Знание, став основной производительной силой, неизбежно уничтожит индустриальный способ производства. Автоматизация, роботизация и компьютеризация делают ненужной фабрику в том виде, в каком мы ее знаем — они по природе своей стремятся к «малым формам», к децентрализации. Экономическая децентрализация должна повлечь за собой и политическую (вспомним, что Маркс видел социализм как ассоциацию (федерацию) самоуправляющихся коммун). Наконец, автоматизация и компьютеризация вытесняют человеческий промышленный труд (даже высококвалифицированный) и понуждают работников переходить к высокоинтеллектуальному творческому труду. В высокоинтеллектуальном творческом труде преодолевается отчуждение (как господство овеществленного в машинах знания над живым знанием).
Класс! Да, идея децентрализации сейчас кого только не смущает — и «правых» (те же национал-анархисты, например), и «левых» (нарождающиеся «третьи левые»). Правда, это должна быть разумная и тщательно продуманная децентрализация, которая будет ОТКРЫТОЙ, но не самоограниченной. Впрочем, это и так понятно. Но, тем не менее, насколько децентрализация жизнеспособна именно сейчас? К сожалению, самостоятельное и высококачественное творчество — удел далеко не многих. Большинству всё равно требуется «поводырь», ибо в противном случае «самостоятельность» может выродиться в неуправляемый и, как это не прискорбно, кровавый хаос. То есть явно будут нужны «большевики-прогрессоры»? В принципе, для начала можно начать хотя бы с проекта некоей «децентрализованной имперской федерации» (это проект тех же национал-анархистов), где мудро уравновешены и централизация, и децентрализация. То есть нужно осуществить своеобразную «трансмутацию» суперэтатизма, преобразовав РИМ в МИР!
Отправлено: 13.01.11 21:02. Заголовок: Проблема соединения ..
Проблема соединения плана и рынка, экономической и политической централизации с одной стороны и самостоятельности хозяйствующих субъектов и самоуправления на местах, т.е. децентрализации с другой чрезвычайно сложная и актуальная тема особенно в контексте выработки парадигмы нового социализма. Очень интересная дискуссия помню была на эту тему в передаче «Суд времени»: «Плановая экономика: путь в тупик или эффективный механизм развития?».
Вот мои соображения насчёт оптимальной модели социалистического общества:
1. Никакой частной собственности, даже в мелко-кустарном производстве. Частная собственность неизбежно порождает эксплуатацию и отчуждение работника от средств производства и результатов своего труда, что недопустимо при социализме.
2. В переходный период от капитализма к коммунизму собственность на средства производства существует в двух формах: государственной собственности в стратегически важных отраслях экономики (энергетика, связь, военная промышленность, природные ресурсы и т.д.) и общественной в виде прямой собственности трудовых коллективов на средства производства, когда трудовой коллектив сам является собственником своего предприятия, нанимает менеджеров для управления, контролирует их работу, распределяет полученную прибыль по труду, и принимает стратегически важные решения исходя из принципа «один человек - один голос».
3. Все предприятия (государственные и общественные) подключены к единой общегосударственной информационной сети ОГАС, построенной по проекту Глушкова, в рамках которой в госсекторе применяется директивное планирование как в СССР, а в общественном - индикативное, т.е. не директивное, а советующее, ориентирующее планирование, помогающее предприятиям ориентироваться, разрабатывать собственные планы, исходя из видения экономического будущего государственными органами и привлеченными ими научными организациями.
4. По мере коммунистического преобразования общества и диалектического снятия (уничтожения) частной собственности происходит конвергенция государственной собственности и прямой собственности трудовых коллективов в единую общенародную собственность, уничтожаются не только товарно-денежные отношения, но и продуктообмен вообще и реализуется основной принцип коммунизма - «от каждого по способностям, каждому по потребностям».
5. Вся политическая власть в переходный период принадлежит выборным Советам трудящихся (являются одновременно законодательными и исполнительными органами власти) с постепенным вытеснением представительной демократии в форме Советской власти (отмирание государства) прямой демократией в форме электронной демократии на базе Интернета и системы ОГАС (общественное самоуправление).
В 1996 году известным левым публицистом Александром Тарасовым была предпринята попытка анализа сущности общественного строя, существовавшего в СССР. Эта попытка оказалась далеко не первой и не последней среди подобных попыток, предпринимаемых левыми теоретиками в России и за рубежом. Тарасовым была написана сравнительно небольшая статья под названием «Суперэтатизм и социализм», развивающая учение об особом виде эксплуататорского общества, существовавшего в СССР – «суперэтатизме», соответствующего по своей формационной природе «азиатскому способу производства» на новом уровне развития производительных сил. По большому счету, теория «азиатского» или «неоазиатского способа производства» зачастую отличается от теории «нерыночного государственного капитализма» одним лишь названием. Спор между госкаповцами и неоазиатчиками обычно состоит лишь в том, может ли капитализм быть нерыночным, или не может. Госкаповцы считают, что может, и в СССР существовала именно такая, нерыночная версия капитализма. Неоазиатчики же утверждают, что «это в принципе не “госкап” в силу отсутствия РЫНОЧНЫХ механизмов управления экономикой»[1]. Но основа у теорий госкапа и неоазиатского способа производства общая. В центре как теории госкапа, так и теории неоазиатского способа производства лежит учение о государстве как совокупном капиталисте и советской бюрократии как «эксплуататорском классе».
И госкаповцы, и неоазиатчики в своих взглядах на сущность общественных классов имеют значительный крен в сторону функциональной теории. Многие из них пытаются выдать свой классовый анализ за марксистский, однако есть и другая категория госкаповцев и около-госкаповцев, открыто выступающая против марксистского учения о классах. Так, выступает против марксистского учения о классах казанский философ Александр Хоцей, бывший в свое время издателем журнала «Марксист» и одним из учредителей «Марксистской Рабочей Партии»: «марксистское определение классов, с одной стороны, затушёвывает сущностное функциональное содержание классового деления собственно капиталистической эпохи, а с другой — объявляет главными группами бюрократического общества вовсе не его структурообразующие, а какие-то побочные, незначимые, а то и вообще фиктивные слои»[2]. Сущность общественного класса Хоцей определяет следующим образом: «класс есть политически значимый функциональный слой (или совокупность функциональных слоёв), общественное положение которого определяет наличие у него особых интересов в отношении обустройства общества»[3]. Из этого отрицания марксистского учения о классах, противостоящих друг другу в сфере производства, у Хоцея закономерно вытекает и критика учения о классовой борьбе как движущей силе развития человеческого общества: «для марксистов характерны речи о классовом антагонизме, классовой борьбе и т.п., но вовсе не о классовом сотрудничестве, кооперации и пр. Классы в марксизме — вовсе не дополняющие друг друга части единого организма, а некоторым внешним образом разделённые, враждебные друг другу социальные силы и только»[4]. Еще более вульгарно- буржуазным чем у Хоцея, является учение о бюрократии Милована Джиласа. В своей известной книге «Новый класс» Джилас характеризует сущность бюрократии через «монополию управления», сводит отношения собственности к отношениям управления:
«Свое могущество, привилегии, идеологию, привычки новый класс черпает из некоей особой, специальной формы собственности. Это - коллективная собственность, то есть та, которой он управляет и которую распределяет "от имени" нации, "от имени" общества ... Сама собственность нового класса, как и классовая принадлежность отдельных лиц, что уже было отмечено, реализуются через управленческие привилегии»[5].
Александр Тарасов категорически не согласен с таким пониманием сущности бюрократии. Свои взгляды на бюрократию Тарасов изложил в работе «Бюрократия как социальный паразит», где он справедливо критикует Джиласа и отстаивает марксистский взгляд на бюрократию как паразитический слой, но не класс. В вопросе о бюрократии Тарасов полностью прав. Прав он и тогда, когда критикует в указанной статье «Суперэтатизм и социализм» (о ней пойдет речь далее) извращение госкаповцами марксистского учения о «совокупном капиталисте», не оставляющее в экономике место отдельным капиталистам, т.е. экономически обособленным субъектам: «государство не выступало как частный собственник и совокупный капиталист (как это должно быть при госкапитализме), то есть в качестве одного (пусть главного) из субъектов экономики»[6]. Однако, обе эти марксистские истины – о бюрократии и совокупном капиталисте служат для Тарасова лишь в качестве подпорок ветхого здания его антимарксистского анализа экономической природы СССР.
