». В газовой отрасли лидирует государство. Второй после «Газпрома» компании «Новатэк» принадлежит менее 20% газового рынка. В машиностроении доминируют государственные «Ростехнологии». В судостроении и авиапроме — тоже государство, но в сельском хозяйстве — крупные частные агрохолдинги.

Третий сектор — рыночный. Это капитализм средних и малых компаний. Он более слабый, чем первые два. У его игроков меньше лоббистских возможностей, они больше всего страдают от атак силовиков и всяческих проверок. У малого и среднего бизнеса есть свои ассоциации: «Опора», «Деловая Россия». Но организация крупного бизнеса — РСПП — намного сильнее.

Есть интересное исследование российских миллиардеров, проведенное американским исследователем Даниэлом Трейсманом, анализировавшим данные «Форбс». Он обнаружил, что после того, как государство национализировало «Юкос» и вернуло себе «Газпром», количество экспроприаций олигархов было ничтожно. Он нашел всего двух человек, о которых можно сказать, что после 2005 года они перестали быть миллиардерами из-за действий государства. Но при этом сотни людей стали миллиардерами.

С точки зрения политического давления олигархам в России гораздо легче, чем обычным бизнесменам. Олигархи и силовики научились сосуществовать, а Путин служит арбитром всех их конфликтов.

Старое умирает, новое не рождается
Одной из своих статей я дал эпиграф из Антонио Грамши: «Старое умирает, а новое не может родиться». Старая модель роста, реализованная в нулевых, умерла. Она основывалась на нескольких компонентах: девальвация рубля, давшая стимул экспорту, рост цен на нефть, внешние инвестиции. Все это вместе дало мощный рост, но в 2009 году произошло глубочайшее падение — на 8%. Дальше — два года восстановительного роста в 4%. И уже в 2013-м рост экономики составил всего 1,3%. А ведь это было еще до санкций и до падения нефтяных цен. Почему так произошло?

Есть такой показатель — коэффициент использования производственных мощностей. Он отражает, насколько используются те производственные мощности, которые есть. К 1998 году этот коэффициент упал до 55%. С 1999 по 2008-й мы видели его постепенный рост. Еще советские станки начали заново использовать в условиях экономического подъема. А дальше экономика уперлась в потолок.

Эти данные я взял из отчета Standard & Poor’s. Его авторы так и написали: «С нашей точки зрения, экономика уперлась в потолок из-за дефицита производственных мощностей, связанного с годами недоинвестирования в производственные мощности».

Советское мы проели, а ни во что новое не инвестировали. В модернизации экономики госкорпорации радикальной роли не сыграли.

Произошло это потому, что бурный рост 2000-х на самом деле происходил не за счет инвестиций, а за счет роста потребительского спроса. Деньги просто обрушились на олигархов, они вывезли их в оффшоры, а в экономику не вложили. Нет инвестиций, нет новых заводов — нет точек роста и развития капитализма. После кризиса 2009 года экономический рост точно коррелировал с ценами на нефть. Получается, если они останутся такими, как есть, в нашей стране будет бесконечная стагнация, связанная с предыдущим периодом недоинвестирования.

Олигархи и госменеджеры оказались не производительными собственниками и управленцами, а паразитическим классом, который большую часть средств переводит за рубеж и там хранит. C конца 2012 года российская экономика дрейфует между стагнацией и кризисом. Когда наступит уверенный рост, никто не знает.

Текст: Иван Овсянников.

http://anticapitalist.ru/2017/12/06/как-не-работает-государственный-капи/