Форум

Несколько слов о сестре Симоне. Предисловие переводчика

Имя Симоны Вейль в России до сего дня остается почти неизвестным, как и двадцать, и тридцать, и пятьдесят лет назад. Первая ласточка – выход ее биографии в челябинском издательстве «Аркаим»[1] – еще, как говорится, не сделала весны.

Во Франции именем Симоны названы улицы больших и малых городов, школы и лицеи. Ее сочинения и посвященные ей книги в каждом крупном магазине занимают по две полки и больше. Мало это или много – для девушки, которая прожила 34 года, а свои главные творения написала в течение последних двух лет? Сборники ее работ переиздаются французскими издательствами едва ли не ежегодно, они переведены на все европейские языки. Ассоциации исследователей наследия Симоны Вейль имеются не только в ее родной стране, но и в Соединенных Штатах, а в Германии и Мексике существуют даже специальные институты. Ее хорошо знают и любят в Японии и Индии.

Католические церковные власти тоже время от времени перепечатывают ответы официальных богословов на вопрошания давно умершей, где снисходительно разъясняется «несостоятельность ее претензий» к Римской Церкви. Однако все чаще католические же авторы – богословы, миссионеры, простые миряне, – пишут о «вселенской вести» Симоны Вейль, о важности ее свидетельства для христианской мысли и жизни[2]. Ее тексты используются для молитвенного размышления в монашеских общинах. В наши дни монах-американец едет в Англию, в Ашфорд, в место ее последнего земного пристанища, – называя эту поездку «паломничеством», – специально для того, чтобы помолиться на ее могиле. Во Франции можно слышать, как люди, даже далекие от церковности, отзываются: «Симона Вейль? Это такая святая, вроде Жанны д’Арк…»

Как Жанна, как Маленькая Тереза, Симона Вейль в памяти французов до сих пор остается молодой. В Париже, у дома, где она жила, мужчина – примерно мой ровесник – с жаром говорил: «Чуть опоздали вы приехать. Ее отец умер только в прошлом году!» Его не заботило, что тут же, на мемориальной доске, указан год рождения Симоны – 1909-ый, а доктор Бернар Вейль умер еще в пятьдесят пятом…

«Святую Симону»[3] почитают не только верующие. «Несравненным правдолюбцем», «единственной великой душой нашего времени» называл ее Альбер Камю, как известно, объявлявший себя атеистом. В 1957 году, в день присуждения ему Нобелевской премии, Камю, скрываясь от репортеров, пришел в квартиру, где еще жила ее престарелая мать – мадам Сельма Вейль – и до самого вечера оставался в одиночестве в комнате Симоны, рядом с ее запачканным чернилами столом. Может быть, он молился – в тайне от всего мира, и даже от самого себя… Ее имя с восхищением повторяли бунтари Сорбонны в мае 68-го. Испанские анархисты и сегодня гордятся фактом недолгого участия Симоны Вейль в гражданской войне 30-х годов и переиздают ее труды по социальным вопросам. Во время их акций лицо Симоны, напечатанное через трафарет, можно увидеть на стенах домов – рядом с лицом Че Гевары… Просматривая ссылки в западных поисковых системах, мы будем удивлены, сколь невообразимо разные, порой напрочь несовместимые люди приводят изречения Симоны Вейль в своих «живых журналах».

Стремившаяся к мученичеству, среди миллионов страшных смертей мировой войны, Симона умерла совсем не героически, от «ослабления сердечной мышцы» и туберкулеза легких, в палате санатория, в лондонском предместье. До могилы ее провожали всего восемь человек. Но только за последние годы ее кончина стала темой изрядного количества стихов на разных языках, нескольких театральных постановок и даже одной оперы. Недавно было объявлено о выходе на экраны Америки и Европы художественного фильма под названием «Неоккупированная зона[4]. Невозможная жизнь Симоны Вейль». Что таится в этой жизни и в этой смерти? Что продолжает волновать людей иных поколений?

Единственное небольшое русскоязычное издание двух работ Симоны Вейль вышло в Киеве в 2001 году[5]. Вступительная статья к нему была написана ученым и мыслителем исключительной проницательности – Сергеем Аверинцевым. Нельзя пройти мимо одной впечатляющей и загадочной фразы из этого текста. «Если XXI век – будет, то есть если человечество не загубит своего физического, или нравственного, или интеллектуального бытия, не разучится вконец почтению к уму и к благородству, я решился бы предположить, что век этот будет в некоем существенном смысле также и веком Симоны Вейль», – пишет Аверинцев.