Итак, переходим к рассмотрению теории суперэтатизма. Данная теория, при всей ее кажущейся оригинальности, все-таки имеет близкий аналог в мировой марксистской мысли – теорию «тоталитарной государственной экономики» австромарксиста Рудольфа Гильфердинга. Также как и Тарасов, Гильфердинг не считал СССР ни социалистическим, ни капиталистическим, ни «бюрократическим», но тоталитарным эксплуататорским обществом[7]. Как уже указывалось выше, А. Тарасов фактически принадлежит к направлению так называемых «неоазиатчиков», которые сравнивают общественно-экономический строй СССР с восточными деспотиями древности. Вот что пишет сам Тарасов относительно экономической природы СССР: «Я полагаю, что в СССР (и других странах "реального социализма") мы имели дело с особым общественно-экономическим строем – СУПЕРЭТАТИЗМОМ, строем, парным капитализму в рамках одного способа производства – индустриального способа производства … правильнее было бы именовать суперэтатизм просто ЭТАТИЗМОМ, но этот термин пока, к сожалению, в общественных науках, как принято говорить в таких случаях, переоккупирован … Говоря иначе, то, что Маркс определял как "азиатский способ производства", надо бы называть ЭТАТИЗМОМ (ЭТАТИЗМОМ-I, в отличие от этатизма-II, суперэтатизма)»[8]. Как видим, Тарасов (как впрочем и другой неоазиатчик Юрий Семенов с его «индустрополитаризмом» и «агрополитаризмом»), пытается разграничить старый, доиндустриальный, и новый, индустриальный этатизм. Однако, в отличие от Ю. Семенова, который считает азиатский способ производства – «политаризм» отдельной общественно-экономической формацией, А. Тарасов придерживается точк зрения, что мы имеем дело с государственной разновидностью рабовладения.
Каковы же основания выделения Тарасовым особого «этатистского» строя? Тарасов по этому поводу пишет: «Очевидно, в разнице собственников, видов собственности. Таким образом, получаем, что общественно-экономический строй формируется двумя основными признаками: СПОСОБОМ ПРОИЗВОДСТВА и СОБСТВЕННОСТЬЮ НА СРЕДСТВА ПРОИЗВОДСТВА»[9]. Здесь Тарасов уже открыто ревизует марксизм, рассматривая отношения собственности в отрыве от способа производства, т.е. становится на точку зрения раскритикованного Марксом Штирнера: «Вместо того чтобы рассмотреть определённые отношения частной собственности к производству, рантье, коммерсанта, фабриканта, рабочего, - причём “обладание” оказалось бы вполне определённым обладанием, оказалось бы командованием над чужим трудом, - вместо этого он превращает все эти отношения в “обладание” как таковое»[10]. Тарасов видимо не понимает, что особая форма собственности на средства производства – это один из атрибутов определенного способа производства, а отношения собственности не есть простое обладание вещью. Тарасов свел отношения собственности к праву собственности (которое по Марксу является «юридическим выражением»[11] существующих производственных отношений), рассматривает собственность не историко-материалистически, а метафизически, понятие общественно-экономической формации превращено им в вульгарную схему. В рамках этой вульгарной схемы «общественно-экономических строев» Тарасов делает вывод, что «переход от рабовладения к феодализму и от феодализма к капитализму сопровождался изменением способа производства, о не изменением формы собственности»[12]. Как видим, Тарасов фактически отказывается классифицировать формы собственности в зависимости от способов производства, для Тарасова фактически не существует понятий «античная собственность», «феодальная форма собственности», «капиталистическая собственность», везде, по его мнению, форма собственности одна и та же – «мы имеем дело с ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТЬЮ НА СРЕДСТВА ПРОИЗВОДСТВА»[13]. А ведь еще в Манифесте Коммунистической Партии Маркс и Энгельс писали, что «все отношения собственности были подвержены постоянной исторической смене, постоянным историческим изменениям. Например, французская революция отменила феодальную собственность, заменив ее собственностью буржуазной»[14]. В этом вопросе Тарасов стоит ниже госкаповца Тони Клиффа, повторяя ошибки критикуемых Клиффом «бюрократических коллективистов»: «Шахтман и Бруно Р. (так же как и «ортодоксальные» троцкисты) забывают утверждение Маркса, высказанное больше века назад, что форма собственности, рассматриваемая независимо от законов развития экономики и производственных отношений, является метафизической абстракцией»[15]. Как и «бюрократический коллективизм» Рицци-Шахтмана, тарасовская теория суперэтатизма, говоря языком Клиффа, «только отрицательна, и потому — пуста, абстрактна»[16].
Если Ю. Семенов придерживается точки зрения, что в неоазиатских (политарных) обществах в роли эксплуататора выступает «класс политаристов» - бюрократия (в этом пункте Семенов ревизует, как и Хоцей, марксистское учение о классах), то А. Тарасов считает, что в неоазиатском (этатистском) обществе эксплуататором труда является не какой-либо особый «новый класс», а само по себе государство как сущность: «Итак, при суперэтатизме собственником становится государство, а все граждане превращаются в наемных работников на службе государства. Государство, таким образом, превращается в эксплуататора, присваивает себе прибавочный продукт»[17] (стоит отметить, что не только Тарасов, но и ряд других азиатчиков, например Жан Шено, склонны рассматривать государство в качестве «эксплуататора»). Однако, сразу же встает вопрос: какова классовая сущность такого эксплуататорского государства? Ведь, в соответствии с марксистской теорией, государство само по себе порождается классовым антагонизмом, и имеет своей главной функцией закрепление власти класса-эксплуататора над эксплуатируемым классом, охрану существующего порядка, основанного на классовой эксплуатации. «В действительности же государство есть не что иное, как машина для подавления одного класса другим»[18] - пишет Ф. Энгельс. Государство, как справедливо отмечают бордигисты, «является лишь средством для поддержания эксплуатации, источник которой находится вне его и оно, само по себе, является лишь следствием этой эксплуатации»[19]. Государство само по себе не может выступать в роли «эксплуататора» трудящихся классов, а лишь в качестве совокупного представителя господствующих классов: «совокупного капиталиста», причем эта «совокупность», как уже указывалось и мной, и тем же Тарасовым, немыслима без существования отдельных капиталистов. Наличие класса капиталистов, персонифицируюшего собой капитал и диалектически противоположного эксплуатируемому классу (пролетариату) есть неотъемлемый признак, атрибут капиталистического строя, о чем писал Маркс еще в подготовительных к «Капиталу» Экономических Рукописях: «наличие капитала, противостоящего труду, требует, чтобы для-себя-сущий капитал — капиталист — мог быть налицо, мог жить как не-рабочий»[20]. Поэтому, бордигисты и другие госкаповцы впадают в ревизионизм марксизма, когда говорят, что капитализм возможен и без персонализации капитала в лице капиталистов. Ту же ошибку допускает и Евгений Сахонько, который госкаповцем на является, но тем не менее, солидаризируется в данном вопросе с госкаповцами: «исходя из того, что эксплуататором при капитализме является капитал, можно сделать достаточно смелое предположение о том, что возможна ситуация, когда капитал существует (может быть в несколько нестандартном виде), а класса капиталистов при этом нет»[21]. Ошибочной является также точка зрения, согласно которой в «социалистических» странах якобы не было капиталистов, частных собственников.
Вообще, «государство» (как и «бюрократия») по теории марксизма представляет собой категорию надстройки, а «экономическая эксплуатация» есть категория базиса, следовательно государство само по себе не может выступать в роли эксплуататора. Усматривание Тарасовым «эксплуататора» в государстве методологически ничем не лучше усматривания «эксплуататора» в «бюрократии», «номенклатуре» всевозможными госкаповцами, неоазиатчиками-индустрополитаристами, бюрократическими коллективистами, сторонниками теории «феодализма в СССР», которых критикует сам Тарасов. По Тарасову «при суперэтатизме ликвидируются антагонистические классы»[22], классовый антагонизм прекращается в силу замены класса-эксплуататора на государство. Но если нет классового антагонизма, то по логике вещей должно отмереть и государство: «когда не будет господства одного класса над другим и борьбы за существование ... тогда исчезнет надобность в государственной власти, исполняющей ныне эту функцию»[23] - пишет Энгельс в своем Анти Дюринге, должна прекратить свое существование и эксплуатация, т.к. только классовое общество может быть эксплуататорским.
Эта насквозь антимарксистская, антинаучная концепция преподносится самим Тарасовым общественности как попытка «выработки современной революционной теории, теории, адекватной сегодняшнему дню ... путем преодоления марксизма на базе марксистской же методологии»[24]. Однако, в том-то все и дело, что методология Тарасова - не марксистская, а все разговоры об «эксплуатации» трудящихся «государством вообще» - это чистейший воды анархизм, глубоко проникший в мозги всевозможных типа-левых. Вот так, по анархистски, Тарасов характеризует признаки социализма: «бесклассовый безгосударственный нетоварный строй прямой демократии (демократии участия)». В этом определении уже видится противоречие: любая демократия, «прямая» или «кривая» есть государство (и тот же Ленин это прекрасно понимал, в отличие от Тарасова).
Однако, по мнению Тарасова противоречия здесь нет, а социализм на самом деле есть синоним коммунизма, а не его низшая фаза, как считают глупенькие «сталинисты»: «я, естественно, игнорирую сталинистское разделение коммунизма на две ступени – социализм и коммунизм, – как изобретенное специально для объяснения того, почему строй СССР не соответствовал представлениям основоположников научного коммунизма о социализме. Конъюнктурность и заданность этого "изобретения" сталинской науки очевидны. Следовательно, надо вернуться к марксовому пониманию, а именно, что социализм и коммунизм суть синонимы»[25]. Здесь следует отметить, что на синонимичность понятий «социализм» и «коммунизм» у Маркса и Энгельса указывает не только Тарасов, но и левокоммунистическое (импоссибилистское) Мировое Социалистическое Движение (WSM): «Маркс и Энгельс использовали слова 'социализм' и 'коммунизм' как взаимозаменяемые, в отношении обществ, основанных на общественной собственности»[26]. Такая синонимичность действительно имеет место у Маркса и Энгельса, более того, Ю. Плетников указывает, что: «Из такого же понимания соотношения социализма и коммунизма исходил в 90-х годах XIX в. и В.И. Ленин. ... Разграничение понятий социализма и коммунизма утвердилось в марксистской литературе позже, в начале XX века»[27]. В подобной «смене ярлыков» в принципе нет и не может быть ничего «ревизионистского» и «антимарксистского», так как речь идет всего лишь о названиях. Хоть горшком назови, только в печку не ставь. Но если импоссибилисты-антиленинисты отказываются применять термины «социализм» и «коммунизм» в их «современном» значении, выступая за терминологический возврат «от Ленина к Марксу», то Тарасов идет еще дальше, нападая на само учение о «двух стадиях коммунизма» как «антимарксистское» и «сталинистское». Не Маркс с его Критикой Готской Программы, и даже не Ленин, подробно развивавший марксистскую теорию двух стадий коммунизма в работе «Государство и Революция», а именно Сталин оказывается создателем данной теории. Как Тарасов приписывает Сталину создание якобы антимарксистской «теории двух стадий коммунизма», точно также и троцкисты приписывают Сталину создание теории якобы антимарксистской теории «социализма в отдельно взятой стране», несмотря на слова старика Энгельса, который еще в 1890 году писал, что социалистическое общество первоначально возникнет на уровне «отдельной нации». Подобные Тарасову «антисталинистские левые» превращают Сталина в своего рода «козла отпущения», вешают на «сталинистов» все смертные и несмертные грехи. Самое страшное политическое ругательство у них – это «сталинизм». Пытаясь оплевать Сталина, тарасовы сами того не понимая, порой оплевывают Ленина и даже Маркса.
Тарасовская теория «суперэтатизма» была подвергнута критике Шапиновым, не первый год доказывающим, что «в СССР был самый что ни на есть "марксистский" социализм»[28]. В своей ответной статье «Мало читать Маркса. Его надо еще понимать» Тарасов более подробно развивает свое оригинальное «понимание» марксова учения о социализме. Тарасов нападает на социалистический принцип распределения по труду, который, по мнению автора, есть несовместимое с социализмом распределение через товарообмен. Тарасов пытается обратить приведенные Шапиновым цитаты из «Критики Готской Программы» против самого Шапинова, который-де читал Маркса, но не понял: «Маркс предельно доходчиво объясняет, почему называемый лассальянцами (и советскими «марксистами») «социализм» не имеет никакого отношения к коммунизму (социализму), который, как мы помним – строй, основанный на общественной собственности на средства производства: «В обществе, основанном на началах коллективизма, на общем владении средствами производства, производители не обменивают своих продуктов»[29]. По мнению Тарасова, распределение продукта «по квитанциям» есть «лассальянская выдумка», не имеющая никакого отношения к марксистскому социализму. Как мы видим, Тарасов пытается перенести слова, сказанные Марксом о высшей стадии коммунизма на «коллективистское» (коммунистическое) общество вообще. Тарасов рассуждает следующим образом: раз имеет место обмен продуктами, значит производство носит товарный характер, в экономике действует закон стоимости, а следовательно нет и коллективизма (= социализма, коммунизма). Если в марксистском социализме-коммунизме отсутствует товарообмен и закон стоимости, то «в лассальянском же (и советском, шапиновском) «социализме», как мы только что видели, труд выступает именно как стоимость продуктов – продуктов, находящихся в «общественных запасах» и получаемых по «квитанции». То есть как раз происходит обмен продуктами: труд обменивается на предметы потребления. В момент обмена, таким образом, труд превращается в товар, а «квитанции» – в суррогат денег! Кто думает, что Маркс этого не понимал, тот должен считать Маркса либо дураком, либо безграмотным политэкономом, либо советским профессором-«марксистом»[30]. Тарасов пытается доказать, что принцип распределения по труду - капиталистический, и не имеет никакого отношения к социализму в марксистском понимании этого слова. Маркс конечно же и сам пишет, что «здесь господствует тот же принцип, который регулирует обмен товаров», однако не следует забывать, «содержание и форма данного принципа здесь изменились»[31], т.к. отдельный производитель может обменять лишь свой труд и только на предметы индивидуального потребления в общественных фондах.
Таким образом, родство с классическим товарным производством здесь лишь внешнее, и сам Маркс не употребляет сталинистских терминов типа «социалистические деньги» и «социалистический товар», предпочитая говорить о «продуктах» и «квитанциях». Идея «рабочих квитанций» впервые была выдвинута социалистом-утопистом Оуэном, и впоследствии из оуэнизма перекочевала в марксизм. В 1 томе Капитала Маркс подчеркивал, что в социалистическом хозяйстве деньги перестают быть деньгами: ««рабочие деньги» Оуэна имеют с «деньгами» так же мало общего, как, скажем, театральный билет. Оуэн предполагает непосредственно обобществленный труд, т. е. форму производства, диаметрально противоположную товарному производству. Рабочая квитанция лишь констатирует индивидуальную долю участия производителя в общем труде и долю его индивидуальных притязаний на предназначенную для потребления часть общего продукта»[32]. Той же точки зрения придерживался и Энгельс: «в обмене между коммуной и ее членами эти деньги отнюдь не являются деньгами, они отнюдь не функционируют в качестве денег. Они служат всего лишь рабочими квитанциями»[33]. Как поясняет японский госкаповец Тадаюки Цусима: «Закон стоимости может возникнуть только в обществе, где связь общественного труда выполнена через частный обмен продуктами частного труда. При социализме, однако, такого продуктообмена нет … Продукты являются непосредственно общественными продуктами, и ни один индивидуум не обладает возможностью обмена продуктов"[34]. В социалистическом обществе, где невозможен частный обмен, не действует и закон стоимости, продукты труда перестают быть товарами, поскольку товарами, по «Капиталу» Маркса[35] и «Анти Дюрингу» Энгельса, являются только «продукты, произведенные в обществе более или менее обособленных частных производителей, т. е. прежде всего частные продукты»[36], связанных между собой через рынок экономических субъектов. Если такая обособленность частных производителей отсутствует, мы имеем перед собой не товары, а продукты, не деньги, а квитанции.
К. Маркс считал, что необходимо «отменить обмен в том его виде, в каком он соответствует буржуазной организации общества»[37], т.е частный обмен. Ликвидация частного обмена и экономической обособленности производителей позволяет уничтожить меновую стоимость и деньги. Когда обособленность производителей и связанные с ней частный обмен, рыночные отношения отсутствуют, когда квитанции не могут использоваться иначе как для получения продуктов от «коммуны», т.е. не могут использоваться в частной торговле, не могут превращаться в капитал, вкладываться в банк, как настоящие капиталистические деньги, то мы не можем говорить о наличии товарного производства и закона стоимости в исходном смысле этого слова. Как пишет М. Богданов: «здесь устанавливаются отношения непосредственного обмена ... Предметом обмена здесь становится не товар, а продукт в политэкономическом смысле, и отношения товарообмена преобразуются в отношения продуктообмена»[38]. Квитанции в таком случае выполняют совсем иную функцию, нежели деньги при капитализме. А следовательно, неверным является утверждение Тарасова, что «всякий материальный продукт через обмен становится товаром»[39], как впрочем и выдумка, будто «товарное производство «без рынка»» не только теоретически возможно, но и существовало в докапиталистических обществах. С другой стороны, в докапиталистических обществах продуктообмен порой приобретал нерыночные формы (непосредственный обмен), но это вовсе не делало обмениваемые продукты товарами. Тарасов в этом пункте отвергает одну важную марксистскую истину, гласящую, что «товарное производство неотделимо от рынка. Если нет товарного производства, то нет и рынка и, наоборот, нет рынка — нет и товарного производства»[40].
Тарасов в отличие от Маркса и Энгельса, не желает видеть разницы между продуктообменом вообще и товарообменом (т.е. рыночным продуктообменом), между социалистическими квитанциями (которых он считает «суррогатом денег») и капиталистическими деньгами, приписывая, подобно Дюрингу квитанциям «выполнение этой (денежной – прим.) функции и в «социалитете»»[41]. Ту же ошибку допустил и «прорывовец» Бортник, в своей полемике по вопросу о природе стоимости с ДСПАшником Лойсо. Остановимся поподробнее на этой дискуссии. 24 марта 2010 года Лойсо выступил с критикой политэкономических взглядов идеолога группы «Прорыв» В. Подгузова. Объектом атаки Лойсо стало содержащееся в статье «Коренные проблемы экономического развития» определение стоимости:
«Стоимость определяется весьма четко всеми классиками политэкономии и определяется как затраченный абстрактный общественно необходимый труд.
Слова использованы и правда похожие, но только нужно полным олухом, чтобы верить Подгузову, что «форма экономических отношений» измеряется в часах рабочего времени и проявляется в виде цены.
Например, прямым следствием из заявления Подгузова является отказ от понятия прибавочной стоимости. Еще бы, ведь стоимость это «форма экономических отношений» возникающих между частными производителями – капиталистами. В момент обмена»[42].