«Уж не слишком ли? И чего в ней такого находят?» – недоверчиво нахмурится российский читатель. Если вдруг станет любопытно, то он, за отсутствием печатных источников информации, обратится к нынешней палочке-выручалочке – Интернету – и в популярных сетевых изданиях, вроде «Википедии», найдет предельно короткую, но при этом не свободную от грубых ошибок, биографическую справку. А о взглядах и вере Симоны он, к своему разочарованию, узнает, что «помимо христианства на ее убеждения повлияли иудейский и древнегреческий мистицизмы, даже индуизм и буддизм»; что «Вейль отрицательно относилась к обрядовой стороне религии»; что она даже «отказывалась от крещения, чтобы доказать, что можно быть христианкой вне церкви». Выходит совсем не оригинально и не интересно. Все это мы уже сто раз видали…

Но все это, в сущности, неправда. Это сказано теми, кто не приложил ни малейшего труда, чтобы внимательно прочесть написанное Симоной Вейль. Она, настоятельно твердившая о том, что в отношениях с людьми, во взгляде на мир, в воспитании, в обучении, в чтении книги самым важным является внимательное и смиренное ожидание чудесного открытия, даруемого Богом и способного преобразить нашу душу, – она не только не была понята при жизни, но, кажется, и по после смерти находит лишь немного внимательных читателей.

Только нежеланием вдуматься, прислушаться – можно объяснить обвинение ее в «гностицизме», которое повторяют профессиональные богословы, не желая видеть, что центром ее жизненной философии, осью самой ее судьбы является Распятие Христа, – реальность чего игнорировали гностики. Она говорила, что вообще не поверила бы ни в какого другого Бога, кроме Того, Который ради любви взошел на Крест, – но ученый кардинал, будто не видя и не слыша, авторитетно лжесвидетельствует: «Таинства Христа привлекали ее богатством смысла, но она не верила в них как в Божественные деяния». Ее, влюбленную в дух и слова литургических молитв, в полумрак тысячелетних романских базилик, в строгое грегорианское пение, в странничество, чистоту и нестяжание христианских подвижников древности, ее, более всего страдавшую в конце жизни от невозможности причащаться, до сего дня обличают в «несправедливой неприязни к Католической Церкви» и даже вообще к «историческому христианству». Ее, чистокровную еврейку, считавшую долгом повторить перед лицом своего народа, – если только по-настоящему вдуматься в ее слова, – то же самое, что за две тысячи лет говорил ему Христос, вполне благонамеренные люди обвиняют в «грубом антисемитизме», бросаясь защищать Израиль от ее «злобных нападок».

Тот, кто идет путем Христа, не сворачивая, не ища облегчения и утехи в земном мире, – несет крест скорби и поношения всю свою жизнь. Но сколь часто и по исходе отсюда его имя, слова и труды остаются «камнем претыкания и соблазна». На многих таких людях и по смерти лежит клевета. Можно предположить, что отшедшие к Богу святые, даже получая небесное воздаяние, как бы некоторым образом еще сострадают тем, кто подвизается за имя Христово в настоящее время. Но что сказать о Симоне, которая до самой смерти осталась некрещеной?

Симона умерла некрещеной не ради того, «чтобы доказать, что можно быть христианкой вне церкви». Она любила Церковь больше всего на свете, – не социальную организацию под властью Римского понтифика[6], но воплощение жизни Христовой во всем потоке мировой истории, в каждой человеческой личности.

В 1941 году Симона Вейль писала в одном из писем, что ей лучше было бы умереть за Церковь, чем войти в нее под условием отказа от того, что открыто ей как воля Бога. Так именно и случилось. Она умерла за Церковь, свидетельствуя исторически и культурно ограниченным, расторгнутым частям Церкви – о ней самой, о Церкви, о ее естественных, жизненно-необходимых задачах, о том, как от мистически познаваемого единства перейти к единству, проявленному «делом и истиною», от кафоличности, провозглашаемой в принципе, – к кафоличности, реально исполненной. Она умерла, возвещая Церкви, несущей на себе раны расколов Средневековья, соблазнов и искушений Нового времени, катастроф и измен двадцатого века, – о Жене Облеченной в Солнце, о Церкви «Альфы и Омеги, Начала и Конца», грядущей победительнице диавола и антихриста.

Такая смерть не может быть ничем иным, как только началом новой и истинной жизни. «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо их есть царство небесное» (Мф 5, 6). «Я есмь Воскресение и Жизнь. Верующий в Меня, если и умрет, – оживет» (Ин 11, 25).