Бортник же на это ответил:
«Дело в том, что прибавочная стоимость действительно возникает в процессе обмена. Обмена рабочим товара «рабочая сила» на предметы потребления. Данный акт обмена совершается каждым капиталистом, имеющим наемную рабочую силу и каждым рабочим, который нанимается к хозяину. И точно так же, как и остальные виды стоимости, она до момента обмена не существует. О какой прибавочной стоимости табуретки можно говорить до факта она обмена, если столяр сделал ее себе в потребление? Каждый предмет потребления становится товаром лишь в процессе его обмена, в случае использования наемной рабочей силы процесс обмена происходит дважды – первое, это обмен товара рабочая сила на предметы потребления – второй – это обмен произведенного продукта на другие продукты ...
Стоимость, возникает исключительно в процессе обмена товарами, и исчезает, как только люди перестают участвовать в обмене. Судя же по данному Лойсо определению стоимости, он считает стоимость возникающей в процессе труда. Приложил некто труд – уже создал стоимость, которая будет предмету присуща вплоть до его физического разрушения. Таким образом, у него получается, что стоимость будет существовать и при коммунизме – и при коммунизме ведь будет «затраченный абстрактный общественно необходимый труд.», а раз стоимость есть– то у него будет существовать и «коммунистический товар», и «коммунистические деньги». Ведь стоимость – это ведь труд? Абстрактный и общественно необходимый?»[43]
Из вышеприведенной цитаты Бортника мы можем установить, что сей субъект попросту говоря не понимает, что есть «абстрактный труд», и в чем состоит его отличие от конкретного труда, а следовательно, не видит разницу между трудом при коммунизме и трудом при капитализме. Не понимающий марксистскую теорию двойственного характера труда, Бортник хочет выдать любой труд, не только капиталистический, но и коммунистический за «абстрактный», и таким образом, низвергнуть теорию стоимости Маркса под видом ее апологетики. Бортник считает, что если мы встанем на точку зрения, что стоимость (а не ее тело) создается трудом, то из этого следует тезис, что «стоимость - это вечная категория и есть вне зависимости от того, есть ли обмен или нет. Стоимость была и в первобытнообщинном обществе, и в натуральном хозяйстве "свободных вилланов". И в коммунистическом тоже будет. Как хорошо, что Маркс до такой трактовки "Капитала" не дожил»[44].
Бортник, пытаясь доказать, что трудом создается вовсе не «товар» (стоимость), а материальное «тело товара» (потребительная стоимость), попросту говоря искажает учение Маркса о товаре как овеществленном труде («все товары как стоимости представляют собой овеществленный человеческий труд»[45]). Теория стоимости Бортника – это на деле «теория конституированной стоимости» Прудона, а вовсе не ТТС Маркса. Если по Бортнику и Прудону стоимость «возникает» исключительно в акте обмена товарами (а вне акта обмена вещи объективного мира не являются товарами), то по Марксу она в обмене лишь «проявляется», а создается в сфере производства. По Марксу товаром является любой продукт, произведенный экономически обособленным субъектом в целях обмена. Если Подгузов определяет товар по-марксистски, как «продукт, предназначенный ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ДЛЯ ОБМЕНА», то его нерадивый ученик Бортник считает, что акт обмена превращает продукт труда в товар. Но для того, чтобы акт обмена стал возможным, производитель должен измерить стоимость обмениваемого продукта, и назначить ему соответствующую цену. Пока товары не проданы, как пишет Маркс, «меновая стоимость … существовала только в нашей абстракции или, если угодно, в абстракции отдельного товаровладельца, у которого товар, как потребительная стоимость, лежит на складе, а как меновая стоимость — на совести … Общественное рабочее время существует в этих товарах, так сказать, в скрытом виде и обнаруживается только в процессе их обмена. Исходным является не труд индивидуумов как общественный труд, а, наоборот, особенный труд частных индивидуумов, труд, который только в процессе обмена, через снятие его первоначального характера, оказывается всеобщим общественным трудом»[46]. Если товар не удалось продать, значит он и не имел стоимости, поскольку труд, затраченный на производство данного товара не является общественно необходимым. Если продукт труда не обладает стоимостью, то сам акт обмена становится невозможным. Это понимает и учитель Бортника Подгузов, писавший в критикуемой Лойсо статье:
«Стоимость же продукта находится ВНЕ ПРОДУКТА, поскольку представляет собой ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО его ОБЩЕСТВЕННОЕ , а не физическое свойство и проявляет себя ТОЛЬКО В МОМЕНТ ОБМЕНА между частными лицами на рынке. "В прямую противоположность чувственной грубой предметности товарных тел, - писал Маркс, - в стоимость не входит ни одного атома вещества природы. Вы можете ощупывать и разглядывать каждый отдельный товар, делать с ним что вам угодно, он как стоимость остается неуловимым". Более того, продукт с ценником, пролежав на прилавке, может так и не проявить свою стоимость. Он часто выбрасывается на помойку, продемонстрировав тем самым, что труд, затраченный на его производство, не признан покупателем как труд создавший стоимость и потому данный товар вообще не имел стоимости НИКОГДА»[47]
Замечу, что Бортник по вопросу о трудовой теории стоимости «опровергает» Лойсо точно также, как открытые антимарксисты и антикоммунисты опровергают ТТС Маркса. Например, вот как опровергает ТТС Маркса некий Волхов в своей работе «Антикапитал»:
«Даёт ли право и представление: « Труд каждого индивидуума обладает этим общественным характером равенства постольку, поскольку он представлен в меновых стоимостях, а в меновых стоимостях он представлен лишь постольку, поскольку он относится к труду всех других индивидуумов как к равному»13-19. Стоимость и труд проявляют себя в обмене, что есть открытие Аристотеля, два труда стоят одинаково, имеют одинаковую стоимость. Но наука, которую демонстрирует К.Маркс, показывает радикальное отличие тем, что в обмене реализуется труд и стоимость, имеющихся в товарах до обмена и образующие сам обмен. Глубоко теоретический вопрос, показывающий утопические выводы – существование товара до обмена и вне его»[48]
Нельзя сказать, что Бортник совсем неправ в своей критике Лойсо. Так, он справедливо критикует Лойсо за то, что тот отказывается от борьбы за преодоление обмена, и желает отменить лишь товарообмен: «Бороться нужно не против обмена, а против частной собственности и рынка, которые порождают специфическую товарную форму обмена. Бороться с помощью обобществления и планирования, а об этом наши "марксисты" почему то не пишут»[49]. Лойсо не понимает, что не только товарный, но и всякий обмен является превращенной формой частной собственности, которая в первой фазе коммунизма еще не вполне преодолена, а обобществление средств производства сводится к превращению их во «всеобщую частную собственность». Желая протащить категорию обмена в высшую стадию коммунизма, Лойсо открыто ревизует теорию Маркса, согласно которой «в обществе, основанном на началах коллективизма, на общем владении средствами производства, производители не обменивают своих продуктов». Однако, даже в этом вопросе критика Бортником Лойсо не является последовательно марксистской. Вот какой аргумент против «обмена при коммунизме» приводит г-н Бортник:
«Как сохранить обмен и уничтожить рынок в таком случае, если сущностной характеристикой рыночных отношений является именно обмен, и ничто иное? Если что-то обменивается, то мы по определению имеем рынок. О том, что обмен без раздробленности производителей невозможен и бессмысленен - он и не подозревает. Что исключение раздробленности производителей исключает и обмен»[50].
По мнению Бортника, категория «обмена» не применима к общественным отношениям, в которых отсутствуют экономически обособленные субъекты, отдельные собственники, в том числе - к отношениям по распределению продуктов труда в первой фазе коммунизма. Применяли ли классики марксизма категорию «обмена» к нерыночным распределительным отношениям внутри коммуны? Очевидно что да, например в «Анти-Дюринге» Энгельс вполне соглашается с тем, что в «социалитете» Дюринга имеет место обмен продуктами труда между хозяйственной коммуной и ее членами, а также с тем, что данная форма обмена не является товарной. Как мы видим, точка зрения Бортника – это «тарасовщина наизнанку». Если Тарасов расширяет понятие товарообмена до «обмена вообще», то Бортник наоборот, заужает понятие «обмена вообще» до товарного обмена. Если Тарасов пытается выдать нетоварные формы обмена в первой фазе коммунизма за товарообмен, и тем самым доказать свой абсурдный тезис, что «сталинистское учение о первой фазе коммунизма не имеет никакого отношения к марксистскому коммунизму», то Бортник доказывает, что уже в первой фазе коммунизма «производители не обменивают своих продуктов»! В данном весьма важном вопросе, является ли распределение по труду формой продуктообмена, прав конечно же Тарасов, а не Бортник. Тарасов в своей анти-шапиновской статье правильно иллюстрирует, в чем именно состоит родство «пропорционального распределения» с товарообменом, почему такое распределение является специфической формой обмена продуктов. В то же время, Тарасов игнорирует принципиальные различия между этими двумя формами обмена, товарным и нетоварным. Отсюда вытекает стремление Тарасова выдать «рабочие квитанции» при социализме за денежные знаки, несмотря на то, что эти квитанции не обладают главным признаком денег: способностью ходить «из рук в руки».
Однако, вся проблема состоит в том, что в СССР деньги как раз были не квитанциями, а именно деньгами в прямом смысле этого слова. Они могли использоваться в частном обмене, для покупки облигаций, вкладываться в банк, использоваться и становиться денежным, ростовщическим капиталом. Накопление «квитанций» и получение процентов за отданные в банк или в займы «квитанции» делает их настоящими деньгами[51], об этом писал Энгельс критикуя утопию Дюринга. Подобная система распределения через «трудовые марки» может существовать лишь временно, в качестве переходного этапа к коммунистическому распределению. Если же отмирание трудовых марок не происходит, возникает опасность их перерождения в деньги и реставрации капитализма. В СССР система накопления денег под проценты существовала всегда, в меньшей мере это характерно для сталинских годов, когда суммарный размер банковских вкладов по стране составлял менее 1 млрд. рублей. К 80м годам XX века сумма банковских вкладов достигла 200 млрд. рублей. Причем, как пишет упомянутый «неоазиатчик» С. Денк, «на долю 4% вкладчиков приходилось 80% общего объема вкладов»[52]. Эти 4% вкладчиков и есть советская буржуазия, класс эксплуататоров. Как пишет Е. Паршаков: «Если бы все советские люди имели в сберкассах вклады, причем равные, то эксплуатации, как мы уже говорили, не было бы. При этом бы оказалось, что они при общей сумме вкладов в 200 млрд.руб. имели бы вклады величиной примерно по 1000 руб. ... Те же вкладчики, которые имеют вклады на сумму свыше 1000 руб., не только возвращают недоплаченную им часть дохода, но получают еще и дополнительный доход. Вследствие этого они являются эксплуататорами. Эксплуатируют же они тех советских трудящихся, которые имеют меньше 1000 руб., и особенно тех, кто совсем не имеет вкладов»[53]. Исходя из вышеизложенного, нетрудно понять, что имел в виду А. Трофимов, когда писал: «если при Сталине господствовали миллионеры, то при Брежневе - миллиардеры»[54]. О том, что отмирания денег в СССР еще не произошло, писал в 1955 году даже такой, казалось бы, «отъявленный сталинист», как Ричард Косолапов: «советские деньги играют роль а) расчетных знаков б) действительных денег в отношениях обмена между различными собственниками (они обладают всеми функциями денег)»[55]. Все это ставит крест на советских деньгах как социалистических «квитанциях» с единственной счетно-расчетной функцией.
В связи с рассмотрением вопроса о деньгах и рабочих квитанциях следует упомянуть полемику А. Трофимова с брежневистом Михаилом (mihail) на форуме РКСМ(б). Последний являет собой один из худших примеров советско-патриотического «коммунизма» и пользуется едва ли ни всеобщим презрением на интернет-форуме РКСМ(б), где нашего Михаила за крайнюю твердолобость называют не иначе как «Михрюткой» (именно из-за таких «комммунистов» как Михаил, а также Кружилин и 65536, форум РКСМ(б) с каждым годом все больше становится похож на чеховскую палату №6). Чаще всего, так называемых «советских коммунистов» подразделяют на две категории: «советских антисталинистов» - наследников традиций XX съезда, хрущевской оттепели и ранней перестройки, отрицательно относящихся к сталинской эпохе; а также «советских сталинистов», считающих Сталина верным учеником Ленина, а послесталинских вождей (особенно Хрущева и Горбачева) - ревизионистами. Однако, есть еще один, мерзкий третий тип «советских коммунистов», которые выступают как против сталинистов, так и против антисталинистов. «Сталинистов» они не любят за то, что те «клевещут на послесталинский СССР», повторяют «антисоветские пасквили ходжаистов и маоистов» о том, что в СССР после смерти Сталина началась реставрация капитализма, «талдычат об антисоциалистической сущности» роспуска МТС и косыгинской реформы, называют послесталинскую историю СССР скатыванием в болото ревизионизма. «Антисталинистов» же они не любят за то, что те «клевещут на сталинский СССР», повторяют «антисоветские пасквили либералов, троцкистов и еврокоммунистов» о репрессиях, культе личности и тоталитаризме. К числу таких клинических СССРофилов, зацикленных на борьбе с «антисоветчиками» всех мастей и принадлежит наш Михаил.
Борясь с «антисоветиной», Михаил подверг атаке и Алексея Трофимова, утверждающего, что в СССР был капитализм. Как и следовало ожидать, Михаил потерпел в споре с теоретически более подкованным Трофимовым полное поражение. Доказывая капиталистический характер экономики СССР А. Трофимов попытался сформулировать различия между рабочими квитанциями и деньгами следующим образом:
«Квитанция отличается от денежного знака тем, кто и что на ней пишет. Например, денежный знак может подписываться (то, что подпись может перепечатываться станком и тиражироваться, не меняет дела) министром финансов, действительным либо мнимым ... Подписи может и не быть, но суть не в этом, а в том, что по обязательствам здесь отвечает выпустивший данную бумагу банк или иной финансовый орган. На квитанции же, если подпись необходима (такое обязательно не всегда; например, на театральном билете, разновидности квитанции, подписей нет, но есть "контроль"), ее ставит либо руководитель предприятия, цеха, либо работник, получающий со склада продукт, либо заведующий складом, либо все они поочередно и т.д. Далее, квитанция отличается от денежного знака еще тем, что в ней указываются конкретные подразделения или службы: цех, склад, база и т.п., а также могут указываться и какие-либо конкретные лица, получатели продукта. Путевка в санаторий тоже представляет собой разновидность квитанции. На ней конкретно указывается тот или иной санаторий. И, наконец, третье, что отличает квитанцию от денежного знака, это - указываемые на ней сроки, временные интервалы. Театральный билет дает право входа в театр только в указанное на нем время. Если время прошло, он становится недействительным»[56].
Итак, с одной стороны Трофимов верно указывает, что квитанция в отличие от денежного знака не предназначена для частного хождения «из рук в руки», не может превращаться в капитал. Квитанция используется в обращении всего один раз – в целях получения продуктов из общественных фондов. С другой стороны, подход Трофимова к определению понятий рабочих квитанций и денег, исходящий из того, «кто и что на ней пишет» на совсем верен. Сущность рабочих квитанций, и соответственно денег, заключается вовсе не в том, что на них написано и нарисовано, а в том, какую функцию они выполняют в общественных отношениях. Деньги представляют собой «меновую стоимость, отделенную от самих товаров и существующую наряду с ними как самостоятельный товар»[57], в силу этого, главное свойство денег – универсальная обмениваемость, способность использоваться частном обмене. Если частный обмен отсутствует, то даже золотые монеты, не говоря уже о неполноценных бумажных «денежных знаках» превращаются в рабочие квитанции, независимо оттого, что на них изображено (хоть портрет царя Николая II или Гитлера!) и чья подпись на них стоит, указан ли срок действия или нет и т.д. Об этом пишет и Энгельс в «Анти-Дюринге»: «Будет ли марка, обозначающая количество выполненных «производственных обязанностей» и приобретенных за это «прав на потребление», клочком бумаги, жетоном или золотой монетой, — это для данной цели совершенно безразлично»[58]. Как поясняет К. Маркс, «Чтобы функционировать в качестве денег, золото должно, конечно, вступить в каком-нибудь пункте на товарный рынок»[59]. Таким образом, в частном обмене та же золотая монета – деньги, в обмене между коммуной и ее членом – рабочая квитанция.
Процесс превращения денег в квитанции носит постепенный характер на этапе перехода от капитализма к социализму. Пока общество находится в переходном состоянии, указанный Косолаповым дуализм роли «социалистических денег» сохраняется. В процессе обобществления экономики, производство и распределение приобретает планомерный характер, следовательно роль «социалистических денег» как квитанций возрастает, а их действительная «денежная» функция сокращается практически до нуля. В качестве примера такого отмирания денег, В. Бугера приводит революционную Кубу 1962-1970 года, где процесс превращения денег в квитанции зашел гораздо дальше, чем в СССР. Правда, уже в 70х Куба реставрировала рыночный «социализм», во многом слизанный с кадаровской «венгерской модели» лже-социализма. Вообще, как пишет Бугера, «на протяжении всей своей истории деньги никогда и нигде не были самими собой на все 100,000…%. Всегда и везде они на какую-то долю — хотя бы даже эта доля была исчезающе мала — не были деньгами»[60]. При социализме же, деньги совсем перестают быть деньгами, полностью устраняются товарно-денежные отношения, товарообмен, продукты труда утрачивают свою товарную форму, и даже если возникают произвольные акты обмена предметами, то подобные акты, как пишет Гильфердинг, «совершенно безразличны теоретической экономии», сродни обмену «ручками и марками на школьной скамье»[61].