* * *

Перед тем как читатель обратится к помещаемым ниже текстам, еще раз хочу напомнить: мысль моего автора не терпит поверхностного и отрывочного чтения. В ее голос надо терпеливо вслушиваться. Друзья и знакомые описывают этот голос в своих воспоминаниях: сухой, монотонный и настойчивый, поначалу способный утомить, а некоторых даже раздражающий. Таков и стиль письменной речи Симоны. Здесь также могло сказаться одно важное обстоятельство. Доверительная дружба в течение всей жизни связывала Симону с ее старшим братом Андре, известным математиком (1904 – 1998). Их постоянное общение много значило для ее интеллектуального развития; вслед за Андре она и сама в юности усиленно занималась геометрией. Вероятно, в силу привычки вести мысленный диалог с братом, стиль ее размышлений подчас напоминает доказательство теоремы. Привычное слово повседневной речи («внимание», «несчастье» и т. д.) под ее пером превращается в термин со строго определенным кругом значений. Точность формулировок для Симоны бесконечно важнее словесного разнообразия, повторы и тавтологии ее совсем не огорчают; они тоже выполняют свои задачи, подчиняясь суровой дисциплине мысли. Но от этого ее речь не теряет живой эмоциональности.

Возможно, после знакомства с моим переводом кто-то скажет, что переводчик попытался искусственно сделать Симону Вейль «православной», каковой на самом деле она отнюдь не является. На это отвечу так. Бог хочет видеть каждого человека поистине право-славным – носителем Его истины и подражателем Его праведности. Он, несомненно, хочет, чтобы прорасли и принесли обильный урожай семена слова Истины, посеянные на ниве каждой человеческой души. Все мы – и Симона Вейль, и я, и читатель – ученики в школе Евангелия, как сказано: «Один у вас Учитель – Христос, все же вы – братья» (Мф 23, 8). Божественный Учитель хочет, чтобы мы взаимно помогали друг другу, по мере данной нам от Бога благодати, дополняя и улучшая труды брата. Я глубоко благодарен Богу за неоценимую нравственную помощь, которую получил через труды Симоны; но и ее многие мысли нуждаются в истолковании, в завершении, в корректировке, по подобию той плодоносной виноградной ветви, которую виноградарь очищает, чтобы она принесла еще более плода (Ин 15, 1-2).

* * *

Два слова о фотографии Симоны Вейль. Она сделана, когда ей было всего двенадцать лет. На более поздних снимках ее лицо почти наполовину скрыто за большими очками и неизбежно искажается за их выпуклыми стеклами. (Она была очень близорука.) А здесь глаза Симоны, еще по-детски широко раскрытые, уже показывают внутреннюю глубину души и спокойное мужество. Перед нами не портрет девочки такого-то возраста, а образ большой и значительной судьбы. Вслед за Сергеем Аверинцевым мы уверенно полагаем, что сейчас, на заре ХХI века, эта судьба еще только начинается.

Петр Епифанов
http://simoneweil.ru/index/0-2

[1] Ангелика Крогман. Симона Вейль, свидетельствующая о себе. Пер. с нем. М. Бента. Челябинск, «Аркаим», 2003.

[2] Один из свежих примеров – книга доминиканской монахини-миссионера в Африке: Marie-Pascal Ducrocq. L’appeal universel de Simone Weil. Un voie de sainteté. St.-Maurice, Éditions St.-Augustin, 2005.
[3] Это шуточное прозвище дано было Симоне Вейль еще в юности, задолго до ее обращения к христианству. Впоследствии оно прочно утвердилось в литературе. Разные авторы употребляют его то почти серьезно, то иронически, то с мысленным вопросительным знаком – в зависимости от отношения к ее взглядам и поступкам.

[4] Имеется в виду часть Франции, подчиненная прогерманскому правительству Виши, которая по условиям договора о капитуляции 1941 г. оставалась «свободной» от прямого присутствия гитлеровских войск. Ведя стесненную и скудную жизнь беженки, Симона Вейль именно здесь, на Юге, написала работы, фрагменты из которых публикуются в нашем альманахе.

[5] Симона Вейль. Укоренение. Письмо к клирику. Киев, «Дух і літера», 2001. Когда наш альманах уже был подготовлен к печати, мы узнали о выходе в свет первой книги Симоны Вейль в России: Тяжесть и благодать. Пер. Н. Ликвинцевой. Вступ. статья А. Шмаиной-Великановой. М., «Русский путь», 2008.

[6] Рожденная и воспитанная в рамках западноевропейской культурной традиции, Симона Вейль видела перед собой, прежде всего, Римско-Католическую Церковь.