Суммируя выше сказанное, мы можем окончательно заключить, что специфические для низшей фазы коммунизма, именуемой социализмом, отношения обмена не носят товарный характер в исходном смысле этого слова, существование отношений нетоварного обмена вполне совместимо низшей стадией коммунистического общества. Высказывание Маркса, гласящее, что «в обществе, основанном на началах коллективизма, производители не обменивают своих продуктов» относится не к коммунизму вообще, но только лишь к его высшей стадии, т.е. «коллективистическому обществу, развившемуся на собственной основе», но не к социализму, переходной от капитализма к «полному коммунизму» форме коммунистического общества, которое, как пишет Маркс, «во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет еще родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло»[62]. Как справедливо отмечает Юрий Финкель, наследие прошлого строя в первой фазе коммунизма, «заключается именно в распределении по труду»[63]. С другой стороны, Финкель допускает ошибку, заявляя, что при социализме не может быть государства диктатуры пролетариата, хотя само наличие «буржуазного права = права неравенства» в первой фазе коммунизма, как справедливо отмечал еще Ленин, требует наличия государства. Ту же ошибку, что и Финкель, допускает и Тарасов, и мы рассмотрим данную ошибку более подробно в следующей части настоящей статьи. Попытка Тарасова «опровергнуть» учение о двух стадиях коммунизма является несостоятельной анархистской выдумкой и фальсификацией марксизма.
[35] «Предметы потребления становятся вообще товарами лишь потому, что они суть продукты не зависимых друг от друга частных работ. Комплекс этих частных работ образует совокупный труд общества. Так как производители вступают в общественный контакт между собой лишь путем обмена продуктов своего труда, то и специфически общественный характер их частных работ проявляется только в рамках этого обмена» - К. Маркс, Ф. Энгельс, ПСС, т. 23, с. 82-83
В центре как теории госкапа, так и теории неоазиатского способа производства лежит учение о государстве как совокупном капиталисте и советской бюрократии как «эксплуататорском классе».
Так об этом как раз и писал Маркс в "К критике Гегелевской философии права": "Бюрократия имеет в своём обладании государство, спиритуалистическую сущность общества: это есть её частная собственность". Маркс оказался абсолютно прав: в СССР частная собственность на спиритуалистические средства производства (аппарат государственного управления экономикой) позволяла классу бюрократов сохранять свое господствующее положение в обществе и присваивать чужой труд.
buntar1917 пишет:
цитата:
Прав он и тогда, когда критикует в указанной статье «Суперэтатизм и социализм» (о ней пойдет речь далее) извращение госкаповцами марксистского учения о «совокупном капиталисте», не оставляющее в экономике место отдельным капиталистам, т.е. экономически обособленным субъектам
В этом вопросе я не совсем согласен с Тарасовым, поскольку считаю, что в СССР существовал именно бюрократический госкапитализм, хотя и весьма специфичный на что справедливо указывает Тарасов в своей статье. То что государство (а конкретно парт-хоз. бюрократический аппарат, в недрах которого и сформировалась впоследствии необуржуазия) было единственным субъектом экономики, а все остальные граждане превратились в холопов-наёмных работников на службе государства, госкаповской природы так называемого "развитого социализма" не меняет. Да, советское государство стало эдаким Левиафаном, лезущим во все сферы человеческой жизни, но при этом оно имело все основные черты буржуазного государства: индустриальный способ производства с эксплуатацией наёмного труда и отчуждением трудящихся от результатов своего труда и процесса производства (одни вкалывают у станка, другие командуют ими, третьи распределяют продукцию и прибыль), общественные классы - господствующий класс партийных и хозяйственных чиновников и класс пролетариата на службе у новых господ, буржуазное общественное сознание общества потребления (гуляш-коммунизм по Фромму), когда все на публике говорили правильные слова, а в реальности ВСЁ РЕШАЛИ ДЕНЬГИ, являясь неким коллективным бессознательным "строителей коммунизма". Я застал немного то время (вторая половина 80-х годов) и хорошо помню ту атмосферу цинизма и лжи, вещизма и мещанства, от которой меня воротило ещё в школе, поэтому для меня факт буржуазности советского общества является очевидным.
buntar1917 пишет:
цитата:
А. Тарасов придерживается точк зрения, что мы имеем дело с государственной разновидностью рабовладения.
Ничего такого Тарасов не писал. Он всего лишь проводил аналогию между существованием в древности парных друг другу общественных строев в рамках одной и той же формации (рабовладельческой или феодальной), отличающихся между собой только формой собственности на средства производства (государственной и частной) и существованием государственной разновидности капитализма в СССР и обычным капитализмом на Западе.
buntar1917 пишет:
цитата:
не существует понятий «античная собственность», «феодальная форма собственности», «капиталистическая собственность», везде, по его мнению, форма собственности одна и та же – «мы имеем дело с ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТЬЮ НА СРЕДСТВА ПРОИЗВОДСТВА»
Так это не по Тарасову,а по Марксу не капитализм, а вся предшествующая история есть история развития частной собственности. Надо ведь мыслить диалектически, а не прямолинейно-механистически (вот, дескать, рабовладельческому строю - античная собственность, феодальному - феодальная, а капиталистическому - капиталистическая). А что раб разве не является ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТЬЮ хозяина, или земля при феодализме - ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТЬЮ феодала? Конечно, является! В России так не только земля, но и крестьяне являлись частной собственностью помещика. Да, собственность ещё не стала свободным капиталом с самовозрастающей стоимостью из-за ограничений имперского деспотического государства, но от этого она не перестала быть частной! Частная собственность неизмеримо древнее, чем ее исторически последняя форма – капитал, и первый слой отчужденных производственных отношений лег в ее основу во времена распада архаических общин и начала общественного разделения труда. Гнет частной собственности и количественно и качественно представляет собой тяжелый груз, многослойные напластования отчужденных отношений, накапливавшихся тысячелетиями.
buntar1917 пишет:
цитата:
Однако, сразу же встает вопрос: какова классовая сущность такого эксплуататорского государства?
Класс ПОКА ещё неполноценных собственников парт-хоз. чиновников, обладающих (но не владеющих полноценно!) собственностью на все средства производства и существующих за счёт эксплуатации наёмного труда класса рабочих, крестьян и интеллигенции. И это антагонистические классы как и при обычном капитализме противостоят друг другу и имеют совершенно различные интересы! Вспомним кто выиграл, а кто проиграл от реставрации обычного капитализма в России и странах СНГ. Вот вам и классовая сущность советского "общенародного государства".
buntar1917 пишет:
цитата:
По Тарасову «при суперэтатизме ликвидируются антагонистические классы»[22]
Здесь Тарасов не прав. Антагонистические классы разумеется остались, просто вместо господствующего класса буржуазии в СССР был класс бюрократов-распорядителей собственностью, стремящихся (вот где антагонизм то проявляется!) стать полноценными собственниками и эксплуататорами. Что в конце концов и произошло.
buntar1917 пишет:
цитата:
В этом определении уже видится противоречие: любая демократия, «прямая» или «кривая» есть государство (и тот же Ленин это прекрасно понимал, в отличие от Тарасова).
Не вижу здесь никакого противоречия. Демократия буквально означает «власть народа» или народовластие, а вовсе не государство как таковое. Другое дело, что не может быть политической демократии без экономической, поскольку у кого деньги, тот как говорится и "заказывает музыку", но это ведь не проблема самой идеи демократии, а проблема её реализации, а точнее невозможности её реализации в классовом обществе. При коммунизме как раз и будет реализована подлинная демократия (прямая демократия участия), которая и придёт на смену государству, в пользу которого в настоящее время отчуждены реальные властные полномочия. И Ленин это прекрасно понимал: "Пролетариату только на время нужно государство. Мы вовсе не расходимся с анархистами по вопросу об отмене государства, как цели. Мы утверждаем, что для достижения этой цели необходимо временное использование орудий, средств, приемов государственной власти против эксплуататоров, как для уничтожения классов необходима временная диктатура угнетенного класса" ("Государство и революция").
buntar1917 пишет:
цитата:
Не Маркс с его Критикой Готской Программы, и даже не Ленин, подробно развивавший марксистскую теорию двух стадий коммунизма в работе «Государство и Революция»
Не надо путать ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД диктатуры пролетариата, о котором писал Маркс в "Критике Готской Программы" с высшей фазой коммунистического общества социализмом=коммунизмом. В "Государстве и революции" Ленин отнюдь не приписывает переходному периоду статус социализма, а всего лишь отдаёт дань распространённым взглядам того времени о социализме и поэтому использует такие выражения: "общественные порядки (обычно называемые социализмом, а у Маркса носящие название первой фазы коммунизма)", "«социализм» в обычном словоупотреблении". Причём социализм Ленин берёт в кавычки, понимая, что лассальянский "социализм" таковым на самом деле не является. В той же работе Ленин говорит предельно ясно о переходном периоде и коммунизме: "переход от капиталистического общества, развивающегося к коммунизму, в коммунистическое общество невозможен без "политического переходного периода", и государством этого периода может быть лишь революционная диктатура пролетариата".
buntar1917 пишет:
цитата:
Тарасов пытается доказать, что принцип распределения по труду - капиталистический, и не имеет никакого отношения к социализму в марксистском понимании этого слова.
Давайте отделять мух от котлет. Тарасов НЕ "пытается доказать, что принцип распределения по труду - капиталистический", он просто доказывает, что этот принцип не социалистический в марксовой трактовке социализма, в котором "производители не обменивают своих продуктов; столь же мало труд, затраченный на производство продуктов, проявляется здесь как стоимость этих продуктов" (Маркс). Распределение по труду - атрибут ПЕРЕХОДНОГО периода государства диктатуры пролетариата, но не социализма.
buntar1917 пишет:
цитата:
товарами, по «Капиталу» Маркса[35] и «Анти Дюрингу» Энгельса, являются только «продукты, произведенные в обществе более или менее обособленных частных производителей, т. е. прежде всего частные продукты»[36], связанных между собой через рынок экономических субъектов. Если такая обособленность частных производителей отсутствует, мы имеем перед собой не товары, а продукты, не деньги, а квитанции
В марксизме товар — это продукт труда, произведённый для обмена. При индустриальном способе производства с разделением труда все предприятия (капиталистические или "социалистические") являются частными производителями с разной степенью интеграции в общее экономическое пространство, находящимися в незримом эфире стоимостных связей, игнорирование которых может привести к краху экономики, дефициту одних товаров с одной стороны и затовариванию других - с другой. Мы всё это уже проходили в советское время, твёрдые цены, неадекватные реальному спросу и предложению и как следствие дикий дефицит и огромные очереди. Экономика жестоко мстит за волюнтаризм и игнорирование объективных экономических законов.
При этом не имеет никакого значения, происходит ли обмен Д-Т-Д или Квитанции-Т-Квитанции. Главное - есть ОБМЕН, через который всякий материальный продукт становится товаром. Попробуйте-ка наплевав на закон стоимости, выкинуть в магазины дорогую оргтехнику или чёрную икру, да всё что угодно по смехотворно низкой цене (в квитанциях или в деньгах) и получите дефицит этих товаров с одной стороны и разорение производителей этих товаров с другой.
Социализм возможен ТОЛЬКО при условии перехода к новому способу производства - экономике ЗНАНИЙ, в которой на основе тотальной роботизации и информатизации будут уничтожены отношения частной собственности, то есть отношения присвоения отдельными лицами или их группами частей или элементов этого комплекса средств производства и произойдёт сознательное объединение всех обособленных производственных единиц в целостный хозяйственный механизм, при котором обеспечивается расширенное воспроизводство циркулирующего в его кровеносной системе прибавочного продукта.
buntar1917 пишет:
цитата:
Тарасов в этом пункте отвергает одну важную марксистскую истину, гласящую, что «товарное производство неотделимо от рынка. Если нет товарного производства, то нет и рынка и, наоборот, нет рынка — нет и товарного производства»
А вот это уже бессовестная ложь! С каких это пор измышления господина Плетникова стали "важной марксистской истиной"? Ещё раз повторяю: в марксизме товар — это продукт труда, произведённый для обмена. «Товар есть, во-1-х, вещь, удовлетворяющая какой-либо потребности человека; во-2-х, вещь, обмениваемая на другую вещь. Полезность вещи делает её потребительной стоимостью» (В. И. Ленин. Карл Маркс. ПСС, изд. 5, т. 26, с. 61). Поэтому всякий материальный продукт через обмен становится товаром даже в отсутствие рыночного хозяйства.
buntar1917 пишет:
цитата:
Тарасов в отличие от Маркса и Энгельса, не желает видеть разницы между продуктообменом вообще и товарообменом (т.е. рыночным продуктообменом), между социалистическими квитанциями (которых он считает «суррогатом денег») и капиталистическими деньгами
Потому что этой разницы не существует. Деньги, квитанции, талоны выполняют одну и ту же функцию эквивалента товара, на который они обмениваются в соответствии с законом стоимости. Товарно-денежные отношения исчезнут только тогда, когда будет обеспечено ИЗОБИЛИЕ продуктов первой необходимости, которые можно будет СВОБОДНО брать безо всяких денег или квитанций, иначе говоря когда произойдёт преобразование производственно-технологического комплекса в самовоспроизводящуюся, искусственную природу, пользование плодами которой отныне осуществляется в индивидуальной форме, никак не опосредуемой обществом.
Отправлено: 04.08.11 04:35. Заголовок: Довольно интересная ..
Довольно интересная статья. Частично перекликается с теорией политаризма Ю. Семенова, оличаясь только в том плане что этатизм Тарасова - не отдельный способ проиводства, а лишь форма собственности на с/п. Кстати вот критика Тарасова Семеновым: http://scepsis.ru/library/id_2757.html, довольно интересно. В целом я скорее согласен с Семеновым, особенно что касается определения способа производства и проиводящих классов (на древнем Востоке ими были крестьяне, а не рабы, тогда как в Греции именно рабовладение создало предпосылки для демократии, которой у крепостных крестьян в принципе быть не могло).
Неомарксист пишет:
цитата:
Это заложило некоторые явные противоречия в построения Маркса. С одной стороны, индустриальный способ производства неизбежно товарен, с другой — социалистический способ производства, как справедливо утверждал Маркс, — нетоварен. Материальный продукт НЕИЗБЕЖНО превращается в товар в ходе обмена. И лишь ЗНАНИЕ не является, строго говоря, товаром. Товар при обмене (продаже) отчуждается от одного владельца и переходит к другому. Знание при обмене (продаже), став «собственностью» покупателя, не отчуждается и от продавца. Поэтому знание в капиталистическом обществе никогда не оплачивается по своей полной стоимости. Это отражается и на оплате труда тех, кто создает и передает знание — ученых и преподавателей.
Более того, способ производства, основанный на знании, оказывается таким способом производства, при котором возможно ПРЕОДОЛЕТЬ ОТЧУЖДЕНИЕ. Знание неотчуждаемо от его создателя и носителя. Он контролирует весь процесс «производства» знания.
Знание, наконец, находится уже сейчас по сути в ОБЩЕСТВЕННОЙ СОБСТВЕННОСТИ человечества. Несмотря на все попытки превратить знание в товар, закрепить в частом владении интеллектуальную собственность, 99,95% суммарного знания человечества общедоступно. Даже в ядерной физике засекречено лишь 0,35% информации и, очевидно, еще меньше подлинного знания. Объективные общественные потребности диктуют необходимость поддерживать режим доступности и открытости знания.
Производство и владение знанием бессмысленны, если «собственник» знания не делится им с обществом. Ученый (работающий в сфере научного знания) и художник (работающий в сфере художественного знания) предназначают плоды своей деятельности именно для окружающих.
Это довольно интересный момент. Я оказывается не зря про технократов вспомнил)) Т.з. о том что пролетариат не может стать могильщиком капитализма точно также как крестьяне не могли быть могильщиками феодализма я слышал. О том что на смену капитализму придет строй, основанный на знании как производительной силе говорит еще концепция нетократии: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B5%D1%82%D0%BE%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%B8%D1%8F, там тоже появляется в недрах капитализма класс нетократов, который потом станет правящим классом при новом строе, как это было с буржуазией при феодализме. Такой строй - почти тоже самое что элитаризм С. Платонова или инфокапитализм Лазаревича - строй, имеющий ту же материальную базу что и коммунизм, но с абсолютно противоположной надстройкой. Причем этот новый строй возможно будет более эскплуататорским даже в большей степени чем все предыдущие вместе взятые, поскольку новый правящий класс, посредством контроля над информацией сможет подчинить себе волю и разум всего остального населения. Что самое страшное - революция при таком раскладе может оказатся невозможной - для ее осуществления не будет информации, а чтобы ее украсть из системы, охраняемой ИИ понадобится другой ИИ, более мощный (учитывая те возможности что будут у основателей системы).
Но может быть и другой расклад - пролетариат (куда входят работники и умственного и физического труда с особым значением первых) свергает буржуазный строй и перестает быть пролетариатом - и в этом случае происходит снятие противоречий, только тут уже появляется новое общество, не основанное на классовом антагонизме.
Что касается знания как общественной собственности - то это далеко не так. По сути информация была более свободной в доисторическую эпоху (т.е. до письменности), поскольку единственным носителем информации была человеческая память, взломать которую было нельзя. Сейчас же контроль над информацией стал вполне осуществим, примером ее является т.н. интеллектуальная собственность - авторское право, патентное право и др. И поддерживатся он может целой репрессивной машиной, контуры которой уже сейчас проявляются.
Вообще, «государство» (как и «бюрократия») по теории марксизма представляет собой категорию надстройки, а «экономическая эксплуатация» есть категория базиса, следовательно государство само по себе не может выступать в роли эксплуататора.
На эту тему мы с Бунтарем спорили на других форумах, правда он так и не удосужился объяснить что же такое "категория надстройки" (при том что надстройка - абстрактная часть общества, а не конкретные люди, деятельность которых может быть как надстроечной, так и базисной). Точто также можно сказать что журналисты, дизайнеры и музыканты не принадлежат ни к какому классу (люмпены, значит ), раз они тоже являются "категорией надстройки". Да, государство, конечно, относится к надстройке, поскольку именно оно в первую очередь регламентирует общественные отношения. Но оно (или класс которому оно служит, если речь не об этатизме/политаризме) также относится и к базису, т.к. участвует в распределении общественного продукта и составляющим его чиновникам вполне может быть дан классовый профиль по Ленину.
Неомарксист пишет:
цитата:
Деньги, квитанции, талоны выполняют одну и ту же функцию эквивалента товара, на который они обмениваются в соответствии с законом стоимости.
А зачем тогда нужны квитанции, талоны, билеты? Почему нельзя все оплачивать непосредственно деньгами? По-моему если вместо собственно денег иметь талоны, позволяющие получить только продукты потребления, но не средства производства, а также не позволяющие получить самовозрастающую стоимость - то мы тут имеем дело уже не с теми товарно-денежными отношениями что были раньше. Что же это тогда будет? Так что тут я больше согласен с Бунтарем.
Отправлено: 04.08.11 22:50. Заголовок: Riddler пишет: на д..
Riddler пишет:
цитата:
на древнем Востоке ими были крестьяне, а не рабы, тогда как в Греции именно рабовладение создало предпосылки для демократии, которой у крепостных крестьян в принципе быть не могло
На Древнем Востоке тоже рабы были основным производящим классом, просто рабство на Востоке было государственным и достаточно хитро завуалированным в сложной иерархической структуре общества, но сути дела это не меняет. Возьмём к примеру 3-ю Династию Ура, цари которой создали классическое типичное древневосточное деспотическое и бюрократическое государство. «Все храмовые и правительские хозяйства были слиты в одно унифицированное государственное хозяйство, которое занимало по подсчетам исследователей 60% всей площади обрабатываемых земель. На этих обширных землях сложилась хозяйственная система, которую обычно называют системой псевдолатифундий. Все работники назывались гурушами, а работницы – нгеме, т.е просто рабынями. Все они - земледельцы, носильщики, пастухи, рыбаки - были сведены в отряды, а ремесленники работали в обширных царских мастерских. Все они получали стандартный скудный паек. Фактически это было государственное рабовладение при жестоком казарменном режиме эксплуатации» (http://www.fidel-kastro.ru/history/ancient/WDW.htm#глава5). А ведь помимо государственного рабства на Востоке затем широко распространилось и патриархальное рабство, что вкупе с государственным рабством позволяет говорить о Древнем Востоке и античном мире как двух типах развития рабовладельческой формации.
Кстати, предпосылками для демократии в Греции стали вовсе не рабы или крепостные крестьяне, поскольку они вообще никакого отношения не имели к демократии, а децентрализованное полисное устройство и частная собственность, формирующими гражданское, а не холопское самосознание.
Riddler пишет:
цитата:
Такой строй - почти тоже самое что элитаризм С. Платонова или инфокапитализм Лазаревича - строй, имеющий ту же материальную базу что и коммунизм, но с абсолютно противоположной надстройкой.
Это невозможно, ибо бытие определяет сознание. Капиталисты никогда не пойдут на преодоление индустриального способа производства, поскольку (не в пример капиталистам XIX века) уже знают о том, какие угрозы их ждут на пути развития экономических и общественных отношений, – и вполне сознательно пытаются предотвратить эти угрозы. Поэтому мы сегодня имеем дело не с подлинным преодолением индустриального способа производства, а всего лишь с выносом индустрии из «первого мира» в «третий» (выносом, сопровождаемым пропагандистской шумихой о «постиндустриализме»). Действительно постиндустриальное производство может быть создано (пусть даже в общих чертах) лишь таким общественным строем, который не будет ориентирован на получение прибыли. Как мы знаем из опыта, на получение прибыли может не быть ориентирован именно этатизм. В соревновании с капитализмом по экономическим правилам капитализма это – слабость этатизма (недостаточная – по капиталистическим меркам – экономическая эффективность, «расточительность»). Но с точки зрения преодоления индустриального способа производства это – его преимущество.
Riddler пишет:
цитата:
Причем этот новый строй возможно будет более эскплуататорским даже в большей степени чем все предыдущие вместе взятые, поскольку новый правящий класс, посредством контроля над информацией сможет подчинить себе волю и разум всего остального населения.
Безусловно более эксплуататорским. По мере развития капитализма эксплуатация и отчуждение принимают всё более завуалированные и изощрённые формы ментального подавления личности путём погружения человека с самого раннего детства в шизофреническую информационную и социально-экономическую среду общества потребления, которая невротизирует и подавляет волю к сопротивлению с одной стороны, а с другой - активирует «желающие машины» (по Делёзу и Гваттари) самого человека на безудержное потребление в духе зарабатывай-потребляй. В принципе уже современные социальные и информационные технологии вполне успешно справляются с задачей формирования у человека бессознательного реакционного желания сохранения нынешнего строя даже вопреки его предсознательным классовым интересам. Т.е. революции нет не потому, что массы обмануты. Отнюдь! Революции нет, потому что массы бессознательно заинтересованы в капитализме не меньше самих капиталистов и мы имеем дело с социальной одномерностью в этом плане (по Маркузе). Поэтому такие новейшие технические средства как вживляемые микрочипы, видеокамеры и т.п. лишь окончательно оформят уже в общем-то сложившуюся систему подчинения разума и воли людей и закроют последние лазейки для ускользания и выхода из инферно.
Riddler пишет:
цитата:
Сейчас же контроль над информацией стал вполне осуществим, примером ее является т.н. интеллектуальная собственность - авторское право, патентное право и др.
Но интернет (это окошко в коммунизм) доказывает обратное - открытое и бесплатное ПО, пиринговые сети, WikiLeaks и т.п. сводят практически на нет всевозможные преграды на пути свободного распространения информации и так или иначе увеличивают степень свободы в нашем мире и возможность доступа к самой разнообразной информации, находящейся за пределами аксиоматики капиталистической машины. Свободные раскодированные потоки информации, капитала и рабочей силы это ведь не только сила, но и слабость капитализма, поскольку для того чтобы капитализм мог нормально функционировать, он должен постоянно схватывать эти потоки в свою аксиоматику и использовать с выгодой для себя. Так что вполне возможно, что свободное распространение информации станет могильщиком капитализма (вспомним революции Facebook на Ближнем Востоке и Африке) и знаменует собой появление нового способа производства, когнитариата и общества знаний, т.е. коммунистического общества.
Riddler пишет:
цитата:
А зачем тогда нужны квитанции, талоны, билеты? Почему нельзя все оплачивать непосредственно деньгами?
Все эти суррогаты денег, «кастрированные» деньги на мой взгляд совершенно не нужны и способствуют лишь появлению блата и теневого рынка, работающего по принципу «ты — мне, я — тебе» (одноимённый фильм с Куравлёвым в главной роли помните?). Не будет денег в привычном смысле этого слова? Так будет бартер в натуральном виде и припрятывание товаров в целях наживы! Мы это всё уже проходили. Кстати на Кубе собираются отменить снабжение по либрете, поскольку «этот инструмент распределения, хотя был введен в 60-е годы с уравнительным намерением во времена нехваток, чтобы защитить наш народ от спекуляции и припрятывания товаров в целях наживы немногих, с годами превратился в невыносимое бремя для экономики и антистимул к труду, помимо того, что порождает в обществе различные незаконные явления» (доклад Рауля Кастро на VI съезде и Основные направления экономической и социальной политики партии и революции).
Невозможно обмануть экономику и текущий уровень производительных сил (по одёжке - протягивай ножки) при помощи введения разных суррогатов денег: талонов, квитанций и т.п., и таким образом перепрыгнуть через индустриальный товарный способ производства в коммунизм. Не выйдет. Единственный на мой взгляд путь перехода к нетоварному способу производства и коммунизму лежит через переход к постиндустриальной экономике знаний, изобилию, постепенному снижению цен и расширению количества бесплатных фондов. И так постепенно по мере замены стоимостных экономических связей между предприятиями информационными связями и создания изобилия тех или иных продуктов можно переходить к замещению денег сначала электронными деньгами (как это предлагал Глушков), а затем и к их полной отмене, но только тогда когда экономика будет уже постиндустриальной, а изобилие продуктов сделает ненужным товарно-денежные отношения и сами деньги.
Riddler пишет:
цитата:
если вместо собственно денег иметь талоны, позволяющие получить только продукты потребления, но не средства производства, а также не позволяющие получить самовозрастающую стоимость - то мы тут имеем дело уже не с теми товарно-денежными отношениями что были раньше. Что же это тогда будет?
Это будет товарный обмен посредством суррогатов денег-талонов при отсутствии механизма рыночного регулирования. Этатизм-госкапитализм. Отсутствие рыночного хозяйства ни в коей мере не означает само по себе отсутствие товарного строя как такового.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 7
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Да, идея децентрализации сейчас кого только не смущает — и «правых» (те же национал-анархисты, например), и «левых» (нарождающиеся «третьи левые»). Правда, это должна быть разумная и тщательно продуманная децентрализация, которая будет ОТКРЫТОЙ, но не самоограниченной. Впрочем, это и так понятно. 
), раз они тоже являются "категорией надстройки". Да, государство, конечно, относится к надстройке, поскольку именно оно в первую очередь регламентирует общественные отношения. Но оно (или класс которому оно служит, если речь не об этатизме/политаризме) также относится и к базису, т.к. участвует в распределении общественного продукта и составляющим его чиновникам вполне может быть дан классовый профиль по Ленину. 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума