Отправлено: 01.07.10 19:38. Заголовок: Христианский социализм как русская идея

Христианский социализм как русская идея

http://www.chri-soc.narod.ru/chs_kak_russkaja_idea.htm<\/u><\/a>


Сомин Н.В. (ИПИ РАН)



I



Русская идея – это замысел Божий о русском народе. Это тот идеальный образ, к которому должен стремиться наш народ в истории. Бог хочет, чтобы русский народ воплотил эту идею в жизнь. Конечно, эта идея Творцом не указана явно – ее нам нужно расшифровать самим, вглядываясь в свою историю. Распознать русскую идею и ее точно сформулировать – задача исключительной важности. Если эта идея будет удовлетворительно понята и народ, несмотря ни на какие препятствия, будет стремиться к ее осуществлению, то будет и божественная помощь. А потому обеспечен и успех. Если же мы ошибемся, если среди многообразия явлений и тенденций не увидим предназначенного нам задания, если поведем народ помимо Божьей воли к ложным целям, то тщетны наши усилия – Господь не поддержит наших трудов и в конце концов разорит все содеянное. Дабы новые поколения, умудренные прошлым опытом, пошли более верным путем.

Русский народ – народ великий. А потому его идея подстать ему – она удивительно высока. Ее высота манит, требуя выявления сущности. И русские люди всегда, в течение всей своей истории, пытались русскую идею сформулировать. А с накоплением опыта и развитием русского самосознания это удавалось сделать все более точно и глубоко. Но какова же она – русская идея?



II



Сформулировать русскую идею – задача сложная. И в то же время – настолько простая, что это можно сделать буквально в двух словах. Христианский социализм – вот ее краткая формула. Разумеется, она требует расшифровки.

«Бог есть любовь» (1 Ин. 4,8). А потому христианство, исповедующее истинного Бога, - религия любви. Через любовь к ближнему мы обретаем спасение и восходим к Богу Живому. Но, по слову апостола Павла, «Любовь не ищет своего» (1 Кор. 13,5). А потому чем больше христианское общество проникается любовью, тем настойчивее оно стремится к общей собственности. Этот закон впервые продемонстрировали первохристиане Иерусалимской общины, когда, исполнившись Духа Святого, они «все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов, и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (Деян. 4,34), так что «никто ничего из имения своего не называл своим, но все было у них общее» (Деян.4,32). Если выросшая из нелицемерной христианской любви общая собственность закрепляется в организационно-правовых нормах, то такой общественный строй и является христианским социализмом. Итак, христианский социализм – это особый общественный строй, идеология которого основана на христианских ценностях (в России – на Православии), а экономический уклад – на социалистических принципах.

Необходимо подчеркнуть, что слово «социализм» тут понимается в классическом смысле – как общественная собственность на средства производства. Более того, христианский социализм стремится не просто к распределению по труду, но к более высокой норме – распределению пропорционально нуждам. Больше должен получать не самый работоспособный, а самый нуждающийся. Это уже «христианский коммунизм» - может быть такое название будет даже более точным.

Христианский социализм следует отличать от т.н. «социального христианства», под которым понимается некая политика благотворительности, проводимая церковью совместно с государством, но без изменения основ социально-экономического строя, т.е. в рамках капитализма. Такое «социальное христианство» вовсе не является той русской идеей, которую призван осуществить наш народ. Будучи вполне в духе католической социальной доктрины, оно поддерживается рядом христианско-демократических партий Западной Европы. Его идеалом является цивилизованный, «мягкий» капитализм, где богатые благотворят, а бедные смиряются и с благодарностью принимают милостыню, чем спасаются и те и другие. «Социальное христианство» - лишь шаг в направлении христианского социализма, но шаг еще на языческом поле. Частная собственность, растаскивая людей по углам, препятствует единению в любви. Русский народ призван к гораздо большему – к осуществлению подлинно христианских социальных отношений, необходимым условием которых является общественная собственность.

Кардинально отличается христианский социализм и от социализма советского. Замешанный на атеизме и богоборчестве, этот социализм пытался посредством общественной собственности установить на земле справедливость. Но справедливость – лишь социальная форма любви к ближнему. Однако, советский социализм как раз яростно отрицал подлинный источник любви, Христа Бога, а потому сам оказался беден на любовь, а значит – и на справедливость. Сказано в Евангелии: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин.15,5); забвение этой аксиомы и привело советский социализм к гибели, ибо его теоретики не могли постичь, что социальные формы хозяйствования сами по себе не могут удержать справедливость. Христианский социализм полагает, что без высочайшей нравственности, основанной на исполнении христианских заповедей, совершенные формы общественного бытия недостижимы. Более того, сами эти формы он рассматривает как заповедь Господню. Точнее, - как социальный эквивалент заповеди «люби ближнего как самого себя».

Христианский социализм – вместе с тем и социализм национальный. Не в смысле национальной исключительности, а в смысле мессианского призвания, в смысле исполнения предназначенной народу воли Божией. Христианский социализм, конечно же, - идеал всемирный, предназначенный всем народам. Но народ русский должен первым проложить к нему дорогу. И мы верим, что национальные особенности русского народа, если взять их идеальную сторону, в наилучшей степени способствуют выполнению своей миссии. Поэтому реализация христианского социализма должна основываться на ценностях, традиционно исповедуемых русским народом. Прежде всего, в построении христианского социализма должна активно участвовать Русская Православная Церковь. Для этого РПЦ должна превратиться из маргинальной организации, исповедующей личное спасение, в подлинного духовного лидера русского народа, способного осуществить его мессианское призвание.

Конечно, такой образ христианского социализма представляет собой идеал. Человек – существо падшее, и любовь у него - искаженная, неполноценная. И, тем не менее, в своей существенной части этот идеал достижим, причем достижим реальным русским народом, если его духовные и государственные вожди осознают, что только этот путь угоден Богу.

Поразительна судьба этой великой идеи. С одной стороны, она имеет массу противников, причем – яростных, не допускающих даже мысли, что христианство может быть совместимо с социализмом. Однако, и богословие, и философия, и, главное, историческая судьба России показывают, что христианский социализм и есть подлинный образ Святой Руси, та высшая заданность, к воплощению которой вело и ведет нас провидение. Попытаемся этот тезис обосновать более обстоятельно.



III



В течение тысячелетия основой русской жизни было Православие, освященное святоотеческой традицией. Но именно эта традиция и возвещает о христианском социализме. Имеется в виду имущественное учение великого учителя Церкви IV-V вв. св. Иоанна Златоуста.

Учение Златоуста базируется на глубоком анализе Нового Завета. Оно носит нравственный характер, включая в себя как личный уровень, так и уровень общественный. Прежде всего, святитель указывает, что богатство является огромным соблазном. При этом, чем богатство больше, тем более оно разжигает любостяжание, а то, в свою очередь, стремится увеличить богатство и т.д. В результате, богач становится рабом своего имения, полностью отдаваясь накопительству. Освободится от этой смертоносной петли, по Златоусту, можно только совершенно избавившись от собственности. Именно полное нестяжание, оставляя душу свободной для стремления к Богу, является личным идеалом христианина.

Но еще большие беды богатство приносит в общественной сфере, поскольку богач, в своем неудержимом стремлении ко все большему обладанию, не щадит никого, становясь злобным хищником. Иначе говоря, стремление к богатству убивает любовь к ближнему. Вылечить этот недуг можно лишь милостыней, причем настолько щедрой и всеобъемлющей, что она естественно переходит в общее обладание. Златоуст превозносит жизнь Иерусалимской общины и призывает своих прихожан последовать их примеру. С другой стороны, частную собственность, а точнее слово «мое и твое», собственность выражающее, он характеризует как "жестокое", "произведшее бесчисленные войны", "холодное". Златоуст даже бросает: "слово - это "мое" - проклятое и пагубное; оно привнесено от диавола"[1].

В своем взгляде на имущественную проблему Златоуст солидарен с другими святыми отцами, в частности – его старшими современниками, представителями каппадокийской школы богословия Василием Великим, Григорием Богословом и Григорием Нисским. Так, Василий Великий высказывает удивительно чеканную формулу: «Чем больше у тебя богатства, тем меньше в тебе любви». Кроме того, отцы-каппадокийцы, кроме нравственных аргументов, в защиту своей имущественной позиции выдвигают еще чисто онтологические доводы. По их мнению все человечество было сотворено в раю по образу Пресвятой Троицы: множество ипостасей-личностей имело общую человеческую природу в лице первочеловека Адама. Грехопадение Адама привело к распадению общей природы на «осколки» (Василий Великий) по числу человеческих личностей. Поэтому спасение человечества предполагает восстановление общей человеческой природы, и шагом к этому является введение общности имущества подобно тому, как это делается в общежительных монастырях. Другими словами, сам путь спасения человека, его восхождения в Царство Божие необходимо предполагает общественную собственность.

Как видим, святоотеческое наследие определенно считает, что не частная, а именно общественная собственность является христианским социальным идеалом. Оказывается, что общественная собственность – вовсе не провокация большевиков-материалистов, а благодатная основа, на базе которой единственно возможно создание духовного общества. Однако, Златоуст замечает: "Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание, или нестяжание - любовь? Мне кажется, любовь - нестяжание, которое укрепляло ее еще больше"[2]. Это означает, что не форма общности (под «нестяжанием» в данном контексте святитель понимает общность имуществ) является причиной благодатной жизни, а христианская любовь; общественная собственность ее лишь укрепляет. Но если любви нет, то общность имуществ, наоборот, может стать одной из форм закабаления личности.



IV



Творения Василия Великого и в особенности Иоанна Златоуста были известны на Руси с древнейших времен. Русское общество зачитывалось «Златоструями», «Измарагдами» и «Маргаритами» - сборниками выписок из святых отцов. И через них оно впитало в себя и святоотеческое имущественное учение, которое прекрасно сочеталось с благородным и смиренным духом народа и его жизнью в условиях бескрайних просторов и сурового климата. В результате у русского народа выработался особый менталитет, характеризующийся отрицательным отношением к накопительству и стремлением к общинности. И этот менталитет оказал огромное влияние на исторические судьбы Руси.

В России очень поздно (во второй половине XVIII в.) сформировалось «европейское» право частной собственности. Но и оно господствовало лишь в незначительной части народа, в основном – в высшем дворянском слое. Подавляющее большинство населения, крестьяне, жило в условиях крестьянской общины, в которой не было права частной собственности на основное средство производства – землю. Земельные наделы периодически переделялись, причем всем миром - в зависимости от изменения состава общины и нужд отдельных семей. Сельская община продемонстрировала удивительную живучесть. Она пережила даже столыпинскую реформу, специально ориентированную на нее разрушение, и была уничтожена лишь в начале 30-х годов бульдозером большевистской коллективизации. Фундамент общины – одновременно и социальный и христианский. А потому ее с полным основанием можно считать одной из форм христианского социализма. Правда, -социализма весьма умеренного, поскольку до подлинной христианской общинности, включая совместный труд, крестьянская община не дотягивалась.

Будучи глубоко православным, наш народ уже давно стал осмысливать свою роль в мировой истории. Лишь только Русское государство получает суверенитет, старец Филофей возводит Москву в статус Православной Империи, «Третьего Рима», «а четвертому не бывать». К сожалению, дореволюционный период нашей истории, выдвигая принцип «православие, самодержавие, народность», так и не смог построить подлинно христианский социум. Увы, примат Православия и практически поголовное крещение русского народа уживались с рабством и социальной несправедливостью. Такое Православие, официально-храмовое, не стремящееся осуществить правду и любовь на русской земле, было Господу неугодно, так что приход к власти большевиков не следует считать случайностью.

Однако, именно перед революцией произошел новый качественный скачок в осмыслении русской идеи. Наши выдающиеся религиозные мыслители, причем не только философы, но и писатели, и в первую очередь -Достоевский, сказала миру новое, неведомое доселе слово. Они поняли, что русская идея имеет религиозно-социальную природу. Иными словами, в своей исторической миссии Россия должна явить миру праведное общество, строй которого основан на христианских заповедях. На необходимости социальной составляющей христианства сходились практически все мыслители. Всеобщим было также отвержение капиталистического пути России. Но в видении конкретной формы христианской социальности единомыслия достигнуть не удалось. Многие русские мыслители встали на позиции христианского социализма. Среди них – С. Булгаков, Г. Федотов, В. Эрн, Л. Карсавин, Ф. Степун. Причислял себя к христианским социалистам и Н. Бердяев. Однако другие, - а среди них такие выдающиеся мыслители как В. Соловьев, С. Франк, П. Новгородцев, И. Ильин, - связывали будущее России с экономическим укладом, основанным на частной собственности. Таким образом, хотя русская идея фактически была сформулирована, но она не стала общепринятым мнением интеллектуальной элиты России. Многие из плеяды наших философов пережили революцию и из-за рубежа всматривались в достоинства и недостатки России социалистической, что, безусловно, углубляло их размышления. Наша задача – в полной мере использовать накопленный ими идейный багаж.

Было бы совершенно неверно рассматривать советский период русской истории как черный разгул сатанизма. Наоборот, новая власть старалась решить те социальные проблемы, перед которыми остановилась Российская Империя. И многое удалось – Россия вышла на пик не только могущества, но и социальной высоты. Было, хотя и с искажениями, введено не только распределение по труду, но и элементы коммунистического распределения. Но главное достижение советского социализма заключалось в достижении небывалой общности людей, объединенных великой целью. Как пели в те времена: «Прежде думай о Родине, а потом о себе». Это позволило нашему народу победить в Великой Отечественной войне. Во многом была реализована соборность, которая лишь брезжила в дореволюционный период. Однако, эта соборность была искаженной – «атеистической соборностью». Атеизм, как уже указывалось, был органическим недостатком советского социализма, увы, - недостатком непреодолимым, предопределившим его гибель.





V



Таким образом, Россия уже дважды в мировой истории, разными путями, пыталась достичь своего предназначения. Первый раз – через идею «Третьего Рима». Тогда Русь пошла путем храмового Православия, но не уделила должного внимания просветлению социальной жизни народа. Второй раз – через «Третий Интернационал», через идею построения общества социальной справедливости, но отрицая веру в Бога. Обе попытки оказались безуспешными. Достичь синтеза не удалось. Теперь перед Россией стоит задача реализации своей идеи через христианский социализм, в котором органично сливаются обе русские традиции.

Христианский социализм – идея огромного масштаба, которая может сплотить русскую нацию. Эта задача – не возврат к прошедшему, а творческое созидание будущего. Эта идея – поистине идея великая, которую давно чает великий русский народ, вне которой его полноценное историческое бытие невозможно. Только она сможет актуализировать дремлющие в нем силы и указать ему путь к выходу из теперешнего затяжного кризиса. Подчеркнем еще раз: эта идея - не мечта прекраснодушных идеалистов. Она – веление Божие. И судьба русского народа была и будет всегда связана с воплощением этого великого метаисторического призвания. Попытки же уклонения от этой трудной, но высокой судьбы были и будут наказуемы Богом.

Такие Суды Божии можно ясно различить в исторических путях нашего народа. Казалось бы, в конце XIX в. Россия начала быстро наращивать свой промышленный потенциал и нагонять ведущие индустриальные державы мира. Чего же лучше? Но это было уклонение в капитализм, а значит – в сторону от русской идеи. И последовала Октябрьская революция – одновременно и суд над прошлым миром, и указание нового, социально-ориентированного пути. Или, казалось бы, во второй половине XX в. СССР залечил нанесенные войной раны, общество обрело стабильность, благосостояние росло. Разве не прекрасно? Но с точки зрения русской идеи это был провал: социализм из народного переродился в бюрократический, став из светлой идеи демагогией, а христианская вера рассматривалась большинством населения как «отправление религиозного культа» старухами в платочках. И снова Суд Божий, снова разрушение построенного и выход на новый маршрут – глобализационной экономики. Нет нужды доказывать, что последний для России – это путь в никуда, и если мы по нему будем двигаться, то новой катастрофы нам не избежать, ибо этот путь еще более далек от русской идеи, чем два предыдущих пути.



VI



Каковы барьеры, стоящие на пути русского христианского социализма? Конечно, нынешняя государственная власть, ориентированная, как известно, на западный вариант капитализма, очень от него далека. И тем не менее, главное препятствие – это отрицательная позиция Русской Православной Церкви. Само словосочетание «христианский социализм» рассматривается нашими богословами как абсурдное, связывающее два несовместимых понятия. Христианский социализм объявляется утопией, попыткой устроения «рая на земле». В то же время, за подлинную позицию Церкви принимается концепция «социального христианства», в основу которой кладется примат частной собственности.

Многообразны причины такой позиции Церкви. Они уходят корнями в двухтысячелетнюю церковную историю, и в данной работе не место их подробно анализировать. Важно уяснить, что эта позиция – трагическое недоразумение. Она игнорирует апостольское предание и святоотеческую традицию. Предлагая частную собственность в качестве базы христианского общества, она идет против Евангелия, в котором нет ни одного речения, прямо или косвенно ее оправдывающего. Эта позиция идет и против церковной практики, всегда стремящейся к устроению общежительных, т.е. реализующих общность имущества, монастырей. Нынешняя церковная позиция, дискредитируя Церковь как нравственный авторитет, лишь отталкивает от нее наиболее искренних и честных сторонников коммунистической идеи.

Вернуться к святоотеческому учению, которое, как было уже сказано, приводит к христианскому социализму, - вот насущная необходимость. Впрочем, официальные документы Церкви отнюдь этому не препятствуют. Дело в том, что «Основы социальной концепции РПЦ» по поводу социально-экономического строя хранят молчание, так что пока есть полная свобода определиться. Но пока наши богословы фактически ориентируются на частную собственность, по сути дела следуя протестантским и католическим разработкам.

Христианский социализм, разумеется, по недоразумению, представителями Церкви был столько раз уничижаем, что необходимо ответить хотя бы на некоторые пункты критики.

Одно из самых частых обвинений в адрес христианского социализма – «ересь хилиазма», попытка построения «рая на земле». Обвинение надуманное. Прежде всего, само понятие «рай», как оно понимается в христианстве, предполагает бессмертие, вечную жизнь. Конечно же, говорить о победе над смертью до Второго пришествия было бы опрометчиво. В этом падшем мире бессмертие, видимо, недостижимо ни в научном плане (как это предполагал русский философ Н.Ф. Федоров), ни в плане мистическом – как воскрешение праведников по учению хилиастов. Ценность хилиастической доктрины совершенно в другом. Сторонник хилиазма св. Ириней Лионский (II в.) говорит, что в тысячелетнем царстве «достойные постепенно привыкают вмещать Бога»[3]. Тут святитель указывает, что в Царстве Божием человек будет помещен в особо тесное соприкосновение не только с Богом, но и другими праведниками (вспомним учение Василия Великого о восстановлении единой человеческой природы в процессе нашего спасения), и этому необходимо учиться уже здесь, на земле. Иначе говоря, чтобы жить в Царстве Божием, нужно пройти школу общежития, в которой отношения между людьми хотя бы отдаленно напоминают отношения Царства. И в этом огромное сотериологическое значение христианского социализма. Святые отцы говорили, что Царство Небесное начинается уже здесь, на земле. Думается, что это верно не только в личном, но и в социальном плане. Если же кто построением праведных человеческих отношений на земле пренебрегает, то этим он лишь доказывает, что Царство Небесное не очень-то ему и нужно.

Другой ярлык, который часто привешивают к христианскому социализму, называется «утопизм». Под этим подразумевается, что христианский социализм слишком высок для падшего человечества; в особенности непомерно высока норма общности имущества. Такой замах нереализуем, и попытка его осуществления приведет к еще большему падению. Собственно, это и произошло с советским социализмом. Недобросовестность этого обвинения видна хотя бы из того, что громадное 250 миллионное государство жило 70 лет в условиях общественной собственности, и достигло при этом удивительных успехов. Пример Советского Союза как раз доказал обратное: человек, даже падший, может жить при господстве общей собственности. Причем, нужно помнить, что все это происходило в условиях неверной, атеистической идеологии, которая не могла дать подлинных стимулов к коллективному труду. Тем более, общая собственность реально возможна и благодатна, когда она основывается на вере во Христа-Спасителя.

Наконец, нередки отождествления социализма с тоталитаризмом. Относительно исторического, советского социализма такие обвинения небезосновательны. Гиперэтатизм и всеобязательность застывшей идеологии закрывали путь к свободному осмыслению и обсуждению проблем России. Эти ошибки в христианском социализме должны быть преодолены. Конечно, подлинная любовь – когда личность сознательно жертвует своим ради всех. Но такая любовь – дело самоопределения каждой личности, свобода которой должна быть соблюдена. Поэтому переход к христианскому социализму не может мыслиться ни через революцию и насильственную экспроприацию, ни через государственное принуждение. Наиболее верный путь – создание добровольных православных трудовых братств, аккумулирующих в себе функции православного прихода и производственного предприятия. Если такого рода братства будут поддержаны и Церковью и государством, то вскоре они образуют особый христианско-социалистический сектор экономики, который, как можно надеяться, будет расширяться.



---------------



Разумеется, трудности реального воплощения русского православного социализма огромны. Пока все против него – и Церковь, и государство, и российское общество, и мировая закулиса. Но отчаиваться не следует. «Человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф.19,26). Надо быть верным русской идее и активно работать над ее приближением. В этом видится наш крест и наше следование за Христом.



17.06.04

 Отправлено: 26.08.10 19:51. Заголовок: http://www.chri-soc...

 Отправлено: 27.08.10 10:22. Заголовок: А я, напр., всю жизн..

А я, напр., всю жизнь обуреваемый антимонархизмом, и считающий недопустимым ставить знак следствия между православием и монархизмом, стал склоняться (возможно, под давлением общего повала) к некоей форме конституционно-соборной монархии, только монархии не политической, а духовной, навроде... аятоллата, скажем. Т.е. Монарх в симфонии с Патриархом обладает правом вето. В остальном дела решаются по-республикански (точнее, вечево, т.к. сейчас уже и возможно, и тем необходимо "поголовное участие в управлении государством"). Но тем важнее наличие некоей сдерживающей, контрольной силы, которая по определению должна обладать максимальной независимостью и серьезным ресурсом. Поэтому я за симфонию с Церковью (глубокий духовный и исторический авторитет), за создание особого меритократического органа (Сената - соответствующего своему этимологическому смыслу, т.е. состоящего из людей, получающих полномочия не путем "выборов", а за заслуги - боевые, трудовые - перед Обществом (и система награждения - т.е. верификации заслуг - также должна быть радикально изменена, чтобы возможно было только заслужить, но не выслужиться или тем более прислуживаться, как у классика). Глава Сената, как некоего Ордена - это было бы вполне логичным - вполне может быть выборным монархом (наследственная монархия мне и сейчас слишком претит, в подполье уйду если что :)).

цитата:

Общественная собственность на средства производства (как в СССР)

В СССР была госсобственность, что не равно общественной. Выдавать одно за другое - или заблуждение, или софизм.

 Отправлено: 27.08.10 15:26. Заголовок: Вершист пишет: под ..

Вершист пишет:

цитата:

под давлением общего повала

На самом деле все эти монархические идеи вбрасываются в общество Кремлём, чтобы подготовить общественное мнение к реставрации монархии в России. Это как раз и станет логическим завершением Великой Криминальной революции 90-х и окончательно закрепит нынешнее несправедливое положение вещей, а также гарантирует полную неприкосновенность фигурантам упомянутой выше революции. Недаром возник этот монархический "Проект Россия", разработанный околокремлёвскими политологами. «Имперский анархизм» Павла Зарифуллина из той же оперы. Есть такой питерский православный политолог Мусаков, так он копает ещё глубже и утверждает, что в т.н. плане Сталина-Питовранова–Андропова и заложен был переход к плюралистической демократии и восстановлению православно-монархической системы, т.е. конституционной монархии. Но мы не можем об этом говорить, т.к. нет предмета и нет информации. Я глубоко убеждён, что ни к чему хорошему подобная трансформация нынешней политической системы не приведёт. Наоборот, коронованные Медведопуты (именно они, никому другому они власть никогда не отдадут!), получив всю полноту власти и пользуясь полной безнаказанностью, окончательно растащат и угробят Россию. И уже возврата назад не будет, ибо у них будет монархический мандат на полную безнаказанность (всякая власть от Бога, если что напомнят попы), а отрицательная обратная связь от народа к царю при такой форме правления отсутствует. Да, конечно, скорее всего будет создан для проформы какой-то ничего не решающий и независимый (в том смысле, что от него не будет ничего зависеть) Сенат вроде нынешнего Государственного Совета РФ, но реальная власть будет у Медведопутов и стоящей за ними финансово-промышленной олигархии.

На мой взгляд нельзя отчуждать власть ни в чью пользу, ни в пользу президента с зависимым от него парламентом, ни тем более в пользу монарха, обладающего неограниченной властью. Необходимо создавать реальные механизмы народовластия, активно вовлекать всех граждан в непосредственное управление всеми общественными делами, благо технически это уже возможно благодаря развитию инфокоммуникаций и интернета. Нужно всячески поднимать уровень гражданской активности, развивать коммунитаризм, а не опускать граждан до уровня безропотного быдла, безропотно принимающего и исполняющего все прихоти какого-то монарха. А в перспективе, при достаточно высоком уровне сознательности и ответственности граждан можно уже будет перейти от политического управления людьми, т.е. государства к неполитической демократии - общественному самоуправлению, а стало быть и к коммунизму.

Вершист пишет:

цитата:

В СССР была госсобственность, что не равно общественной.

Согласен. На самом деле в СССР был бюрократический госкапитализм, закономерно трансформировавшийся в «нормальный» капитализм. Шведский обывательский сытый социализм тоже вариация на одну и ту же тему буржуазного общества. Видимо основная черта этой буржуазной цивилизации не собственность на средства производства как думал Маркс и не аскетика протестантизма как думал Вебер, а просто напросто забюрократизированность, заорганизованность. Это духовность бухгалтера, религия гроссбухов, труд солдат и общежитие в казарме. Мне кажется основная черта капитализма это бюрократия, все эти гроссбухи, дебит-кредит, все эти инструкции на производстве, документы и т.п. При сохранении современного государства мы сохраняем и основные черты буржуазного общества. Я немного анархист, и для меня очень значимо то что при коммунизме государство отомрёт, или то что Ленин перед революцией в работе "О государстве" выступает практически с анархистских позиций, мало уничтожить буржуазию, надо ещё уничтожить и государство - инструмент господства буржуазии. Вот тогда мы узрим что такое социализм.

 Отправлено: 14.10.10 07:53. Заголовок: Я считаю, что идея х..

Я считаю, что идея христианского социализма объединит в будущем социально-активных православных и левых, которые встали на путь духовного поиска. Воинствующий атеизм – это, несомненно, ошибка, приведшая к бессмысленному кровопролитию. Ведь если бы не было репрессий против Церкви и верующих, разве белые собрали бы под свои знамена столько народу? Да ни кто бы из простых людей за ними не пошел бы! А так, гонения на Православие дали белым мощный козырь.

 Отправлено: 14.10.10 09:21. Заголовок: Миша В пишет: Я счи..

Миша В пишет:

цитата:

Я считаю, что идея христианского социализма объединит в будущем социально-активных православных и левых, которые встали на путь духовного поиска.

Браво, Михаил! Не просто нужен СОЮЗ, но и взаимопроникновение и, по сути, выход на новый виток христианской теологии, когда Церковь из «жреческой корпорации», прислуживающей государственному Левиафану, должна стать Вселенской Свободной Церковью. А нынешние «белые» (в массе своей бывшие «советские») именно активно пользуются фактом гонений на Церковь в советскую эпоху. Но вот в чём парадокс то... Почему были гонения? Только ли потому, что «если Бога нет, то позволено всё»? Да, это одна из причин. Но тот же Александр Блок в одной из дневниковых записей как-то сравнил официальную Церковь и кабак. И ведь, друзья, ничего с тех времён не изменилось. Да, храмы возводят (часто на народные деньги), но есть ли там ВЕРА? А настоящая, живая, сердечная ВЕРА обретается как раз вне храмовых стен. По сути, речь идёт о катакомбной Церкови — как «белой», так и «красной».

 Отправлено: 15.10.10 17:04. Заголовок: Православный социали..

Православный социализм как будущее России. Тезисы.

(Выступление на Круглом столе Клуба национальной прессы 28 сентября 2010 г.)



Сомин Н.В.



1. Что нас губит? Наркомания? Коррупция? Пьянство? Засилье гастарбайтеров? Да. Но все это – следствия. В конце-то концов нас губит, казалось бы, безобидное словечко «рынок». Нас губит капитализм.



2. Причем капитализм как таковой, а не только либеральная его разновидность. Капитализм как служение мамоне, как поклонение доллару вместо Бога. Капитализм как извращенный образ существования социума. Ибо он и атомизирует общество, плодя эгоистов, и порождает несправедливость, и развращает народ, и убивает веру. Но сказано Господом: «нельзя служить Богу и мамоне», и потому выдвигаемый некоторыми «православный капитализм» – вещь антихристианская.



3. Мы должны противопоставить всему этому свою альтернативу, свой православный образ жизни, свой социальный строй, который я называю православным социализмом. Что это такое? Это строй, где экономика – типа советской (а лучше сказать – сталинской), с общественной собственностью на средства производства. А идеология (а ведь без идеологии никакое общество невозможно) – православная, основанная на вере в Господа Иисуса Христа и христианских ценностях. Цель такого устроения жизни – не в стяжании благополучной, безбедной жизни на земле, а в соборном приближении к Богу, спасении не «малого стада», а многих, спасении русского народа.



4. Заметим, что нам нужна экономика вовсе не смешанного типа, не помесь частной и общественной собственности. Нет, только господство общественной собственности, только нерыночная, плановая экономика могут поставить заслон мамоне и выдержать противостояние с Западом, без чего существование России немыслимо.



5. Вопреки расхожему мнению, это как раз не утопия, ибо обе компоненты православного социализма прекрасно сочетаются друг с другом. На самом деле коммунизм – подлинно христианская идея. Он освящен Священным Писанием (вспомним жизнь Иерусалимской общины, описанной в Деяниях Апостольских), святоотеческим преданием, а также Русской историей, как церковной (общежительные монастыри), так и светской.



6. Наша русская история показала, что нет воли Божией на капитализм в России. Русская идея совершенно иная: создание православного государства, реализующего социальную справедливость. Иначе говоря – реализация православного социализма. И Россия во все периоды своего существования пыталась осуществить его. Сначала через создание православной Империи, Третьего Рима, а затем, в советское время – через создание строя социальной справедливости. И лишь яростное противодействие темных сил плюс наше трагическое неумение обе идеи – православие и социализм – соединить, мешали его осуществлению. Главное – поставить правильный диагноз и выбрать цель, согласную с волей Божией. Однако сейчас мы как никогда далеки от реализации такой цели. Но воля Божия непреложна, и задача создания русского православного общества, несмотря на все трудности, с нас не снята. Господь хочет от нас выполнения великой идеи.



7. Ныне ситуация очень и очень печальная. Россия летит в пропасть, и никакие компромиссы и паллиативы уже ее не спасут. А сиюминутная реализация православного социализма невозможна, как по причине тяжелого развращения нашего народа, так и по плачевному состоянию умов русской элиты. И потому, увы, надо ждать национальной катастрофы. Я не пророк, и не знаю ни сроков, ни даже в чем конкретно катастрофа будет заключаться. Но ясно, что в таком безобразном состоянии Россия ходить пред Господом более не может.



8. И все же отчаиваться не следует. Кто знает, чем кончатся грядущие катаклизмы. Может быть, окончательной гибелью России, а может быть, ее возрождением. Ибо в такие моменты, когда сдвигаются глубинные пласты народного сознания, возможно все. В том числе – и православная монархия, ставящая своей задачей созидание православного социализма.



Спаси Господи.



27.09.10



http://www.chri-soc.narod.ru/soobcsenie_28_sent.htm<\/u><\/a>

 Отправлено: 26.10.10 06:19. Заголовок: Интертрадиционалист ..

Интертрадиционалист пишет:

цитата:

Но вот в чём парадокс то... Почему были гонения? Только ли потому, что «если Бога нет, то позволено всё»? Да, это одна из причин. Но тот же Александр Блок в одной из дневниковых записей как-то сравнил официальную Церковь и кабак. И ведь, друзья, ничего с тех времён не изменилось. Да, храмы возводят (часто на народные деньги), но есть ли там ВЕРА? А настоящая, живая, сердечная ВЕРА обретается как раз вне храмовых стен.

Ну, Вы же не станете судить по верхушке партократов прогнившей КПСС, обо всех коммунистах вообще. Так и по разложившейся имперской Церкви, нельзя судить обо всем Православии вообще.
Нарушение социалистической законности при Сталине – это вообще отдельная тема. Аморальное поведение отдельных работников НКВД, фабриковавших дела на невинных людей – является до сих пор причиной того, что многие верующие сторонятся политической борьбы за социальные преобразования.
Другой пример нам дает латинская Америка, где католики, движимые теологией освобождения, совместно с левыми, эффективно борются с капитализмом. Левые совместно с католиками приходят к власти в Никарагуа и Венесуэле, и ни каких богоборческих страстей и погромов. Что же мы русские не можем пойти по такому пути?
Я считаю, что должен быть здравый синтез христианской догматики и марксистских постулатов. И это будет не какой – то новой ересью, а возвратом к изначальному Православию. Ведь еще Св. Иоанн Златоуст проповедовал социалистические идеи.

 Отправлено: 26.10.10 06:35. Заголовок: Я, как православный ..

Я, как православный христианин не могу согласиться с одним из утверждений Марксизма, что человек по природе добр, но злая социально-экономическая система делает его злым.
Ведь получается что-то не логичное, добрый по природе человек создал злую общественную систему. В этом вопросе я верю Церкви. Человек по греховной природе своей зол и создает вокруг себя злую систему отношений. Но, при этом я не согласен с господствующей в Церкви идеей, что человек должен меняться в лучшую сторону внутренне, оставаясь равнодушным к изменению окружающей среды. Здесь прямое нарушение замысла Бога о человеке. Бог создал человека, для того чтобы он преобразовывал окружающий мир. Поэтому, христиане, преображаясь внутренне, должны преображать и мироустройство. Должны стремиться к созданию справедливой социально-экономической системы. Т.е. человек должен идти от тьмы к Свету, преодолевая зло как в себе, так и в окружающем его обществе.

 Отправлено: 26.10.10 16:11. Заголовок: Миша В пишет: Я, ка..

Миша В пишет:

цитата:

Я, как православный христианин не могу согласиться с одним из утверждений Марксизма, что человек по природе добр, но злая социально-экономическая система делает его злым.

Ортодоксальный марксизм, стоящий на трёх китах философского, исторического и диалектического материализма, отрицает вообще такие идеалистические (с точки зрения марксизма) понятия как «добро» и «зло» и рассматривает жизнь как диалектический процесс, в ходе которого плохое часто оборачивается хорошим, а хорошее становится плохим. Человек в марксистской концепции рассматривается также с позиции исторического релятивизма, «родовая сущность человека является социальной», т.е. человек - продукт эпохи, отсюда постулируется и принципиальная возможность воспитания нового человека в результате соответствующих изменений социальных отношений, политического строя. Однако, как показал опыт всех социалистических экспериментов 20 века, изменения соц-экон. строя не привели к появлению нового альтруистического человека коммунистического общества. Ортодоксальный марксизм с его тезисом о человеке как исключительно социальном явлении, сверхбиологическом, свободным от власти эволюционных механизмов, оказался несостоятельным, что и предопределило печальную судьбу всех атеистических социализмов прошлого столетия. Инстинкт собственника, ницшеанская иррациональная «воля к власти», банальный шкурный эгоизм и желание жить красиво, особо не обременяя себя работой, - именно эти звериные черты человеческой природы в конце концов одержали верх над инстинктом альтруизма о котором писал Ефремов в ЛБ и всё рухнуло. На мой взгляд, социобиологические концепции Уилсона с его генетическим подходом к проблеме объяснения человеческого поведения (альтруизм и эгоизм - результат естественного отбора в ходе эволюции человека) намного адекватнее марксистских, что и доказала жизнь.

Все утопии 20 века разбились именно из-за непонимания этологических основ поведения человека и мир погряз в стяжательском маразме и потреблятстве. Есть ли выход из этой инфернальной ситуации? Не знаю. Как сделать так, чтобы инстинкт альтруизма, имманентный человеческой природе, стал основным и главенствующим и победил инстинкт эгоистичного собственника? К этой проблеме надо подходить диалектически: с одной стороны необходимо радикально менять социальные условия жизни, освобождая человека из-под давящей и уродующей его психику плиты бытия и тяжёлых условий жизни (уничтожение эксплуатации, частной собственности, преодоление отчуждения путём развития политической и экономической демократии, ликвидация тяжёлого и непривлекательного труда посредством автоматизации и роботизации производства и т.д.), с другой стороны необходима духовная революция, революция сознания и здесь без живой веры в Бога, обожения (теозиса), нравственного перерождения человека здесь и сейчас ничего не получится! Единственную возможность выхода из инферно я вижу в СИНТЕЗЕ живой деятельной веры с радикальными социалистическими преобразованиями.

 Отправлено: 27.10.10 08:24. Заголовок: Неомарксист пишет: ..

Неомарксист пишет:

цитата:

Единственную возможность выхода из инферно я вижу в СИНТЕЗЕ живой деятельной веры с радикальными социалистическими преобразованиями.

Совершенно согласен с Вами. Об этом видимо учит латиноамериканская "теология освобождения". К сожалению, у нас в России нет переводов идеологов ТО.
Но, я думаю сайт Сомина "Христианский социализм" послужит идейной основой для возникновения и развития движения христиан-социалистов (коммунистов).

 Отправлено: 27.10.10 15:20. Заголовок: Миша В пишет: К сож..

Миша В пишет:

цитата:

К сожалению, у нас в России нет переводов идеологов ТО.

Кое-что всё-таки есть.
Несколько минут погуглил и наткнулся на следующие статьи:

Гутьеррес Г. Теология освобождения<\/u><\/a>

ЛЕОНАРДО БОФФ. СОЦИАЛЬНАЯ ЭКОЛОГИЯ: БЕДНОСТЬ И НИЩЕТА.<\/u><\/a>

 Отправлено: 27.10.10 15:57. Заголовок: Спасибо, прочитал. О..

Спасибо, прочитал. Очень интересные мысли.

 Отправлено: 20.11.10 17:00. Заголовок: Стенка на стенку Ник..

Стенка на стенку

Николай Сомин


Гражданская война закончилась 90 лет назад. И все же она идет. Она продолжалась всю последующую историю России. И продолжается сейчас: страшное, развращающее иго либерального капитализма, нашим народом глухо саботируется. Даже на форумах РНЛ, нет-нет она (гражданская война) да всплывет – то в полемике вокруг Сталина, то вокруг Солженицына, то в обсуждении православного социализма. Причина, думается, в том, что в нашем народе живы оба образа Руси – и белый и красный. И оба имеют свою правду. Белый – это личное стояние человека перед Богом. Красный – идея справедливости, на которой всегда держался русский мир. Обе правды, верные сами по себе, оказываются неполными, частичными, недостаточными для бытия народа русского в истории. Поэтому самой насущной задачей является соединение обоих образов, их синтез. Это и есть главный урок, который мы должны извлечь из Гражданской войны. Это и есть основная задача настоящего момента.

Сейчас, конечно, позиции сблизились. И многие «красные» стали верующими, и «белые» признают, что без социальной справедливости общество жить не может. И тем не менее, события показывают, что объединения не получается. Наоборот, люди, в том числе и православные, остервенело лупят друг друга. Стенка на стенку. Сам я – «красный», и не стесняюсь этого. Но сейчас я не хочу доказывать истинность этой позиции. Ибо ее правильность не отменяет ее очевидной неполноты. Не буду я в этом кратком выступлении описывать и все разновидности «красных» и «белых», а также всю коллизию их противостояния. Ибо я вижу, что при таком раздрае России с колен никогда не подняться. Наоборот – лучше ситуации, чтобы манипулировать русским народом и окончательно погубить его, враги наши и желать не могут. Поэтому окончание противостояния – просто жизненно необходимо. Иначе мы волю Божию о России выполнить не сможем – она просто исчезнет.

Чтобы объединение позиций произошло, простого арифметического суммирования плюсов и минусов обеих позиций недостаточно. Да это и невозможно. Ибо каждый образ – почти законченная картина, замкнутая система со своей ментальностью, своей традицией и специфической аргументацией. Да, согласен, – нужен царский путь. Но царский путь никогда не сводится к компромиссу. Подлинный синтез – это обязательно взлет вверх, обязательно творчество нового, а не повторение консервативных задов. Подлинный синтез это обязательно выстраивание позиции над альтернативами, это точка зрения, когда эти альтернативы видятся как однобокие частные случаи. Только такой, высший взгляд имеет шанс на его соборное, единогласное признание. А иначе ругань будет продолжаться и продолжаться.

Я призываю всех русских людей к мирному, вдумчивому, умному диалогу. Диалогу без ярости, обзывания друг друга еретиками, без выказывания своей церковной праведности, которая зачастую оказывается фарисейской, без иезуитской хитрости. Диалогу с уважением и любовью, в котором люди умеют слушать друг друга, а не выкрикивать лозунги и приклеивать обидные ярлыки.

Мы должны договориться. Иначе снова вспыхнет гражданская война.

Спаси Господи.

16.11.10


http://www.chri-soc.narod.ru/stenka_na_stenku.htm<\/u><\/a>

 Отправлено: 08.01.11 19:24. Заголовок: I. «Великая любодеиц..

I. «Великая любодеица»

Николай Сомин


1. Вавилонская блудница



«3 И повел меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. 4 И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; 5 и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. 6 Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя ее, дивился удивлением великим» (Отк.17,3-6).

В таких выражениях описывает Откровение Иоанна Богослова один из самых своих омерзительных персонажей – «Вавилон великий», «вавилонскую блудницу». Кто же она? Конечно, образы Апокалипсиса с огромным трудом поддаются непротиворечивой интерпретации. И все же рискнем высказать одно суждение. Вавилонская блудница – это современная рыночная экономика. Да, та самая наша общая знакомая, с которой мы все познакомились лет двадцать назад. И, казалось бы, должны были к девушке приглядеться. Но вот беда: никак не можем признать в ней не просто даму легкого поведения, но ту самую «великую блудницу», суд над которой развертывает перед нами Откровение в виде, пожалуй, своей самой красочной картины.

Разумеется, Откровение – не аналитический отчет, оно дает нам метафизический образ современной экономики. И то, что этот образ оказывается столь отвратителен, должно самым серьезным образом заставить задуматься христиан над тем, что происходящее в этом земном мире напрямую влияет на наши судьбы в вечности.


2. Законы рынка



Собственно, все достаточно очевидно. Однако без рассуждений о рыночных механизмах не обойтись, ибо только отсюда становится понятным, почему казалось бы такая невинная вещь как рынок превращается в «великую любодеицу».

Рынок управляется законами, которые тайны не составляют.

Каждый участник рынка стремится к максимизации своей прибыли. Это – железный закон рынка. А иначе зачем вообще стараться? Да и иная стратегия, помимо чисто эгоистической, просто невозможна: на рынке все разобщены, все не имеют полной информации о поведении других. Там если и возникает солидарность, то это «солидарность» волчьей стаи, чтобы уничтожить конкурента.

Ради достижения своих целей каждому участнику рынка разрешено пользоваться своей «экономической силой». «Экономическая сила» – это растяжимое понятие, включающее всякое легитимное использование своего капитала ради максимизации прибыли. Она включает в себя как меры по увеличению количества и улучшению качества продукции, так и все способы давления на конкурентов, дабы оказаться (пусть временно) в роли монополиста и получить куш. Разумеется, сколь либо полно описать все это невозможно – в этом и состоит великое «искусство бизнеса».

Однако, какова бы ни была подоплека получения прибыли, формально она выражается «цивилизованно» – в виде выгодной цены. Отличие подлинного рынка от его имитаций состоит в том, что настоящий рынок сам формирует цену на товар. Если же цена спускается сверху, то это уже не рынок, а некий способ распределения, пусть и внешне на рынок похожий. Это обстоятельство путает многих, даже квалифицированных, экономистов. Именно такое «рыночнообразное», но не рыночное распределение благ имело место в СССР. На само же деле там существовала «раздаточная экономика» /3/, в основе которой была тарифная сетка зарплат. Но ради удовлетворения номенклатуры раздачи вводился псевдорынок с его «ценами», устанавливаемыми Госкомцен.


3. «Великая трансформация»



Надо сказать, что рынок существовал всегда – и при рабовладельческом строе, и при феодализме, и в обществах более примитивных. Но в том-то и особенность капитализма, что в нем рынок приобретает тотальный характер: все участвуют в нем в качестве либо продавцов, либо покупателей. Исключений нет. Причем буквально все необходимое мы не производим сами, а покупаем на рынке. Такова современная жизнь. И не удивительно – ведь главные способы повышения производительности труда – специализация производства и высокие технологии. Отсюда и полная невозможность производить все нужное самим.

Раньше было не так. Крестьянское хозяйство фактически было самодостаточным миром, в котором производились все основные, необходимые для выживания ресурсы. Крестьянин лишь продавал излишки и покупал то, чего сделать не мог. Но жизнь усложнялась, и постепенно он вынуждался большую часть своей продукции продавать, а на вырученные деньги покупать необходимое. Но тут он не мог конкурировать с ориентированными на рынок крупными профессиональными хозяйствами, с большим капиталом и современной технической базой. В результате крестьянский мир разрушался, земледельцы бежали в города и нанимались на фабрики, где они выполняли одну примитивную операцию, и естественно для жизни все должны были покупать на рынке. Появился рынок рабочей силы и мир разделился на предпринимателей и наемных рабочих. Вот и наступил неизбежный момент, когда рынок стал тотальным, обнимающим все и вся.

Весь процесс тотализации рынка прекрасно описан у Карла Поланьи в его работе «Великая трансформация» /1/. Правда, это описание не явилось откровением для социологов – задолго до него все это было запечатлено в марксистской школе, хотя и в несколько других терминах.

Во избежание недоразумений подчеркнем, что результате «трансформации» произошла не только тотализация рынка, но изменилась его суть. До трансформации рынок в основном служил для обмена излишков товаров между собственниками натуральных хозяйств с целью приобрести недостающие товары. «Профессионалы» рынка, производившие исключительно на продажу (ремесленники), тоже были, но они погоды не делали, и их скромные прибыли позволяли им лишь сводить концы с концами. Тут еще мамона не властвует. Теперь же, после трансформации, рынок «профессионалы»-капиталисты вытесняют всех остальных производителей, а их главным делом становится получение прибыли. Это и есть капиталистический рынок, его господство и знаменует наступление эпоха капитализма. Именно такой, «хрематический» по выражению Аристотеля, рынок мы и будем называть просто «рынком», и именно на нем основанная экономика предстает как «вавилонская блудница».


4. «Не можете служить Богу и мамоне»



Ну а как оценить все это нам, христианам? Очевидно, главным стимулом, заводной пружиной всего рыночного механизма является стремление к наживе, максимизация прибыли. Без этого никто ни продавать, ни покупать не будет. Причем, этот принцип настолько главенствует и определяет лицо рынка, что иначе как служением мамоне его назвать нельзя. Правда, из-за того, что в рынок вовлечены все, для многих и многих «максимизация прибыли» сводится к простому выживанию. В результате все (одни как сеньоры, другие – как вассалы или рабы) служат одному Большому Хозяину – мамоне, который превращается в верховное божество. Можно много говорить о том, насколько культ мамоны прочно внедрен в жизнь современного человека. Можно живописать красочные картины «шопинга» с барами, кино и даже скалодромом, можно рассказывать о тайнах банковской деятельности и их удивительном умении делать деньги из воздуха. Только наша задача состоит в другом – посмотреть на явление «рынок» с христианских позиций.

И определяющим для нас должно стать очень жесткое речение Господа Иисуса Христа: «Не можете служить Богу и мамоне» (Мф.6,24). Бог определил человеку «в поте лица» добывать хлеб свой. Это означает, что создание материальных вещей, необходимых для жизни в этом мире себя самого и других – не только обязанность человека, но порученное ему Божие дело. Но рынок производит подмену ценностей: целью является не изготовление нужного другим, а получение прибыли для себя любимого. Вдумайтесь – это разные вещи, до противоположности. И на такую подмену целей Бог категорически не согласен. Ибо созидаемая вещь – ради Бога и человека, а нажива – по ведомству мамоны, антипода Бога. Соотношение между Церковью и рынком давно Господом высказано: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть.» (Мф.6,24). Это означает, что рынок воцерковлен быть не может. Церковь может подчиниться ему, сотрудничать с его адептами, или наоборот – отвергнуть его, стараться не иметь с ним никакого дела. Но вместить в себя, христианизировать она не может – столь противоположны метафизические истоки этих социальных институтов. Ибо Церковь – Божия, а рынок – порождение сатаны.


5. «Мать блудницам и мерзостям земным»



Собственно, голая эгоистичность рынка не вызывает сомнений и у его апологетов. Однако они считают, что тут эгоизм служит на пользу обществу, выполняя функции производства и распределения. Так сказать, ради побочного эффекта производства можно терпеть и подмену целей. В результате человечество движется вперед, происходит экономическое развитие. Относительно последнего необходимо разобраться.

Дело в том, что добиться реализации цели – получения максимальной прибыли за счет вменения выгодной цены товара – можно разными способами. Первый и самый очевидный: выдавливать прибыль из слабых, выкручивая им руки, занижая им плату. Сначала капитализм пошел по этому пути. Историки капитализма описывают заводы, где скапливались тысячи людей, ужасные условия труда, однообразие операций, двенадцатичасовой рабочий день – и мизерная зарплата. Естественно все это вызвало ответную реакцию в виде не только профсоюзного, но и революционного движения. И реакцию столь мощную, что капитализму пришлось несколько скорректировать курс.

И действительно, на фоне успехов социалистической системы, откровенная эксплуатация уже стала невозможной. Да и зачем выдавливать из людей горчицу – ведь они же могут пригодиться как потенциальные покупатели. Не лучше ли будет сделать так, чтобы все члены общества стали рьяными приобретателями? Тогда отпадает головная боль классовой борьбы. Но даже не это главное. Как известно именно платежеспособный спрос есть необходимое условие функционирования капиталистической экономики. Свертывание производства смерти подобно, ибо бизнес всегда финансируется в кредит. А за него надо расплачиваться, причем, с процентами, что возможно только при расширении производства. А для этого надо, чтобы продукцию покупали и покупали. Иначе говоря, надо создать общество потребления.

Но как заставить людей покупать? Естественно, предлагая им то, за что они готовы выложить деньги. Но что хочет падший человек, к чему он тянется? Увы, ко греху. Иначе говоря, грех оказывается экономически выгоден. Значит, его можно и нужно эксплуатировать. Его надо стимулировать, культивировать, распалять. А для стесняющихся и совестливых – надо черное сделать белым, легализовав в глазах общества самые выгодные страсти: блуд, стремление к роскоши, наркоманию. В общем, надо изменить «структуру потребностей», сделать ее ориентированной на грех. А для этого необходимо, чтобы товаром могло быть все, абсолютно все без исключения. Об этом очень точно пророчествовал еще Ап. Павел: «9 А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу; 10 ибо корень всех зол есть сребролюбие» (1 Тим.6,9-10). Тут открывается широкий и заманчивый путь для выведения новой разновидности человека «гомо-амартикус» – человека греховного, видящего в разврате не отклонение, а образ жизни. Теперь служат мамоне ради астарты. И такая нацеленность – оружие массового поражения. Если оно не убило духовно вас, то может поразить ваших детей. Если детей вы сумели уберечь, то оно развратит ваших родственников, друзей, знакомых. При этом государство тоже является субъектом рынка, и государственная собственность не помогает – она живет по тем же законам. Капитализм даже идет на реализацию социальной защищенности – лишь бы покупали грех.

Хрестоматийный пример – Швеция. Сколько хвалебных слов о ней написано. И в самом деле, за счет высоких налогов с бизнеса, причем по прогрессивной шкале, шведам удалось построить пусть не социальный рай, но общество, где люди могут смотреть на будущее с оптимизмом. И тем не менее Швеция – одна из самых развратных стран. Одна «шведская семья» чего стоит! Плюс чуть ли не самый высокий в мире уровень суицида. К тому же «шведский социализм» постепенно сдувается – «доить корову капитализма» оказывается все сложнее.

Если раньше, в XIX веке главной язвой капитализма была эксплуатация, то в XX веке, оставаясь несправедливым, он стал все более поить мерзостью все народы. Разврат как основа экономики – вот то новое, что придумал капитализм в веке XX и перенес в XXI век. О разврате как самой характерной черте «великой любодиецы» нам постоянно напоминает Откровение:

«5 и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным» (Отк.17,5).

«сделался (Вавилон) жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице» (Отк.18,2).

«яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы, 3 и цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши ее» (Отк.18,2-3).

«пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы» (Отк.14,8).

«что Он осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим» (Отк.19,2).

Именно в этом – «вине блудодеяния»– «тайна» капиталистической глобализации, покуда обеспечивающая ей успех.

Кстати, недаром великая любодеица именуется Вавилоном. Древний исторический Вавилон, в пору своего могущества, прославился как место самого разнузданного разврата – сексуального, морального, культурного, финансового /2/. А потому само имя «Вавилон» стало синонимом самой непристойной аморальности.


6. Препятствия «развратизации»



Но все не так просто. Есть силы, которые этому проекту мешают. Прежде всего, это остатки традиционного общества, еще бытующие у нас (по нашей темноте, конечно). Например, семья. В хорошей семье заботятся друг о друге, любят детей и хотят вырастить их нормальными людьми. И поэтому проникновение туда разврата затруднено. Значит, надо разрушить семью. А для этого – пропагандировать блуд, неверность, свободную любовь. Или еще безобразнее – насаждать гомосексуализм. Или, уже совсем чудовищно, – легализовать аборты. А для тех, которые эти соблазны преодолели – ввести ювенальную юстицию. Надо, чтобы человек не имел никаких обязанностей перед другими. Тогда он будет один на один с витринами, где соблазны выставлены во всей красе.

Есть и другие барьеры – скажем, национальная культура. Конечно, ее можно тоже коммерциализировать и получать прибыли. Но многого достичь трудно: традиционная культура как правило целомудренна, она ориентирована на полезное и практичное, и вместе с тем скромно-красивое. Разврату она противится. Так значит, долой национальную культуру, долой вообще понятие национальности и национального государства. Капиталистическая глобализация сметает все эти барьеры. Правда, пока еще национальные государства остаются, но они уже при последнем издыхании. У них отбирается своя культура, своя валюта, своя независимость. Транснациональные корпорации давно уже властвуют в мире, презирая национальные границы.

Но есть еще душа, личность, индивидуальность. Это тоже барьер. На беду глобалистам Господь дал людям свободу – вещь загадочную, неуправляемую. И зачастую, сколько ни втемяшивай человеку, что глобализация ему же и выгодна, он все равно нос воротит, а иногда и начинает активно с ней бороться. Правда, хвала человеку, что он пал, что стал удобопреклоняем ко греху, что его можно сделать зомби, восторженными глазенками смотрящего на прилавки и пускающего слюни. Но для этого надо попотеть – нужно еще много чего. Чтобы вовсю действовала реклама. Чтобы мозги прочищало телевидение. Чтобы гламурные журналы завлекали телесами и улыбками. Чтобы образование давало только поверхностные, начетнические знания. Чтобы ночи напролет все играли в «стрелялки», «догонялки» и прочие компьютерные игры. А главное, чтобы у человека не могло сформироваться само понятие греха. Повторяем – это хлопотно, и не для всякого проходит. Но все же в целом безусловно игра стоит свеч. И грандиозный проект «развратизации» человечества упорно реализуется на наших глазах.


7. «Быть богатым можно, но нельзя служить богатству»



Тут мы заострим внимание. Ведь именно против греха, за души людей борется и Церковь, не позволяя мамоне так уж просто взять их в плен. Так что церковь, христианство неизбежно становится на пути рыночной глобализации. История Церкви изобилует такими эпизодами. Причем усилия Церкви распределяются по двум направлениям. Первый: Церковь пытается сделать нравы рынка более щадящими. Сюда относятся призывы вести бизнес честно, исправно платить налоги и пр. В этом русле у нас в 2004 г. принят «Свод нравственных принципов и правил в хозяйствовании» – как бы «десять заповедей» предпринимателей. Его цель – улучшить нравственный климат рынка, не подвергая сомнению саму его необходимость. Думается, что этот путь – ложный. Сделать рынок «белым и пушистым», «православным» нельзя. Увы, в нашем мире есть социальные явления, которые в принципе не поддаются воцерковлению. Например, проституция. Тоже самое и с рынком. Нигде в евангелии не сказано, что рынок – от Бога. Он всегда будет местом служения мамоне, и нам остается лишь повторить: «не можете служить Богу и мамоне».

Но Церковь всегда противодействовала рынку и другим способом: предлагая и развивая нерыночные отношения, сочетая их с авторитетным моральным запретом на наиболее одиозные проявления рынка. Святой Иоанн Златоуст умолял богатых отдавать свое имение бедным – а это совсем не рыночная мера. И во все века Церковь превозносила милостыню, а вовсе не рынок. Святые отцы жили в условиях, когда рынок не был тотальным. Однако многие из них – Киприан Карфагенский, Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Богослов, Амвросий Медиоланский – видели в собственности огромный соблазн, а Златоуст в качестве идеала предлагал общность имуществ, а вовсе не частную собственность. Более того, в католичестве общность имуществ вплоть до XIII в. официально считалась естественным законом, т.е. законом от Бога. Под влиянием Церкви правители придерживали, «замораживали» рыночные отношения – так было в Византии и средневековой Европе.

Однако борьбе Церкви против рынка сильно мешало одно обстоятельство: Церковь любит собственность. Она во все века активно боролась за приобретение собственности и крайне болезненно реагировала на попытки секуляризации ее владений. Нет, тут не следует обвинять клириков в сребролюбии – если это и бывает, то, конечно же, это отклонение, грех. Но церковь хочет иметь устойчивость в этом мире, а это обеспечивает собственность. Церковь хочет совершать свое служение по спасению душ человеческих – и это без собственности затруднительно. Так что цели приобретения собственности, казалось бы, благие. Но вот что получается.

Приобретая собственность, Церковь, естественно, не может не признавать ее за легитимный и вполне совместимый с христианством социальный институт. Но частная собственность – основа рынка. А значит, надо признать, что и сам рынок – необходимая и вполне христианская вещь, а вот с вредными следствиями его функционирования надо бороться. Каким же образом? Впрочем, богословы нашли выход – они взяли на вооружение «умеренную» доктрину Климента Александрийского, разработанную еще в начале третьего века. Она гласит, что иметь собственность, даже большую, непредосудительно, но вот привязываться к ней сердцем – грех. Такая позиция имела определенное положительное значение, оказывая влияние на благочестивых людей. И все же она оказалась недостаточной, поскольку оставляла в полной силе действие всех имущественных соблазнов. И потому рынок наступал и наступал, а Церковь отступала и отступала. Сначала католики признали легитимным процент с ссуды, затем – ренту, и в конце концов – весь новый мировой экономический порядок. А о протестантах и говорить нечего – они с самого своего возникновения видели в богатых предпринимателях не просто добрых христиан, но благодетелей человечества, производящих все необходимое и предоставляющих рабочие места.


8. А что же РПЦ?



Ныне рынок подошел с ножом к горлу и к нашей Церкви. Впрочем, не только с ножом, но и с пряником – в виде реституции собственности. По сути дела предлагается сделка: «мы вам отдаем всю собственность, отнятую большевиками, а вы благословляете нынешний экономический порядок, или, по крайней мере, не мешаете нам превращать Россию в служанку Запада. А иначе мы не договоримся, и не видать вам недвижимости как своих ушей». И что же мы видим? Еще десять лет назад в «Основах социальной концепции РПЦ» Церковь мудро не предрешала вопроса о предпочтительности того или иного вида собственности. Но позже, видимо, и давление многократно усилилось, и победа глобализаторов стала вырисовываться более определенно. А потому на церковном уровне было выпущено несколько документов, расставляющих точки над i. Об одном – «Своде нравственных принципов…» мы уже говорили. Позднее, в марте 2007 г. было опубликовано «Соборное слово XI Всемирного Русского Народного Собора», посвященного проблеме богатства и бедности. Оба документа уже исходят из того, что глобалистский рынок является реальностью в России. Документы лишь призывают слегка подкорректировать его в нравственном и административном отношении. Ни о чем другом Церковь уже не помышляет.

Сейчас процесс встраивания нашей Церкви в новый мировой порядок идет полным ходом. Хотя церковным руководством и делаются мягкие упреки капитализму, но в то же время демонстрируется полная лояльность основным принципам нового мирового порядка. Как следствие, экуменические контакты умножаются, нападки на советский период усиливаются, а либеральное крыло Церкви становится наиболее влиятельным. Естественно, за хорошее поведение Церковь ожидает реституции собственности. И процесс, как мы видим, идет. Церковь собирается надолго обосноваться в рыночном обществе, видимо, желая делом подтвердить евангельское «и врата ада не одолеют ее». Правда, несколько странно, что она собирается этого достичь не исповеданием правды Христовой, а с помощью собственнического поплавка. Впрочем, процесс встраивания в глобализующий порядок зашел так далеко, что сейчас ставится вопрос о православном аналоге «Банка Ватикана». А если быть точнее – о «эндаумент-фондах», на процентах с которых хочет теперь жить наша Патриархия /4/.

Но не только церковное руководство, но и батюшки, среднее звено, тоже по горло увязло в рынке. Недаром протестанты говорят, что наша Церковь «дорогая». И в самом деле, ремонт храма стоит огромных денег. А внутренне убранство? А клирос? А дорогие облачения? А священнические трапезы? А воскресная школа? И на все нужны деньги. Откуда их взять? Свечной ящик ныне много не дает. Значит, нужны спонсоры, государственные и частные. И вот батюшка идет на поклон к бизнесу, «окормляет», сажает их на первые места. Как тут критиковать капитализм как миропорядок? Только отдельные очень смелые и очень честные батюшки отваживаются на это. А остальные, если и толкуют об имущественных проблемах, то только в плане личного сребролюбия.

Но и низший уровень, миряне – и они уже без рынка не могут и не хотят. Времена, когда верующие составляли самый бедный слой населения проходят. Сейчас можно увидеть в церкви очень богатых людей, с охраной, тех самых спонсоров, с которыми батюшки почтительно разговаривают. Да зачастую и мы, православные, по воскресеньям, после службы, мчимся на «шопинг», везем по супермаркету тележку, набитую всяким хламом.

Еще раз повторим, что дело тут не в личном сребролюбии. Нет, среди православных есть масса бессребреников, готовых Вам помочь и даже отдать самим нужное. Дело в том, что мамона создал СИСТЕМУ, изощренную систему духовного убийства множества людей, и мы, даже если не служим мамоне на уровне примитивной жадности, все равно служим ему тем, что благосклонно принимаем, а значит и укрепляем эту систему. И это второе служение мамоне еще горше первого.

А Россия – что ж, она, гибнет в завлекающих объятьях вавилонской блудницы и наглом насилии зверя багряного. Отчаянность ее положения усугубляет то, что ее убивает не только Запад, но и Восток. Но подлинный ужас в другом: в том, что наша Патриархия как бы и не замечает этого – она занята своими проблемами выстраивания отношений с новыми хозяевами страны. Закрадывается мысль: уж не является ли невнимание к судьбе России дальновидной церковной политикой? Ведь существует же Константинопольский патриархат в исламском Стамбуле, Александрийский Патриархат – в исламской Александрии, Антиохийский патриархат – в исламском Дамаске, а Иерусалимский патриархат – в иудаистском Иерусалиме. И ничего – живут и здравствуют, и даже прихожане есть. Вот и РПЦ может остаться уже не в России, а в «Раше», хотя и сохранит название Московского Патриархата. Правда, кем Москва будет вперед оккупирована – войсками НАТО, китайцами или кавказскими мигрантами – сказать трудно. Всякое может быть...

Надо ясно сознавать, что любая церковная политика, вольно или невольно способствующая разрушению России, есть в то же время политика против Церкви. Ибо такая церковь потеряет доверие и народа и Бога. Ведь солидаризироваться с великой блудницей – значит отказываться от благодати, подаваемой Богом Церкви. «Не можете служить Богу и мамоне». И наоборот. Государственная политика, идущая в разрез с церковными интересами, губительна для самой власти. Ибо такую власть в России Господь долго терпеть не будет. Для русского человека обе ценности – и Россия и Церковь – высшие, и ни одной из них он поступиться не может. И только так он может и должен жить.

__



Мы подошли к самому удивительному – суду Божьему над Вавилоном великим. Но это уже сюжет второй части статьи.



30.12.10.


Литература



1. К. Поланьи. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени – СПб.: Алетейя, 2002. – 320 с.

2. В. Макарцев. Глава из очерка "Тайны апокалипсического Вавилона". I. Вавилон исторический http://www.chri-soc.narod.ru/mak_vavilon.htm<\/u><\/a>
3. Бессонова О.Э. Раздаточная экономика России: Эволюция через трансформации. – М.: РОССПЭН, 2006. – 144 с.
4. http://www.gzt.ru/topnews/politics/-pereiti-na-novuyu-tserkovnuyu-ekonomiku-rpts-/340357.html?from=copiedlin<\/u><\/a>


http://www.chri-soc.narod.ru/velikaya_lubodeica.htm<\/u><\/a>

 Отправлено: 08.01.11 19:28. Заголовок: II. «Выйди от нее, н..

II. «Выйди от нее, народ Мой»

Николай Сомин


1. Зверь из бездны и лжепророк



В первой части своего исследования мы предположили, что известный персонаж Откровения Иоанна Богослова – «великая блудница», «Вавилон великий» – есть метафизический образ рыночной экономики, образ омерзительный: «мать блудницам и мерзостям земным» (Отк.17,5), «и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле» (Отк.17,2).

Чтобы лучше разобраться в сложных проблемах толкования символических образов Откровения, необходимо вспомнить весь апокалипсический контекст, в котором появляется великая блудница. Да, она восседает на «звере багряном», имеющем «семь голов и десять рогов». Что это за «зверь»? Еще раз подчеркнем, что образы Апокалипсиса для нас, христиан, пока остаются крепким орешком, и относительно их интерпретации можно делать лишь предположения, более или менее правдоподобные, но являющиеся лишь частным богословским мнением. Собственно, и святые отцы придерживались такой же точки зрения, в том числе и св. Андрей Кесарийский, автор знаменитого «Толкования на Апокалипсис» /6/. И неспроста – они предвидели, что время будет уточнять их толкования. Например, древняя интерпретация «зверя багряного» как Римской империи (а так толковали многие святые отцы) явно ушла в прошлое и не подтвердилась. И предлагаемое нами толкование – лишь наметки, которые легко могут быть временем отредактированы.

Думается, что только сейчас, через почти две тысячи лет, образ «зверя багряного» начинает проявляться более отчетливо. Это – Западная цивилизация, выходящая, по всем законам геополитики, «из моря» (Отк.13,1). Примерно так трактует «зверя багряного» свящ. Андрей Горбунов в его известных толкованиях Откровения /1/ . Нет необходимости сейчас заниматься подробным толкованием «семи голов и десяти рогов» зверя – ибо времена еще не исполнились, и какого правителя или страну каждый рог означает, будет явлено в будущем. Но одно требует объяснения уже сейчас: «3 И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела» (Отк.13,3). Это фарисействующее еврейство, которому подвиг Христа нанес убийственное поражение, но сейчас « эта смертельная рана исцелела». Кстати, в Откровении именно эта голова отождествляется со всем зверем: «удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится» (Отк.17,8). Именно талмудическое еврейство, управляя банковской сферой, являет одну из совершенно необходимых для западной цивилизации «голов» зверя. Фактически надо вести речь о иудейско-западной цивилизации, объединенной рыночной экономикой, которая «сидит» на «звере багряном». Это об этой цивилизации Откровение говорит:

«И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, 4 и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним? 5 И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца. 6 И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе» (Отк13,3-6).

Метаоптическое совмещение «зверя багряного» с антихристом мешает нам разглядеть, что хронологически зверь уже вышел из моря и шествует по земле, завоевывая ее в глобализационном процессе, и мы являемся свидетелями, как все мы «поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?»

Поднимется, но уже «из земли», еще один зверь – с двумя рогами – лжепророк. Вячеслав Макарцев очень основательно его трактует как современные СМИ /2,4/, расчищающие путь зверю из бездны и сидящей на нем блуднице. И именно стараниями лжепророка будет накладываться на желающих «печать зверя» – пропуск в новый мировой порядок. Попытки расшифровать само «число зверя» предпринимались неоднократно. Но представляется, что его смысл раскрыт еще в 3-ей Книге Царств: таков был годовой доход Израиля при Соломоне: «весу было шестьсот шестьдесят шесть талантов золотых» (3 Цар.10,14). Иначе говоря, «число зверя» – символ богатства, которое наилучшим образом подходит в качестве идентификатора и «зверя» и «великой блудницы».


2. РПЦЗ



Надо сказать, что, как и всегда, поле толкований Апокалипсиса являет арену борьбы разных идеологий. И неудивительно, что чуждые России силы интерпретируют образы этой великой книги в своем духе. Речь идет об РПЦЗ. Наши западные коллеги и вовсе сплошь ориентированы на капитализм. РПЦЗ давно уже встроилась в него и вполне довольна. К тому же она люто ненавидит советский период России. Недаром даже после «воссоединения» Синод РПЦЗ принял заявление о предателе Власове, прославляя его как мужественного борца с большевизмом, и тем самым солидаризируясь с самыми отпетыми врагами России.

Так какое же толкование великой блудницы принято в РПЦЗ? Не поверите! Оказывается, это наша Церковь, РПЦ, с которой РПЦЗ недавно соединилась! Она сидит на «звере багряном», большевистском государстве, и подчинилась ему, стала «сергианской». Теперь такое толкование наши западные коллеги стараются не выпячивать. Но именно на это намекали теоретики РПЦЗ до «воссоединения» /3/, и именно так трактуют его не «воссоединившиеся» части РПЦЗ /7/.

Только толкование это совершенно абсурдно. Конечно, советскому строю можно предъявлять много обвинений – и за масштабные гонения на Церковь, и за атеизм, и за практику тоталитарного насилия. Но вот разврата не было. Точнее, был, но его уровень был значительно ниже, чем сейчас, при владычестве вавилонской блудницы. Ибо для выживания социализма разврат не нужен. Наоборот, социализм поддерживается лучшими, наиболее целомудренными сторонами человеческой натуры. А тем более, никакого разврата не было в нашей Церкви советского периода – Церкви мучеников и старцев. А вот РПЦЗ, принявшую и освятившую весь современный развратный капитализм, иначе как пособницей разврата не назовешь.


3. «Пал, пал Вавилон»



Кажется, что власть мамоны столь сильна, что уже ничто и никто не сможет ему противиться. И тем удивительнее и радостнее для нас дальнейшее видение Откровения:

«1 После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть великую; земля осветилась от славы его. 2 И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице» (Отк.18; 1-2).

Пал глобальный рынок! Обвалилась экономика разврата! Освобождено человечество от жуткой, соблазняющей и развращающей экономики великой блудницы! Вот смысл поразительной вести. И далее:

«4 И услышал я иной голос с неба, говорящий: выйди от нее, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ее» (Отк.18,4).

«Выйди от нее народ Мой» – это эквивалент хорошо известному, но не выполняемому «не можете служить Богу и мамоне». Христианство и рыночная экономика несовместимы. И только по плененности (и материальной и, увы, духовной) мы, православные, участвуем в ней. А многие и восхваляют, считая ее подлинно христианской. Но вот незадача: «пал, пал Вавилон». А мы-то уже свыклись с «шопингом», Мы и Россию-то сдаем именно за него. Да, уже сдали, даже и не заметили как и когда. «Выйди от нее народ Мой» – это призыв хотя бы в последние, апокалиптические времена одуматься, понять, что нельзя называть себя христианином и спокойно поддерживать строй, на котором расцветают мерзости земные. Бог долготерпелив, но и Его терпение не бесконечно. Тогда вступает в силу Божия справедливость и начинаются суды Божии: «5 ибо грехи ее дошли до неба, и Бог воспомянул неправды ее» (Отк.18,5).

Суд Божий неотвратим. Но он совершается, как это ни парадоксально, по земным законам. Так почему же рухнет рыночная экономика? Да очень просто – ведь жадность человеческая ненасытима, и она перешагивает все разумные барьеры, которые могли бы продлить ей жизнь. Короче говоря, современная рыночная экономика построена по принципу финансовой пирамиды. Как МММ. И потому ее крах рано или поздно неизбежен. Американцы печатают зеленоватые фантики, и за них получают реальные ценности. Кто же от такой лафы откажется? Никто и никогда. А тут еще банкиры долговые бумаги возвели в ранг денег и навыпускали такое количество, что оно с семикратным запасом превышает стоимость всех товаров. А ведь и их тоже можно, при известной сноровке, выменять на нечто реальное. Кто же от такой халявы откажется? Никто и никогда. Вот и выстраивается всемирная пирамида. И обваливать ее пока никому не выгодно – ни США, ни Китаю, ни Европе, ни нашим правителям. Это как сейчас можно к безнадежно больному человеку подключить систему жизнеобеспечения и поддерживать жизнь десятилетиями. Но не бесконечно – когда-нибудь человек все равно умрет. Вот и нынешняя рыночная экономика – такой живой труп, уже неизлечимый. Но постоянно работает реанимация, «финансовые пузыри» сдуваются, курс доллара искусственно поддерживается, и даже кажется, что раз это нужно сильным мира сего, то все это может продолжаться бесконечно. Но нет, как мгновенно из человека исходит дух, так и в одночасье, и уже окончательно, погибнет великая блудница – «8 За то в один день придут на нее казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее» (Отк. 18,8); «с таким стремлением повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его» (Отк.18,21).

А клиенты великой любодеицы будут в шоке:

« 9 И восплачут и возрыдают о ней цари земные, блудодействовавшие и роскошествовавшие с нею, когда увидят дым от пожара ее, 10 стоя издали от страха мучений ее и говоря: горе, горе тебе, великий город Вавилон, город крепкий! ибо в один час пришел суд твой» (Отк.18,8-10).

Да, «цари» наши «восплачут и возрыдают», ибо хранили свои миллиарды в западных банках, и вот в одночасье все сгорело.

«11 И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает» (Отк.18,11).

А уж сколько «дел», «фирм», «холдингов», «банков», «консорциумов», «ООО» и «ОАО» и пр. полетят вверх тормашками – и представить себе нельзя. Ах, бедняги-бизнесмены, жаль их:

«19 И посыпали пеплом головы свои, и вопили, плача и рыдая: горе, горе тебе, город великий, драгоценностями которого обогатились все, имеющие корабли на море, ибо опустел в один час!» (Отк.18,19).

Но совсем иначе отнесутся к гибели Вавилона подлинные христиане:

20 Веселись о сем, небо и святые Апостолы и пророки; ибо совершил Бог суд ваш над ним. (Отк,18,20).


4. «И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле»



Еще видя живую любодеицу, автор Откровения был озадачен зрелищем:

«6 Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя ее, дивился удивлением великим» (Отк,17,6).

Это «удивление великое» смущало многих комментаторов Апокалипсиса и породило массу гипотез. Но о тайных убийствах Вавилона есть еще:

«И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле» (Отк.18,24).

«Он осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от руки ее» (Отк.19, 2)

Впрочем, кровь «всех убитых на земле» еще можно объяснить, если иметь в виду последнее время: сейчас в подавляющем большинстве убивают из-за собственности. Но убийство «пророков и святых» кажется преувеличением. Действительно, когда это такой невинный «цивилизованный» рынок убивал их в массовом порядке? Но об этом говорится настойчиво, трижды, и потому объяснение одно: все это еще будет. И даже можно представить как.

Далеко не вся Церковь подчинится мамоне и будет исповедовать глобализм. Очень многие православные, может быть большинство, разберутся, где подлинный враг Христа. Думается, что такое разделение неизбежно: в Церкви всегда, даже в самые искусительные моменты, оставались люди, верные истине. Сейчас пока мы видим очень эсхатологически настроенных отвергателей ИНН, ищущих три шестерки в штрих-кодах. С богословской точки зрения их позиции шаткие, ибо «печать зверя» будут ставить в последние времена, а пока они еще не наступили. Да и в ИНН уж точно никаких «шестерок» нет. Но с точки зрения борьбы с надвигающимся рыночным глобализмом они правы: надо с чего-то начинать. Но кто знает, какова будет судьба их последователей, сильнее ощутивших растлевающую сущность нового мирового порядка? Не исключено, что их объявят еретиками, бунтовщиками, «революционерами», и на них будет возведено гонение, как со стороны официальной Церкви, так и олигархического государства. Можно только предполагать, сколь тяжело будет этим христианам, выброшенным из общества и преданным своими. Не о них ли сказано: «7 И дано было ему (зверю) вести войну со святыми и победить их» (Отк.13,7)? Кстати, многие святые предсказывали, уже после большевистских, новые изощренные гонения. Например, св. Серафим Вырицкий: "Придет время, когда не гонения, а деньги и прелести мира сего отвратят людей от Бога и погибнет куда больше душ, чем во времена открытого богоборчества, - говорил батюшка, - с одной стороны, будут воздвигать кресты и золотить купола, а с другой - настанет царство лжи и зла. Истинная Церковь всегда будет гонима, а спастись можно будет только скорбями и болезнями. Гонения же будут принимать самый изощренный, непредсказуемый характер. Страшно будет дожить до этих времен».

Вот имена этих «пророков и святых» и будут прославлены после катастрофического обрушения «великой блудницы».


5. Алилуия и антихристовы времена



Осуждение Господом любодеицы вызвало всеобщее ликование ангельских сил:

«1 После сего я услышал на небе громкий голос как бы многочисленного народа, который говорил: аллилуия! спасение и слава, и честь и сила Господу нашему! 2 Ибо истинны и праведны суды Его: потому что Он осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от руки ее. 3 И вторично сказали: аллилуия! И дым ее восходил во веки веков» (Отк.19,1-3).

Но эта громогласная алилуия будет на небе. А что же произойдет на земле? Блудница развращала, духовно убивала, но все же материально питала народы. А теперь? Можно ожидать, что после падения глобального рынка вся финансово-производственная сфера будет разрушена чуть ли не до основания, и человечество впадет в очень жестокий криминальный экономический режим, когда люди будут бороться за физическое выживание. Это и будут беспрецедентные по тяжести «антихристовы времена», о которых сказано: «21 ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет. 22 И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть» (Мф.24,21-22).

Но «зверь багряный», талмудоизированный Запад, еще устоит – стараниями лжепророка он соединится, ополчится на Христа и Церковь и пойдет войной. Однако век его будет недолог – он будет вместе со своим войском повержен и брошен Христом в «озеро огненное, горящее серой» (Отк.19,20).

Таким образом, Откровение пророчествует нам о гибели всей западной цивилизации вместе с ее лидером – антихристом. Отметим, что антихрист, будущий царь западного мира – безусловно, историческая фигура, который, как сказано в Откровении, будет править 42 месяца. О нем пророчествуют и ап. Павел, и сам Иоанн Богослов во Втором своем послании. Но его часто отождествляют со зверем багряным, и в результате получается несуразица: огромная (западная) цивилизация приравнивается к его последнему правителю.


6. Тысячелетнее царство



А после… После будет суд над самим сатаной, «красным драконом», подлинным вдохновителем и «куратором» обоих «зверей»:

«1 И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. 2 Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, 3 и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время» (Отк.20,1-3).

Оказывается, его сила на земле была заключена в «вавилонской блуднице» и поддерживающем ее «звере багряном». Но вот их не стало – и ангел легко справился с ним, сковав «на тысячу лет».

А верные Христу, не поклонившиеся «печати зверя», будут удостоены «первого воскресенья»:

«4 И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет. 5 Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это - первое воскресение ». (Отк.20,4-5).

Это та самая 20-я «хилиастическая» глава Апокалипсиса, о которой идет спор в Церкви уже полторы тысячи лет. Именно спор, ибо на Втором вселенском Соборе 381 г. был осужден иудейский хилиазм Керинфа, подлинный же христианский милленаризм никогда осужден не был. Что же касается прибавки к символу веры «Его же царствию не будет конца», то она введена против савеллианина Маркелла Анкирского, неправо учившего о личности Господа Иисуса Христа /8:612/. Не осуждены и мнения святых отцов, исповедовавших христианский хилиазм: св. Иринея Лионского, св. Ипполита Римского, св. Мефодия Патарского, св. Иустина Философа и других учителей ранней Церкви. Ибо никакого умаления Царства Христова у них нет – воскресшие лишь «воцарились», т.е. примкнули к вечному Царству Христа, которому действительно «несть конца».

Учение о «тысячелетнем царстве» – тайна, которую пока не вместила наша Церковь. Мнение бл. Августина, что «тысячелетнее царство» есть период жизни Церкви на земле, эту тайну лишь отодвигает, но не раскрывает. Ибо уж слишком определенно и ясно, без всяких недомолвок, говорится об удивительных метафизических событиях:

сатана будет скован на тысячу лет;

мученики будущих времен оживут и воцарятся со Христом за Земле на тысячу лет;

и лишь после этого периода сатана на короткое время выйдет на свободу, соберет народы Гога и Магога на брань со святыми, но огонь с неба пожрет их, а сатана будет ввержен в озеро серное, где уже находятся зверь и лжепророк (Отк.20,7-10);

а далее – уже Страшный Суд Господень и для оправданных это будет жизнь будущего века, где «времени уже не будет», а для осужденных это будет окончательная «смерть вторая» (Отк.20,14).

И если мы хоть немного верим Писанию, то должны признать, что все это будет. Христианский хилиазм живет и в современной Церкви. Есть удивительная книга о. Бориса Кирьянова /5/, есть толкование тысячелетнего царства иг. Варсонофия (Хайбулина), очень интересно о «православной гравитации» пишет Вячеслав Макарцев /4/. Согласно их представлениям «тысячелетнее царство» будет периодом полной победы Церкви Христовой и ее учения над силами зла, ее субботства и мирной жизни. Христианство выйдет из храмов и будет исповедано везде, в том числе – и в устроении земной экономики. И тогда воплотятся мечты многих христиан о «православном социализме», который в полноте своей будет реализован лишь в тысячелетнем царстве /4/.

Наше повествование может добавить к этому совсем немного.


7. Антиудерживающий



Хорошо известно высказывание ап. Павла:

«7 Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь. 8 И тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего 9 того, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, 10 и со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения» (2 Сол.2,7-10).

Тут речь идет об антихристе, приходу которого мешает «удерживающий». В святоотеческих толкованиях об «удерживающем» нет единства. Есть мнение, что удерживающий – Дух Святый, присутствующий в нашей Церкви и не дающий воцариться антихристу. Большинство же святых отец, в частности св. Иоанн Златоуст, считают, что «удерживающий» – христианское государство, Империя, не позволяющая прийти беззаконию и «беззаконнику». Но премудрость Божия этой скорбной стороне будущих времен противоставит и сторону радостную. Это «тысячелетнее царство», являющееся смыслом и целью земной истории. И не удивительно, что наступлению этого чаемого христианами события мешает свой удерживающий, которого лучше назвать «антиудерживающим», поскольку он, происходя от темных сил, играет ту же обольщающую и подменяющую роль, что и антихрист.

Кто же это? Да это же опять-таки наша старая знакомая – «великая любодеица»! Это о ней писано: «воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки» (Отк.17,15). Это она подмяла под себя все народы, взяла их в плен и, обольщая и растлевая их, не позволяет прийти тысячелетнему царству. И как антихрист будет пытаться играть роль Христа, так и антиудерживающий, Вавилон великий, будет пытаться подменить подлинного удерживающего – христианское государство. Но в том-то и дело, что законная власть – от Бога, и Христианская Империя – тоже от Бога. А вот рыночная экономика, вавилонская блудница – от сатаны, хотя и силится она играть роль благодетеля человечества. И действительно, изо всех сил нас стараются уверить, что век наций, народов и государств прошел, что наступила эра «транснациональных корпораций», которые будут истинными центрами «гражданского общества». Таким ловким ходом власть Бога и Его законных помазанников подменяется властью блудницы.

Но знает, знает сатана, что приход антихриста будет уже актом отчаяния с его стороны, что недолго править антихристу, что будет он брошен в «озеро огненное», что за этим и самому сатане будут связаны руки на тысячу лет. Потому и воссела блудница на «племена и языки», чтобы как можно дольше обольщать народы, чтобы отдалить приход тысячелетнего царства. Но жатва зреет, подходят времена и сроки. И кто знает, может быть и мы доживем до возгласа «пал, пал Вавилон!». И будет этот возглас к наступлению череды эпохальных событий, которые изменят лик земной жизни.

«Эй гряди, Господи Иисусе!».



03.01.11.


Литература



1. Андрей Горбунов. Тайна зверя. Опыт раскрытия пророчеств Апокалипсиса. http://pravosl.narod.ru/library/tayna.htm<\/u><\/a>

2. В. Макарцев. Глава из очерка "Тайны апокалипсического Вавилона".

III. Вавилонская блудница. http://www.chri-soc.narod.ru/mak_vavilonskaya_bludnica.htm<\/u><\/a>

3. Архиепископ Димитрий (Вознесенский). Апокалипсис в перспективе ХХ века. –М.: ПСТГУ, 2009. – 408 с.

4.В.Макарцев. Тысячелетнее царство: сермяжная правда. http://www.chri-soc.narod.ru/mak_tisacheletnee_czarstvo.htm<\/u><\/a>

5. о. Борис Кирьянов. «Полное изложение истины о Тысячелетнем царстве Господа на Земле» http://www.rspp.su/pravoslavie/texts/1000/annotation.htm<\/u><\/a>

6. Св. Андрей Кесарийский. Толкование на апокалипсис. – М. 1901.

7. Архиепископ Виктор (Пивоваров). «Начало и конец». О третьей темной силе – блуднице. http://www.eshatologia.org/component/content/article/426-o-tretiey-temnoy-sile-bludnitse.html<\/u><\/a>

8. Проф. А. Спасский. История догматических движений в эпоху вселенских соборов. – Сергиев Посад. 1914.

http://www.chri-soc.narod.ru/viydi_ot_nee_narod_moi.htm<\/u><\/a>

 Отправлено: 20.06.11 17:54. Заголовок: http://www.chri-soc...

http://www.chri-soc.narod.ru/Mac_Alternativa.htm

Православный социализм как альтернатива «глобализации по-американски»

Вячеслав Макарцев


Очень многих православных христиан взволновали планы либеральных сил организовать в России в ближайшее время тотальный электронный информационный контроль над людьми. Появление термина «государственные услуги» и возможность их «приватизации» крупными частными компаниями не оставляют сомнения в том, что государство либеральными силами, мыслится, как и прежде, в духе Левиафана, то есть пресловутым «ночным сторожем» «фурий частного интереса» в лице (сегодня) транснациональных корпораций. Мировой экономический кризис, как это было и раньше, подталкивает экономических монстров к переделу сфер влияния, перезагрузке экономических, социальных и геополитических отношений. Конечной целью устремлений служителей «глобализации по-американски» является полное вытеснение из жизни любви к Богу и к ближнему и замена ее служением богатству, корысти. Любовь к Богу и корысть соединить невозможно, о чем и предупреждает Иисус Христос: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне (Матф.6:24)».

Известный русский мыслитель и подвижник, основатель Крестовоздвиженского Трудового Братства Николай Николаевич Неплюев[1] писал, что устроение жизни возможно на трех основаниях: страхе, корысти, любви. Страх, когда не делают того, что опасно, выстраивает общество тоталитарного типа. Корысть, когда не делают того, что не выгодно, лежит в основании капиталистического, то есть либерального общества. Любовь, по твердому убеждению Неплюева, должна лечь в основание общества, представляющего из себя Единую Трудовую Общину православных братств, устроенную по типу той, что имела место в Новорожденной Церкви, где «у множества... уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее (Деян.4:32)».

Здесь нужно отметить, что Николай Николаевич Неплюев был убежден в том, что попытка внедрения насильственными методами атеистического социализма непременно закончится построением неслыханно тоталитарного общества. Однако действительность в христианской России оказалась иной. Да, при построении советского социалистического общества очень активно использовался страх наказания от «диктатуры пролетариата». Но ввиду того, что большинство населения России было воспитано Церковью в православных христианских традициях, значительная его часть приняла принудительное обобществление имущества со стороны новой власти с кротостью, не находя в самой идее общественной собственности противоречия с христианским учением. Об этом хорошо сказал митрополит Сергий (Старогородский): «...Этот строй не только не противен христианству, но и желателен для него более всякого другого, это показывают первые шаги христианства в мире, когда оно, может быть, еще не ясно, представляя себе своего мирового масштаба и на практике не встречая необходимости в каких либо компромиссах, применяло свои принципы к устройству внешней жизни первой христианской общины в Иерусалиме, тогда никто ничего не считал своим, а все было у всех общее /Деян. IV, 32/. Но то же было и впоследствии, когда христианство сделалось государственной религией, когда оно, вступив в союз с собственническим государством, признало и как бы освятило собственнической строй. Тогда героизм христианский до сих пор находивший себе исход в страданиях за веру, начал искать такого исхода в монашестве, т.е. между прочим в отречении от собственности, в жизни, общинной, коммунистической, когда никто ничего не считает своим, а все у всех общее. И, что особенно важно, увлечение монашеством не было достоянием какой-нибудь кучки прямолинейных идеалистов, не представляло из себя чего-нибудь фракционного, сектантского. Это было явлением всеобщим, свойственным всему православно-христианскому обществу. Бывали периоды, когда, по фигуральному выражению церковных писателей, пустели города и населялись пустыни. Это был как бы протест самого христианства против того компромисса, который ему пришлось допустить, чтобы удержать в своих недрах людей «мира», которым не по силам путь чисто идеальный. Не возражая против владения собственностью, не удаляя из своей среды и богатых, христианство всегда считает «спасением», когда богатый раздаст свое богатство нищим. Находясь в союзе с собственническим государством и своим авторитетом как бы поддерживая собственнической строй, христианство /точнее, наша православная церковь в отличие от протестантства/ идеальной или совершенной жизнью, наиболее близкой к идеалу, считало, все таки, монашество с его отречением от частной собственности. Это господствующая мысль и православного богослужения, и православного нравоучения, и всего православно-церковного уклада жизни. Тем легче, следовательно было бы христианству помирится с коммунистическим строем, если бы он оказался в наличности в тогдашнем или в каком либо другом государстве.

Поэтому и наша Православная церковь, стоя перед совершившимся фактом введения коммунистического строя Советской властью, может и должна отрицать коммунизм, как религиозное учение, выступающее под флагом атеизма. Она может выражать опасения, как бы принудительное отчуждение частной собственности, проводимое под флагом безбожия и отречения от неба и будущей жизни, не имело на практике совершенно противоположных результатов; как бы, вместо того, чтобы отучить людей от собственности, оно не возбудило в людях, наоборот, особенно страстного и настойчивого стремления именно к приобретению, к наживе, чтобы пользоваться хотя моментом: "будем есть и пить, потому что завтра умрем" /Ис. XXII, 13/. Все такие опасения допустимы и, если угодно, оправдываются опытом действительной жизни. Но занимать непримиримую позицию против коммунизма, как экономического учения, восставать на защиту частной собственности для нашей православной /в особенности, русской/ церкви, - заключает митрополит Сергий (Старогородский), - значило бы забыть свое самое священное прошлое, самые дорогие и заветные чаяния, которыми, при всем несовершенстве повседневной жизни при всех компромиссах, жило и живет наше русское подлинно православное церковное общество»[2].

Для многих исследователей совершенно очевидным является то, что сама идея «научного коммунизма» как экономического учения - это всего лишь фантастический отсвет христианства, Учения Христа. Ситуация совершенна аналогична той, что имела место с «моральным кодексом строителя коммунизма». Вот как об этом сказал Его Святейшество Патриарх Кирилл в авторской программе на «Первом канале» «Слово пастыря»: «Все то доброе, что происходило в советское время, в том числе и героизм людей, подвиг, в том числе и межнациональный мир, который имел место, и многое другое, было обусловлено не атеистической идеологией, а рудиментарной религиозностью, которая жила в нашем народе и поддерживалась этической системой, которая была принята в стране»[3].

В основе советского общества был не только страх перед «диктатурой пролетариата», но и и страх Божий, а также любовь беспартийных рядовых строителей социализма из числа православных христиан к ближнему и к Богу. Однако по мере углубления атеистической пропаганды, увеличения числа людей, вышедших из Церкви, иссякал и источник любви, питавший в том числе и так называемый трудовой энтузиазм строителей нового социалистического общества, что вело к усилению тоталитарной тенденции. Но поскольку цель атеистического социалистического общества состояла в том, чтобы «догнать и перегнать Америку», то страх перед «диктатурой пролетариата» стал тормозом экономического развития. В шестидесятых годах ушедшего века в СССР были осуществлены реформы, при помощи которых государство и компартия попытались впрячь в упряжку «социально-экономического прогресса» корысть, создавая условия для «материальной заинтересованности работника». С этого момента возвращение народов СССР к «котлам с мясом», в «Египет», то есть в капитализм, стало лишь вопросом времени.

Деление обществ на общества страха, корысти, любви имеет большей частью отвлеченный характер. В жизни, по крайней в жизни народов, где ортодоксальное христианство было (или остается) государственной религией или религией значительной части населения, характерно сочетание все этих трех начал. При этом имеет место либо доминирование одного из них, либо неустойчивое равновесие, либо союз между парами «страх – корысть», «страх - любовь». Если попытаться «опредметить» эти начала, скажем, применительно к нашему времени, то страх можно назвать духом государства, корысть – транснациональных корпораций, любовь – Церкви. Преобладанием того или иного начала, их соотношением и определяется форма социально-экономического устройства обществ, находящихся в орбите христианского мира. И здесь возникает вопрос: зависит ли спасение от типа общества? Конечно, Богу все возможно, однако воля человека, желание его соработничать с Богом имеют немаловажное значение. Николай Владимирович Сомин общества, которые ориентированы на спасение, называет, сотериологическими[4]. К таковым он относит, в первую очередь, общества типа Византийского. Общества, спасение в которых проблематично, Сомин называет мамоническими – это, в основном, общества капиталистического типа, где преобладает служение корысти. Общество, где «весь социум и прежде всего экономика преображены светом Христовым, уместно, - по мнению Николая Владимировича Сомина, - назвать христократическим».

Наиболее зловещим, безнадежным в плане спасения является общество, в котором корысть и тоталитаризм, то есть ставка на страх в политике государства, объединяются в «симфоническом» единстве. И все признаки такого общества становятся явственными в случае введения тотального электронного информационного контроля. Единственная возможность избежать попадания в такого рода электронный концлагерь – это движение в сторону христократического общества.



Единая Православная Трудовая Община - это начало воплощения православного социализма, абсолютно исключающего насилие



Критики православного социализма чаще всего обвиняют православных социалистов в том, что они, в случае начала его построения в России, рано или поздно прибегнут к насильственному обобществлению имущества. Здесь имеет место нежелание увидеть различие между социализмом атеистическим и православным. Если в основе атеистического социализма лежит «диктатура пролетариата», то основой православного социализма является страх Божий, любовь к Нему и к ближнему. А любовь, по слову Апостола, «долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит (1Кор.13:4-7)». Одним словом, любовь совершенно исключает насилие над волей человека. В православном социализме предполагается лишь «диктатура» любви. И «пролетариат» православного социализма – это все те, кто желает идти под главою Христа дорогою, которую проложила Новорожденная Церковь, где «все... верующие были вместе и имели все общее... продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого (Деян.2:44,45)».

Николай Николаевич Неплюев, своим Крестовоздвиженским Трудовым Братством заложивший фундамент будущей Единой Трудовой Православной Общины, то есть православного социализма, полностью исключал возможность насильственного присоединения к Трудовому Братству. Этот было отображено и в Уставе Братства. Помимо этого, Устав Братства предусматривал возможность добровольного выхода, а также исключения из Трудового Братства. И нет никакой нужды пересматривать это фундаментальное положение православного социализма: добровольность входа и возможность выхода из состава Единой Трудовой Общины, естественно, не с пустыми руками, а с «выходным пособием».

Одной из граней добровольности является принятие в будущую Единую Православную Трудовую Общину всех православных христиан, вне зависимости от возраста, состояния здоровья, образования, профессиональных навыков. Предприятия, которые имеют своей целью извлечение прибыли, очень тщательно «просеивают» кандидатов на рабочие места и далеко не каждый может стать их работником. Единая Трудовая Община православных христиан, целью которой может быть лишь единение в любви, стяжание любви к Богу и к ближнему своему, то есть движение, путь в Царство Божие, которое всегда внутри каждого из нас есть (Лук.17:20,21), не может устанавливать никаких преград для желающих присоединиться к ней. Естественно, что не могут быть препятствием для вступления в Единую Православную Трудовую Общину состояние в браке и дети. Более того, поскольку целью Единой Православной Трудовой Общины является стяжание любви, то она будет заинтересована в том, чтобы в нее вошло как можно больше «молекул любви», то есть православных семей с детьми. Единая Православная Трудовая Община представляется множеством поселений общинников по всей территории России. Единая Православная Трудовая Община – это не строительство Царства Небесного на земле, а движение в него из внутреннего духовного мира посредством опоры на любовь к ближнему и к Богу. Это путь не в социальные катакомбы, а в Царство Божие, дорожка в которое начинается из души и сердца каждого верующего во Христа человека. Что значат слова Христа «Царствие Божие внутрь вас есть»? Преподобный Антоний Великий отвечает так: «...Сам Господь сказал: Царствие Божие внутрь вас есть (Лук. 17, 21), т.е., Я в вас обитаю. Ибо Царствие Божие есть Христос, Который всегда в нас обитает. Блаженный Павел тоже говорит: не знаете ли, что Христос живет в вас? (1 Кор. 3, 16). И не Он только живет в нас, но и мы в Нем пребываем, как Он Сам говорит: будите во Мне и Аз в вас (Иоан. 15, 4)»[5]. Ему вторит святитель Иоанн Златоуст: «Что такое Царство Небесное, как не Христос? Разве не говорил Он о самом Себе: "Вот, Царствие Божие внутрь вас есть"(Лук. 17: 21)?»[6]. Путь в Царство Божие – это просвещение светом Христовым, светом Его любви и социально-экономической стороны жизни православных христиан. Это христократическое общество, в котором создаются особо благоприятные условия для спасения мирян. Известно, что наиболее распространенным погибельным грехом среди нас, мирян, является сребролюбие. Конечно, есть и святой жизни христиане, которые успешно борются и побеждают грех сребролюбия. Но нельзя не заметить и то, что в последние два десятилетия в России либеральными силами чрезвычайно активно навязывается культ сребролюбия, культ служения маммоне. Значительная часть мирян, довольно часто впадает в этот грех... Святые отцы учат, что «сребролюбие можно победить только живущему в киновии...»[7]. Аналог киновии в миру – это община, устроенная по типу той, что имела место в Новорожденной Церкви. В России вплоть до начала XX века существовала в массовых масштабах крестьянская (христианская) община, которая пусть и в сильно ослабленном виде, но все же проявляла некоторые черты «мирской киновии».

По существу, сегодня мир выталкивает из своей среды христиан ювенальной юстицией, «американской мечтой», электронным «рабским ошейником»: нестяжательность и многочадие христианских семей являются главным объектом ювенальной юстиции, «американская мечта» противостоит Христу, а становиться «рабами человеков» запрещает Писание: «Вы куплены [дорогою] ценою; не делайтесь рабами человеков (1Кор.7:23)». Конечно, либерализм лицемерит, когда провозглашает свободу человека, ибо свобода, провозглашаемая либерализмом, – это свобода от Христа, но добровольно предавать себя в электронное рабство маммоне было бы верхом неразумия.

Критики православного социализма довольно часто указывают на то, что Русская Православная Церковь в Основах Социальной Концепции[8] устами Архиерейского Собора заявила о том, что не отдает предпочтения ни одной из форм собственности. Да, в этом решении была отражена нынешняя российская действительность... Но здесь же, рядом с этими словами, было вновь подтверждено то, что хранит в своем сердце Вселенская Православная Церковь: «В истории христианства объединение имущества и отказ от личных собственнических устремлений были характерны для многих общин. Такой характер имущественных отношений способствовал укреплению духовного единства верующих и во многих случаях был экономически эффективным, примером чему могут служить православные монастыри». С чем иным связано «укрепление духовного единства верующих», если не с любовью? Святитель Иоанн Златоуст прямо говорит, что нестяжание (то есть общение имений, имевшее место в Новорожденной Церкви), будучи рождено любовью, в свою очередь укрепляет любовь. И это естественно: «Как хорошо и как приятно жить братьям вместе! [Это] - как драгоценный елей на голове, стекающий на бороду, бороду Ааронову, стекающий на края одежды его; как роса Ермонская, сходящая на горы Сионские, ибо там заповедал Господь благословение и жизнь на веки (Пс.132:1-3)». Но Основы Социальной Концепции напоминают, что отказ от частной собственности исключает насилие над волей человека: «Однако отказ от частной собственности в первоапостольской общине (Деян. 4. 32), а позднее в общежительных монастырях носил исключительно добровольный характер и был связан с личным духовным выбором».

Довольно часто, даже маститые богословы, говорят о том, что христианство не должно заниматься поиском путей преображения социальной действительности. Но это мнение вступает в противоречие с положениями главы I Основ Социальной Концепции Русской Православной Церкви: «Церковь должна пройти через процесс исторического кенозиса, осуществляя свою искупительную миссию. Ее целью является не только спасение людей в этом мире, но также спасение и восстановление самого мира». Чуть далее Основы гласят: «Недопустимо манихейское гнушение жизнью окружающего мира. Участие христианина в ней должно основываться на понимании того, что мир, социум, государство являются объектом любви Божией, ибо предназначены к преображению и очищению на началах богозаповеданной любви. Христианин должен видеть мир и общество в свете его конечного предназначения, в эсхатологическом свете Царства Божия». Не к бегству от мира призывает нас Христос, а к тому, чтобы быть светом для него: «Вы - свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Матф.5:14-16)». Святитель Иоанн Златоуст прямо говорит о том, что жизнь христиан по образу той, что имела место в Новорожденной Церкви, будет самой эффективной миссионерской деятельностью: «Но если бы мы сделали опыт, тогда отважились бы на это дело. И какая была бы благодать! Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч, когда все по всей вселенной были врагами веры, когда ниоткуда не ожидали утешения, они столь смело приступили к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благодати Божией, везде во вселенной пребывают верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким образом мы всех склонили бы и привлекли бы к себе»[9].



Православный социализм не может быть явлен иначе, чем через посредство людей, имеющих богатство праведное с благотворением



Основатель Крестовоздвиженского Трудового Братства – этого прообраза православного социализма - Николай Николаевич Неплюев[10] происходил из богатого, именитого и очень древнего русского рода. Верою и правдою его предки не одно столетие служили России и ее царям. За службу им были дарованы богатые имения, Божьими управителями коих они были не одно столетие. Но пришли другие времена. В конце XIX столетия в России стал бурно развиваться капитализм, с его культом служения богатству. Становление мамонического общества в России привело к тому, что в полный рост встала проблема спасения в условиях, когда миллионы и миллионы людей пошли на поклонение золотому тельцу. Николай Николаевич Неплюев, наблюдая разрушительное шествие капитализма в России, пришел к выводу: чтобы противостоять неистовству корысти, «любовь должна быть стройно организована». Возможность этой «стройной организации добра» он увидел в Трудовом Православном Братстве, основателем которого он и стал, вложив в это дело всю свою душу и сердце, все имение свое. Обращаясь к таким же как был сам богатым собственникам, Николай Николаевич Неплюев говорил[11]: «Повинны и те из дворян, которые сохранив родовые поместья, не смотрели на свое богатство как на священный талант, полученный ими от Бога... даже и те, которые растрачивали этот талант на бессистемную благотворительность, не организующую жизнь на добрых началах, обманывая представителей рутины жизни, внушая им убеждение в праве бедных требовать денежных подачек от богатых, мирясь со строем жизни, основанным на корыстной борьбе, а не на христианском милосердии». Николай Николаевич Неплюев призывал к творческому отношению к благотворительности, к ее переосмыслению с позиций времени: «Рутинное отношение к благотворительности так укоренилось, что даже люди доброй воли сомневаются в том, что лучше, - разумная или неразумная благотворительность. Более того, сомневаются даже, можно ли разумную благотворительность назвать вообще благотворительностью, в одинаковой ли степени она душеспасительна, что лучше, - дать денежную подачку, оказать материальную поддержку, или на всю жизнь стать честным братом для человека, всю жизнь слить с его жизнью, братски помогая становиться ему достоянием Божиим». Без изменения отношения к благотворительности, по убеждению Неплюева, зачахнет сама благотворительность: «Из рутинного понимания благотворительности не только не вытекает систематическая деятельность в направлении организации жизни на братских началах, но даже деятельность эта становится невозможной: труды, нравственные силы и все материальные средства уходят без остатка в пучину моря житейского». Бессистемная благотворительность, убеждает Неплюев, часто приносит вред и усыпляет совесть: «На деле это любовь до крайности близорукая, настоящая апофеоза близорукости сердца. Бессистемная благотворительность, даже самая искренняя, основанная на чувстве сердечного участия, живой жалости - только паллиатив, не только не подготовляющий лучшего будущего, не организующий жизнь на началах добра и любви, но, напротив, часто вредный, усыпляя совесть, покрывая грязь и безобразие жизни цветами совсем неестественными, несоответствующими «основам» этой жизни... Это настоящее вливание вина нового в мехи ветхие». Неплюев заключает: «...Бессистемная благотворительность - путь «вычерпывания ковшиком моря зла и страданий».

Николай Николаевич Неплюев, призывая к тому, что «любовь должна быть стройно организована», не действовал самочинно. Он взял благословение на организацию Крестовоздвиженского Трудового Братства у святого праведного Иоанна Кронштадтского и преподобного Варнавы Гефсиманского. Вот что сказал Неплюеву святой праведный Иоанн Кронштадтский: «Пошел за Христом, нельзя, чтобы не гнали, не злословили, не ненавидели за имя Его. Радуйся тому. Это доказательство, что ты служишь делу Божию, а не делаешь дело человеческое. Терпи. Даст Бог, смягчатся сердца гонящих тебя и тебе даст Господь терпение и великодушие, и кротость, и смирение, и любовь». Затем дал благословение: «Да даст тебе Господь успех во всех добрых начинаниях твоих», «рад, что с тобою познакомился, я нашел в тебе истинно русского дворянина, занимающегося истинно дворянским делом». Царская власть в лице Императора Александра III тоже дала разрешение на создание Братства. Таким образом, мы видим, что духовные и государственный столпы России единодушно дали добро на преображение социальной действительности в духе православного социализма под началом Церкви и Христа Жизнодавца.

Довольно часто православных социалистов обвиняют в том, что они де неуважительно относятся к людям, имеющим богатство с правдою и благотворением. Это неправда: мы с уважением относимся к людям, имеющим праведное богатство и оказывающим из него помощь бедной братии согласно церковному преданию и при посредстве Церкви. Но мы видим и правоту Николая Николаевича Неплюева, который призывал к «стройной организации добра», к совершенствованию форм благотворительности, и не самочинно, а согласно церковному преданию и при посредстве Церкви. Видим мы и то, что капитализм, переходя в стадию «глобализации по-американски», зажимает все плотнее и плотнее в тиски маммоны православных предпринимателей, в том числе и тех, что имеют богатство праведное и с благотворением. Конечно, все возможно Богу: даже и в таких тяжелейших условиях остаются праведники и среди богатых людей. Но мы и голос Христа всегда слышим: «...Написано также: не искушай Господа Бога твоего (Матф.4:7)». Не причудой богатого собственника было создание Крестовоздвиженского Трудового Братства Николаем Николаевичем Неплюевым, но его примером Божий Промысел указывает путь спасения для многих христиан во времена торжества маммоны. И речь в первую очередь идет даже не о богатых людях, имеющих богатство праведное с благотворением, а о сотнях тысяч, миллионах бедных христиан, которых нынешняя капиталистическая социально-экономическая действительность может ввергнуть в соблазн, подвигнуть к служению маммоне. Да и для тех православных предпринимателей, что имеют неправедное богатство, тоже должна быть надежда. Их даже призывает к обретению надежды Сам Иисус Христос: «И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители (Лук.16:9)». Разве это не спасение приобрести друзей – святых бессребреников Торжествующей Церкви, которые будут молиться за нас, - богатством неправедным?

Николай Николаевич Неплюев своим примером показал, что лишь добровольное движение богатых людей в сторону «стройной организации добра» является истинным фундаментом православного социализма. Собственно говоря, это было явлено и в Новорожденной Церкви, когда многие богатые люди продавали свои имения и всякую собственность и разделяли всем по потребностям. Без такого рода стремления богатых православных людей объединиться в Единую (то есть одну) Православную Трудовую Общину православный социализм невозможен в принципе. Чем они отличаются от тех предпринимателей, что не имеют отношения в Православию? Помимо умения организовывать хозяйственную деятельность, они имеют через Причастие в себе живущего Христа, Который и есть Царство Божие внутри нас, наставляющего их на всякую правду. Нет сомнения в том, что они станут верными служителями Бога в Единой Православной Трудовой Общине.

 Отправлено: 20.06.11 17:54. Заголовок: Может быть, пришло в..

Может быть, пришло время Совета заинтересованных мирян по вопросу альтернативы «глобализации по-американски»?



Все большее и большее число православных христиан начинает понимать, что Россия находится накануне величайших потрясений. И дело не только во внутренних социальных, экономических, политических, нравственных и прочих напряжениях, но и в том, что нынешние власть предержащие вошли в настолько тесный контакт с западной элитой, настолько раскрылись перед ней, что оголили все свои... мыслимые и немыслимые тылы. Они доверились «хорошим парням» с Запада так, как можно доверяться лишь Богу и особо близким друзьям. Их можно сравнить с Самсоном, доверившим Далиде свою тайну...

Но что делать тем православным мирянам, что не желают одевать себе на «шею» «электронный ошейник» «глобализации по-американски»? Как им существовать? Как не отпасть от Бога во времена надвигающегося от геополитического землетрясения «цунами»? Можно ли считать православный социализм в форме Единой Православной Трудовой Общины альтернативой «глобализации по-американски» и электронному рабству? Или искать спасение от разрушительной геополитической волны в так называемом «народном капитализме»? Совершенно очевидно, что эти вопросы требуют срочного и глубокого обсуждения на Совете всех заинтересованных в рассмотрении этого вопроса мирян Русской Православной Церкви.

Но где такого рода Совет может состояться? Представляется, что лучшего места, чем духовный центр России, то есть Дивное Дивеево, сегодня не найти. Ежегодно первого августа к батюшке Серафиму собираются многие тысячи православных людей со всех концов православного мира. В Дивееве созданы неплохие условия для приема больших масс паломников. Единственный вопрос – это аренда помещения для проведения Совета, работы его секций. Правда, летом в других местах этот вопрос довольно часто решается таким образом: организаторы различного рода конференций арендуют помещения школ...

На Совете, помимо рассмотрения альтернативы, можно было бы рассмотреть все основные организационные, юридические, экономические, социальные и прочие вопросы, которые могут возникнуть при создании Единой Православной Трудовой Общины.

Но, может быть, автор, что называется, сгущает краски, торопит события, и нет никакой необходимости в обсуждении альтернативы «глобализации по-американски»? Во всяком случае, понятно то, что для такого рода Совета необходимо единодушие множества православных людей, видящих угрозу со стороны «глобализации по-американски», и не желающих идти в электронное рабство. Но нет никаких сомнений в том, что духовный центр России - это то место, где могут рассматриваться такого рода вопросы, а неравнодушие к ним батюшки Серафима известно...


[1] http://chri-soc.narod.ru/NEPUP2.htm

[2] Митрополит Сергий (Страгородский). Православная Русская Церковь и советская власть (к созыву Поместного Собора Православной Церкви). Богословский сборник. М.: ПСТБИ, 1997. С. 250-257.

[3] http://ruskline.ru/news_rl/2011/02/17/svyatejshij_patriarh_kirill_kommunisticheskaya_ideya_v_rossii_zaimstvovala_hristianskuyu_etiku/

[4] http://chri-soc.narod.ru/transformacia_obshestva.htm

[5] Добротолюбие. Том I. Св. Антоний Великий 12.

[6] Том XII. Книга 2, V. О кровоточивой, из Евангелия от Луки.

[7] Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. -Мн.: Харвест, М.: АСТ, 2000. С. 122.

[8] http://www.patriarchia.ru/db/text/141422.html

[9] Том IX, книга 1, Беседа XI

[10] http://chri-soc.narod.ru/nepluev.html

[11] http://chri-soc.narod.ru/NEPUP2.htm#_Toc89243050

 Отправлено: 25.06.11 22:13. Заголовок: http://www.chri-soc...

http://www.chri-soc.narod.ru/otbrosim_vzaimnie_obvinenia.htm

Отбросим взаимные обвинения

Николай Сомин



I.

Коммунизм и православие считают несовместимыми понятиями. И действительно, обычны взаимные обвинения, зачастую доходящие до истерики.

Христиане обвиняют коммунизм в богоборчестве, которое выразилось в частности в жесточайших репрессиях XX века в России. По приближенным подсчетам сто тысяч активно верующих православных людей подверглось репрессиям. Из них около 40% - священнослужители. Более 30% всех арестованных расстреляно. Многие сосланы в ГУЛАГ и там окончили свою земную жизнь. Неявным гонениям подверглись и члены семей репрессированных. А разрушенные храмы и монастыри? А отхожие места, которые всегда делались на месте алтаря? А мощная пропаганда воинствующего атеизма? Все это было – отрицать невозможно.

Но есть претензии и коммунистов к церковным людям. Они совершенно другого плана, но в них тоже есть своя правда. Дело в том, что Церковь, в том числе и православная, всегда относилась к социальному строю чисто потребительски: тот строй хорош, при котором Церковь чувствует себя лучше. И оказывалось, что строй, основанный на частной собственности Церкви более выгоден – собственность дает независимость, устойчивость, средства, которые можно использовать на разные церковные нужды. В результате получилось, что Церковь – за богатых. Она хулила социализм и приветствовала появление в России в конце XIX века капитализма, фактически отказываясь от установления социальной справедливости. Однако Господь судил иначе и отдал власть большевикам, для которых такая Церковь была классовым врагом. Отсюда и остервенелость репрессий.



II.

Не стоит подробно перечислять все обоюдные претензии – дело и так ясно: каждая сторона, обладая своей правотой, резко негативно относится к другой. И ведь претензии – серьезные, их нельзя как-то свести на нет, сделать вид, что их не существует. А неухоженная Россия-матушка гибнет в пороках... Но вот не могут договориться стороны, отрицают свою вину, льют друг на друга помои. И нет этому конца.

Так что же делать? А выход один – просто прекратить взаимные обвинения. Прекратить абсолютно и навсегда. Просто сказать: да, правы и одновременно неправы обе стороны, и потому не будем рядиться, вычислять, кто более виноват. Надо по возможности простить противоположную сторону. И главное – начать выступление единым фронтом. Ибо спасение России только в таком альянсе – многим кажущимся абсурдом, и тем не менее, абсолютно необходимом.



III.

Почему сотрудничество Церкви и коммунистов представляется совершенно необходимым для возрождения России? Дело в том, что построение общества социальной справедливости возможно только при совместных усилиях социалистически ориентированных сил и Церкви.

Социальная справедливость в рамках капитализма невозможна. Ибо сам принцип капитализма – максимизация своей прибыли – отрицает социальную справедливость. Основываясь на капиталистическом принципе можно построить лишь общество эгоизма, где каждый гребет к себе, не обращая внимания на других. Собственно, такое общество эгоизма и господствует сейчас, причем в глобальном масштабе. Прибыль любой ценой – отсюда разгул вещизма, порнографии, коррупции, обмана всеми возможными способами. Отсюда полное пленение человечества деньгами, собственностью, наживой. Отсюда глубокая пропасть между богатыми и бедными, что разительно противоречит равенству людей перед Богом. Это – гибель человечества, и Церковь, и силы социализма этого вовсе не желают.

Коммунисты добиваются общества социальной справедливости. Но как его построить? Попытка его создания в Советском Союзе не удалась. Причины? Главная из них – атеизм, отвержение помощи Божией. А без Бога любой дом строится на песке и быстро разваливается. А на социальном уровне это выливается в возрастании числа эгоистов и индивидуалистов, которые хотят выгоды только себе любимым. Это и произошло с советским строем – как только число эгоистов превысило некий критический порог, как только число жаждущих частной собственности в высших эшелонах власти стало преобладающим, так социализму пришел конец.

Однако, можно возразить, что Церковь никогда и не ратовала за социальную справедливость. Да, так исторически сложилось. Но дело в том, что вообще церковное учение об обществе оказалось неразвитым. Церковь всегда призывала к личной вере в Бога, к Царству Небесному и уклонялась от решения общественных проблем. Но так все время продолжаться не может – социальные проблемы слишком актуальны, они слишком вмешиваются в жизнь церковного люда, чтобы оставаться к ним равнодушным. И потому постепенно Православная Церковь начинает разрабатывать собственную социальную доктрину, о чем свидетельствует документ «Основы социальной концепции РПЦ», принятый еще в 2000 г. И далее развитие социальной концепции православия неизбежно. И, ввиду катастрофичности капиталистического пути, оно также неизбежно приведет к признанию необходимости общества социальной справедливости.

Впрочем, если быть более точным, то социальная теория, вырастающая из христианского Священного Писания, может вкратце быть охарактеризована следующим образом.



IV.

Ветхий завет повествует, что на Синайской горе Моисею Богом был дан Закон, по которому должен жить народ, если он хочет соблюдать завет с Господом. В Законе религиозные, бытовые и социальные требования переплетены. Но если охарактеризовать в двух словах суть закона, то лучших слов, чем социальная справедливость подобрать невозможно. Основное в законе – это положения, которые не позволяют богатству скапливаться в одних руках – Седьмой Год и Юбилейный Год. Кроме того, предусматривается справедливая система оплаты труда наемников, корректное отношение к ним и справедливые наказания за воровство и хозяйственный ущерб. Иначе говоря, Господь Сам провозгласил социальную справедливость как норму жизни, и отказываться от этого положения, уходить вниз, в общество эгоизма, христианское сознание никак не может.

Новый Завет подтверждает желательность социальной справедливости, но, однако, не рассматривает ее как социально-нравственный идеал. Новый Завет провозглашает, что есть более высокий принцип – принцип любви. Именно во взаимной любви, включая и хозяйственно-экономические отношения должны жить христиане. И подтверждением этому принципу служит тот факт, что сразу после Вознесения Господня апостолы устроили Иерусалимскую общину, жизнь которой основывалась на взаимной любви. И что характерно – социальной формой этой общины был выбран строгий коммунизм: все имущество было обобществлено, и каждый член общины получал по своим потребностям. Иначе говоря, именно коммунизм является лучшей социальной формой существования христианской любви.

Заметим, что и социальная справедливость не может основываться на чистом законе. И тут нужна любовь – пусть несовершенная, но все же любовь, как говорили в советские времена – «сознательность». Эгоисты порушат и перекроят под себя любое законодательство – каким бы справедливым и разумным оно ни было.

Однако любовь – дело сугубо добровольное. Любовь можно воспитать, любовь может возгреваться через жизнь в Церкви, через церковные таинства. Но насильно заставить любить нельзя. Попытки сделать нечто подобное предпринимались у нас в СССР и приводили только к омертвению нравственного чувства населения. Если человек сознательно выбрал позицию эгоиста, то никакие увещевания уже не помогут. А насилие в этом вопросе, как показал печальный опыт ГУЛАГА, приводит только к негативным социальным последствиям. Если общество социальной справедливости поддерживает большинство населения, и потому соответствующие принципы могут быть положены в основу социального законодательства, то до общества любви большинство дотянуться не может. Подлинный коммунизм может основываться только на нелицемерной искренней любви. А это, увы, далеко не каждому по силам. Поэтому реально достижимый в этом падшем мире социальный уклад не может быть чистым обществом любви. Попробуем в заключение этой статьи кратко описать этот – достижимый – уклад.



V.

Из трех типов обществ – общества эгоизма (капитализма), общества социальной справедливости (социализма) и общества любви (коммунизма) – Россия обязана выбрать два последних: таково ее предназначение в этом мире.

Россия должна быть социалистической – все основные средства производства должны быть в руках государства. Оно осуществляет управление нерыночное экономикой. Экономика социализма является нерыночной в том смысле, что социалистический рынок является управляемым со стороны государства, прежде всего – назначением цен. Только тогда рынок из самодовлеющего и все подчиняющего института превратится в инструмент реализации социальных проблем населения. План, гибко изменяемый, но учитывающий реальную стоимость товаров, должен быть в основе всего хозяйственного механизма. Естественно, предъявляются большие требования к эффективности учета и контроля.

Естественно, что добиться всего этого может только сильная власть. Форма власти тут принципиального значения не имеет – лишь бы она (власть) была православно-ориентированной. Ведь задача власти – лишь в поддержании и укреплении выбранного социального строя (в данном случае – социализма), и если она эту задачу успешно выполняет, то этого достаточно. Поэтому сейчас предрешать тип политического устройства нет смысла – жизнь сама его выберет.

Для обеспечения своего существования в этом жестком мире Россия должна иметь мощную боеспособную армию, впрочем, как и прочие обычные атрибуты государства – милицию, суды, тюрьмы, местную власть и т.д.

Православная Церковь становится государственно-образующей. Она вырабатывает наиболее общие, выверенные в нравственном плане, пути развития общества. Наряду с этим, она несет свои обычные заботы по духовному окормлению населения. По сути дела Церковь должна выполнять роль «партии» советских времен, но без детального вхождения в проблемы хозяйственного управления (эту роль должно выполнять православное государство).

В обществе есть также «острова любви» – некие христианские трудовые общины, в которых жизнь устроена по подлинным христианским заповедям любви к ближнему. Они являются добровольными локальными образованиями, но, разумеется, связанными между собой и с Церковью. Их хозяйственная деятельность вписывается в общий план. Отметим, что существование таких общин возможно только в рамках общества социальной справедливости – при капитализме они вырождаются в бизнес-проекты, стремящиеся, как и все остальные предприятия, к максимизации собственной прибыли. Совокупность всех «островов любви» образует верхний слой – общество любви. Оно является реализацией высших и самых сокровенных чаяний о жизни людей.



===



Таким видится «православный социализм». Будет ли он реализован? Или мир покатится в соответствии со сценарием, навязываемым нам глобализаторами? В конце концов, это зависит от нас, от нашей способности трезво осмыслить ситуацию и предпринять правильные шаги. Какие? Об одном из них – объединении церковных сил с социалистическими – и шла речь в этой статье. Думается, что это необходимое условие, без которого победа над силами зла невозможна.



16.06.11

 Отправлено: 27.11.11 11:21. Заголовок: Неомарксист пишет: ..

Неомарксист пишет:

цитата:

Коммунизм и православие считают несовместимыми понятиями. И действительно, обычны взаимные обвинения, зачастую доходящие до истерики.

Это действительно так.
В основе коммунизма лежит материалистическое мировоззрение. В основе мировоззрения РПЦ лежит идеализм.
Материализм и идеализм - это два совершенно разных мировоззрения.

А вот в основе Евангелия Иисуса Христа также лежит материалистическое мировоззрения. А потому Евангелие является единым учением с коммунизмом. Важно это увидеть.

 Отправлено: 27.11.11 18:59. Заголовок: Игорь Голаев пишет: ..

Игорь Голаев пишет:

цитата:

в основе Евангелия Иисуса Христа также лежит материалистическое мировоззрения.

В основе Евангелия лежит не материализм, а монизм, то что мир един, «Царство Божие внутрь вас есть», что «ни один волос не упадет с головы человека без воли Божией», а пройти мимо нищего значит пройти мимо самого Христа и т.д. Идеализм, материализм это всё попытки философов произвести объективацию религиозной истины, не вмещающейся на самом деле ни в какие рамки философских дискурсов и нарративов, наклеить ярлыки и поместить под музейное стекло. Не получится. Господь несказан и невыразим, он трансцендентен и имманентен одновременно, он непостижим по сущности, но познаваем по благодати и поэтому всякие ярлыки вроде материализма или идеализма к нему не применимы в принципе.

Что касается коммунизма, то именно тот факт что мир есть единый универсум и накладывает на нас такие жёсткие этические рамки сострадания и любви к ближнему, потому что нету «там и здесь» и как ты жил здесь так и будешь жить в посмертии сообразно своей вере и делам.

 Отправлено: 27.11.11 20:03. Заголовок: http://www.chri-soc...

http://www.chri-soc.narod.ru/opravdanie_spravedlivosti.htm

Оправдание справедливости

Николай Сомин


Эта непростая справедливость



Если спросить кого-либо из наших православных о таком предмете как социальная справедливость, то часто на губах появляется презрительная улыбка, а наиболее начитанные вам приведут слова Исаака Сирина: "Не называй Бога справедливым, ибо если Бог справедлив, то я погиб" – мол, если бы Бог судил не по любви, а по всей справедливости, то, как сказал Псалмопевец, «не оправдится пред Тобою всяк живый». А кое-кто из батюшек вам популярно разъяснит, что жажда социальной справедливости – это не что иное как зависть шариковых к состоятельным людям, чувство постыдное, которого христианин должен чураться. Думается, что такое отношение к социальной справедливости как раз нельзя назвать справедливым, и нам, христианам, необходимо более вдумчиво отнестись к этому понятию.

Но сначала поточнее обрисуем предмет разговора. Еще в Древнем Риме была сформулирована общая формула справедливости: suum cuique (каждому свое, каждому по заслугам). Этот принцип охватывает не только сферу судопроизводства, но и громадное количество иных ситуаций, когда «каждому по заслугам» особенно актуально. Это ситуации распределения ограниченного количества благ. Сплошь и рядом, ежечасно мы решаем эту задачу, или кто-то решает ее относительно нас. Собственно, suum cuique в такого рода случаях и есть социальная справедливость. Слово «социальная» тут очень кстати. Ибо всегда налицо «круг распределения» – некое общество. Оно может быть локальным (скажем, фирма) или глобальным (страна), но вне общества задача распределения благ становится бессмысленной. Общественный характер социальной справедливости подчеркивает и то, что в это понятие часто включают некий минимум поддержки каждого – иначе говоря, это социальная гарантия того, что общество никого не оставит на произвол судьбы.

Несмотря на, казалось бы, прозрачный смысл слова «справедливость», само понятие оказалось, ох, каким непростым. Нет ясности ни в вопросе о нормах социальной справедливости, ни в сущностном смысле этого понятия, ни в условиях его реализации. К тому же работ, посвященных его философско-религиозному анализу, на удивление мало. Но разбираться надо. Не пытаясь объять необъятное, мы сосредоточится на обсуждении следующих существенных для православного сознания вопросов.

От Бога ли социальная справедливость? Или она есть человеческое установление? Это главный богословский вопрос, от которого зависит наше отношение к этому феномену.

Справедливость и любовь. Как соотносятся эти понятия? Является ли справедливость совершенно отличной от любви силой? Или между ними есть связь? А может быть это в сущности одно и то же?

Почему для людей столь важна социальная справедливость? Хорошо известно, что люди много говорят о справедливости, считают необходимым соблюдение ее. Почти все (хотя понятие о справедливости у каждого свое). Так в чем же дело?

Наконец, возможно ли общество социальной справедливости? Причем, не в теории и принципе, а в реальности, у нас на грешной земле, в условиях падшести нашего мира?


«С небес, или от человеков?»



«От человеков» – скажут многие относительно социальной справедливости. И будут неправы. Ибо Писание недвусмысленно говорит о ее Божественном источнике.

В Ветхом Завете повествуется, как Господь дает еврейскому народу Закон, который можно характеризовать одним словом – справедливость. «Субботний год» (каждый седьмой год) предписывал не засевать поля (все, что на них вырастало, отдавалось животным и нищим), прощать долги и отпускать рабов на волю. «Юбилейный год» (каждый пятидесятый) предполагал, помимо всего этого, безвозмездное возвращение земли прежнему владельцу, даже если прежде она была у него куплена. Эти законы не позволяли скапливаться в одних руках большим денежным и земельным владениям. Закон также обязывал заплатить наемнику «до захода солнца», предлагал справедливые нормы против воровства и причинения хозяйственного ущерба. Ростовщичество по отношению к евреям полностью запрещалось. Вводилась система платы левитам, исключавшая их бедность, но не позволявшая неограниченно наживаться.

То же самое говорят и тексты, например: «Ты уготовал eси правоты, суд и правду во Иакове Ты сотворил eси» (Пс.98,4). В синодальном переводе: «Ты утвердил справедливость, суд и правду Ты совершил в Иакове».

Тут намечен мостик и к Новому Завету: словами «правота», «правый», «правда», усеяна Псалтирь, а они выражают одновременно и Божию справедливость и Божию правду – ту самую, которую Евангелие велит искать прежде всего. «Блаженны алчущие и жаждущие правды» (Мф.5,6). «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» (Мф.5,10). ). Правда Божия – вот на чем стоит справедливость и в Ветхом и в Новом заветах. И Сам Спаситель Своими устами с огромной силой утверждает социальную справедливость:

блаженны нищие» (Лк.6,20);

«горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение» (Лк.6,24).

Заметим, что в наших текстах евангелия от Луки стоит «блаженны нищие духом», как в Евангелии от Матфея, Но дело в том, что в тексте Луки «духом» появилось только где-то в VIII веке. Так что все святые отцы читали Евангелие от Луки без «духом», что и обосновывало их социальный пафос.

Господь настолько заинтересован в осуществлении социальной справедливости, что готов ее недостаток в земной жизни восполнить на Небесах. Воздаяние справедливости на Небе – тема в Евангелии неоднократная. Яркий пример – притча о богаче и Лазаре (Лк.16,19-31). Там бедняк Лазарь в струпьях лежал у ворот пирующего богача, но в другой жизни он утешается на лоне Авраамовом; богач же мучается в аду. Ап. Иаков вторит Евангелию: «Вы роскошествовали на земле и наслаждались; напитали сердца ваши, как бы на день заклания» (Иак.5,6).

Итак, Сам Господь оправдывает социальную справедливость и требует ее установления. И потому христианин должен бороться против ее попрания, причем в этом, грешном и падшем, мире. И скептические ухмылки по поводу социальной справедливости совершенно неуместны. А уж неумение отличить праведную жажду справедливости от греха зависти (который присущ людям, как раз справедливости не признающим) совсем не красит пастыря.


Справедливость и любовь



Ветхий Завет – это не только конкретные нормы социальной справедливости. Он дает удивительно точное объяснение ее моральной сущности. Вот оно: «люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев.19,18). И действительно, суть справедливости в том, что в вопросах распределения каждый получает по заслугам невзирая на лица. И в этом смысле я ничем не выделен из других людей. Следовательно, принимая социальную справедливость за норму своей жизни, я тем самым утверждаю, что к себе я отношусь точно так же, как и ко всем остальным – не лучше и не хуже. Или иначе: люблю остальных так же как себя.

Конечно, это не определение общества социальной справедливости, а лишь характеристика справедливого человека. Причем, заметим, что человека отнюдь не святого – в нем любовь к ближнему уравновешивается любовью к себе (т.е. эгоизмом). Но этот критерий позволяет ясно осознать, что социальная справедливость невозможна без определенного уровня любви среди членов общества.

Любовь и эгоизм – две важнейшие моральные силы, постоянно появляющиеся в ветхозаветном повествовании. Можно даже представить, что в Ветхом Завете все события, люди, установления, и даже народы как бы нанизаны на установленную Богом моральную ось. Вверху Божия святость, любовь и правда, внизу – сатанинский эгоизм и ложь. Всякая душа человеческая (установление, народ) занимает на моральной оси определенное положение – если любовь в ней превалирует, то она находится ближе к Богу, если преобладает эгоизм – то ближе к сатане. Разумеется, есть и «нулевая точка», где имеет место паритет любви и эгоизма, где человек любит себя так же, как и другого... Казалось бы, ура! вот она, справедливость! Но не станем трубить в фанфары – это лишь точка на шкале, но не сама справедливость. Точка очень важная, ибо она дает нам некий мысленный ориентир, определяет «нормативную» справедливость, но всю специфику понятия она не раскрывает. Поэтому пойдем дальше.

Посмотрим внимательнее, как относится к справедливости Новый Завет. С одной стороны Спаситель подтверждает ветхозаветный критерий: «люби ближнего твоего, как самого себя» (Мф.19,19). И тут, в контексте эпизода с богатым юношей, становится ясен ответ на вопрос «когда человек будет отдавать ближнему столько, сколько получать?» – когда будет любить ближнего как самого себя.

Но, с другой стороны, заметно, что Евангелие как бы уклоняется от обсуждения темы справедливости. Пафос проповеди Христа в том, что Он принес благую весть, что приблизилось Его Царство, Царство Любви. Он дает благодать, позволяющую стать любящим, а значит – войти в Царство. Что же касается справедливости, то Христос, как кажется, уходит от ее исполнения. Вот эпизод (Лк.12,13-15), где два брата просят Христа разделить между ними наследство. Разумеется, разделить справедливо – ведь о Нем фарисеи говорят: «Учитель! Мы знаем, что Ты справедлив» (Мф.22,16). Но Христос делящим наследство отвечает: «кто поставил меня делить и судить вас?». Этим Он как бы говорит: «Вы стремитесь к справедливому разделу имущества, Я же хочу от вас любви». А вот еще: «больший из Вас да будет всем слуга». Снова справедливость парадоксально отрицается: больший не должен получить за свои заслуги больше, а наоборот послужить всем. Или притча о работниках в винограднике: по динарию получили все – и работавшие с раннего утра, и пришедшие с одиннадцатого часа, вопреки, казалось бы, очевидной справедливости.

Так в чем же дело? А в том, что справедливость вовсе не является христианским идеалом. Ибо Христом провозглашен куда более высокий принцип. Это любовь. Новозаветным идеалом является чистая любовь, любовь как жертва, как полное отдание всех своих сил на благо другому. К такому идеалу должны восходить христиане. Но отправной точкой этого восхождения к совершенству является справедливость. Ниже «нормативной» справедливости по нравственной оси христианин опуститься не имеет права – тогда он уже вне христианства, в области эгоизма.

И идеал общества, предлагаемого Христом – общество любви. Все его многоразличные степени и состояния, находятся в зоне любви. Именно его, общество любви, и создали апостолы в Иерусалимской общине. О, это общество было намного выше всего существовавшего до сих пор, в том числе – всех чаяний о справедливом социуме. «Это было ангельское общество» говорит о нем Свт. Иоанн Златоуст. Причем, нравственная высота его была настолько значительна, что по сравнению с ним расхожие понятия о справедливости оказались грубой профанацией. Случай с Ананией и Сапфирой это подтверждает. Эта чета вряд ли была гнездом законченного эгоизма. Нет, они, увлеченные всеобщим порывом, тоже сначала решили продать все и деньги принести к ногам апостолов. Но, видимо, чуть позже «здравый смысл» возобладал, и они решили часть денег оставить себе, на всякий случай. Собственно, а почему нет – так будет где-то даже по земному справедливо: часть общине, часть себе. Они рассуждали по обычным законам падшего, безлюбовного общества. Но оказалось, что их поступок совершенно несовместим с новым обществом Христовой любви. Что и повлекло столь печальный финал.

Являя нам Иерусалимскую общину, Новый Завет завершает библейскую классификацию обществ. А именно: человечеству предоставлены три социальные альтернативы: «общество эгоизма», «общество справедливости» и «общество любви». В первом – обществе эгоизма – жило и ранее, и живет сейчас большинство населения. Люди в этом обществе эгоистичны, и быть такими их заставляют законы этого социума. Это общество – под властью мамоны, под маской которого скрывается сам сатана. Новый Завет провозглашает общество любви – высший тип общества, в котором все, сознательно и по любви, служат друг другу. Это «заповедь новая», ибо в рамках Закона достичь ее невозможно – она есть плод благодати, которую дает Христос любящим Его. А границей между этими двумя противоположностями служит общество социальной справедливости, реализовать которое требует от нас Господь.


Относительная справедливость



Случай Иерусалимской общины дает нам и другой урок. Оказалось, что некоторые вдовицы «пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей» (Деян.6,1). И апостолы, поставив семь диаконов, восстановили справедливость. Да, именно так: в царстве любви они восстанавливают справедливость, ибо считают введенный ими строй общей собственности справедливым – для христиан, разумеется. Это означает, что кроме абсолютной справедливости, о которой мы говорили до сих пор, есть еще относительная справедливость. Суть в том, что в социуме, даже далеко отстоящем от «точки справедливости», все равно вырабатываются свои, локальные нормы справедливости. Кстати, Новый Завет очень тонко учитывает этот случай, говоря: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лк.6,31). Иначе говоря, «точка справедливости» показывает уровень «нормативной» справедливости (уровень, надо сказать, весьма высокий), но справедливость может иметь место и на другом уровне нравственности – выше или ниже.

Есть высшая справедливость в высочайшем из обществ – Иерусалимской общине («и разделяли всем, смотря по нужде каждого»). Есть своя справедливость и в бандитской шайке («ты зашухерила всю нашу малину, и за это пулю получай»). Но насколько разительно отличаются друг от друга эти справедливости! Относительная справедливость объективна, но она зависит от господствующих в обществе социально-экономических отношений, а те, в свою очередь, – от уровня любви. Модели же распределения, как известно, разные: «по силе», «по капиталу», «по труду». Потому и в соответствующих обществах – криминальном, капиталистическом и социалистическом – будут разные социальные справедливости. Так, для капиталистического общества «справедливо», если собственник получает больше рабочего, если крупная фирма съедает мелкую, если банкир вообще делает деньги из воздуха, и если страна, печатая зеленые фантики, получает за них реальную продукцию. Отклонения от этих норм в сторону криминала считаются нечестными и запрещены законом. А отклонения в сторону социализма вызывают у носителей капиталистической «справедливости» тихую ярость и неуемное желание всеми правдами и неправдами такие «аномалии» ликвидировать (недавний пример – Ливия). Заметим, что и справедливость Ветхого Завета все же ниже «нормативной». Это видно хотя бы из жестокой нормы «око за око, зуб за зуб», или из известного факта двойной морали: для «своих», для евреев – одно, а для чужих – другое. Подтверждает это и апостол Павел: «Закон ничего не довел до совершенства» (Евр.7,19).

Примеры разных справедливостей можно множить и множить. Но и из приведенного ясно, что справедливость, будучи феноменом социальным, в форме относительной справедливости возникает в любом обществе. Более того, оказывается, что чувство справедливости – чувство глубочайшее, сродни совести, чувство, укорененное в каждой душе, заложенное туда Самим Богом, чувство, ответственное за социальную жизнь человека. И именно поэтому справедливость столь важна для людей. Хотя они трактуют его по-разному, но сама необходимость соблюдения справедливости для большинства очевидна. И это нисколько не удивительно. Еще Аристотель определял человека как «существо общественное», и, несмотря на всю личностную направленность христианства, отменить это определение невозможно – человек и личность, и часть общества, и вне общества он как человек сформироваться не может. Вот чувство справедливости и формирует человека общественного, определяя тем самым физиономию общества.

Более того, оказывается. что относительная справедливость является мерой любви в обществе. Заряд любви как бы материализуется в соответствующих нормах социальной справедливости. Какова любовь, такова и справедливость, и наоборот. И если справедливости нет (точнее, относительная справедливость на низком уровне), то разговоры о любви носят оттенок демагогии – она в обществе отсутствует. Разумеется, любовь совсем исчезнуть не может, но тогда она умаляется, уходит в чисто личные контакты, не выходя на уровень социальных отношений.

Наконец, относительная справедливость позволяет нам точнее сформулировать критерий стабильности общества. Если в обществе сформировалось большинство, которое поддерживает существующую в обществе справедливость (пусть она даже далека от «нормативной»), то общество будет стабильным. Например, уже многие десятилетия наши философы ждут распада западного капитализма, а он все живет и живет. Стабильность капитализма обусловлена существованием столь мощной и ненарочито действующей системой промывания мозгов, что большинство (и богатых и бедных) – за справедливость по формуле «богатый и сильный побеждает». Консенус относительно своей справедливости налицо, и потому никакие попытки «революционизировать» современный Запад никогда не приводили к сколь-нибудь серьезному результату.

И наоборот, если в обществе нет согласия, если имеет место разделение на группы (классы), которые по-разному понимают социальную справедливость, то общество обречено на нестабильность – конфликты, перевороты, революции, взрывы массовых беспорядков и проч. Такова наша Россия. У русских всегда было обостренное чувство справедливости, причем, на высоком, почти «нормативном» уровне. Но далеко не у всех. Наш иерархический сословный строй как на вершине властной/имущественной пирамиды, так и внизу ее, часто рождал людей другой, более низкой справедливости. Когда справедливости верхов и низов были сцеплены – дворяне служили, крепостные работали на дворян, свободные несли «тягло» – все еще держалось. Но после указа Петра III о вольности дворянства несправедливость системы стала для низов неприемлемой, что и вызвало революционное движение. Предпочесть справедливость не только сытости, но даже стабильности – наша черта. Увы, сейчас она уходит, что является признаком вырождения.


Индивидуалисты и коллективисты



Теперь обсудим наиболее трудный вопрос: реализации общества социальной справедливости. Но сначала надо уточнить постановку задачи. О какой справедливости тут идет речь – абсолютной или относительной? В первую очередь – о первой: имеется в виду справедливость на «нормативном» уровне или близком ему. Но и относительный момент тут присутствует: такое общество должно быть стабильным. Итак, возможно ли сочетание обеих свойств в таком большом обществе как, например, Россия? Обоснованно ответить на этот вопрос сходу нельзя – нужно начать издалека.

Как понять, насколько человек может продвинуться в осуществлении социальной справедливости? Социальная психология давно и прочно выявила два типа личностей – индивидуалистов и коллективистов.

Коллективист видит в обществе, к которому он принадлежит, как бы свою большую семью. Он ценит и уважает установления этого общества, подчиняется им не за страх, а за совесть. Коллективист работает на общество, старается принести ему пользу. И в то же время он ждет, что общество его не оставит в беде, поддержит, даст ему средства для достойного существования.

Индивидуалист, разумеется, тоже понимает, что вне общества он жить не может. Но он прежде всего уповает на свои собственные силы. Для него общество – лишь некая среда, к которой он относится потребительски: как можно больше получить, как можно меньше отдав. И главное, чтобы общество не навязывало ему свои законы, свою мораль. Индивидуалист выше всего ставит свою собственную личность, считая, что чем меньше общество будет ограничивать его, тем лучше.

Тут сразу следует развеять одно недоразумение. Иногда говорят, что коллектив уничтожает личность. Отнюдь. И коллективисты и индивидуалисты – полноценные личности. Только индивидуалист признает свою личность верховной ценностью и все подчиняет ее существованию. Коллективист же смиряет себя, сознательно подчиняя свою волю коллективу.

Чтобы лучше понять это разделение, сопоставим термины «индивидуалист» и «коллективист» с другой парой терминов: альтруист и эгоист (думается, что объяснять их не нужно; заметим только, что христианство призывает людей быть альтруистами, ибо христианство – это следование Спасителю, Который возлюбил людей до смерти крестной, а в эгоизме видит причину всех грехов человеческих). Казалось бы, эти пары имеют совершенно разный смысл. Но всматриваясь внимательнее, мы увидим, что связь имеется, и существенная: коллективист – очень часто альтруист, а индивидуалист – по большей части эгоист. И действительно, коллективист, уважая общество, любит и уважает составляющих его людей. Индивидуалист же отрицает общество, поскольку любит только себя. Утверждать, что так бывает всегда, было бы неверно. Известен особый тип людей, эксплуатирующих коллектив, любящих качать свои права, не отдавая обществу ничего. Или наоборот, есть индивидуалисты, которые настроены на деятельную помощь людям, но кому помочь – решают только сами. Но все же корреляция между этими понятиями очень значительна, и это дает нам право во многих контекстах считать соответствующие термины синонимами.

И у индивидуалистов, и у коллективистов есть своя справедливость. Только разная. Если у первых она сводится к тезису: «справедливость в том, чтобы грести к себе», то для коллективиста социальная справедливость существует на высоком, практически «нормативном» уровне. Но тут мы подходим к пессимистичному, но много раз проверенному факту: индивидуалистов больше. Падшесть человеческая велика, и потому большинство людей любят себя любимого куда больше, чем окружающих. Заповедь «люби ближнего как самого себя» оказывается для них не реальностью, а лишь несбыточным идеалом. А для многих эта заповедь – просто абсурд, идиотизм и глупость, над которой, разве что, только и можно посмеяться. И тем не менее, падшесть не всесильна, она не уничтожила доброго в человеке. Хотя она затрагивает всех людей, но всех по-разному и не всех в равной мере. Поэтому, наряду с индивидуалистами-эгоистами, существуют (и всегда будут существовать) коллективисты-альтруисты, стремящиеся к установлению социальной справедливости.

И кроме того, индивидуалист индивидуалисту рознь. В первом приближении их можно разбить на две группы: первого рода и второго рода. О вторых разговор простой: это настоящие эгоисты, работающие только на себя. Таковых может исправить только Бог, ибо человекам это невозможно. А вот индивидуалисты первого рода другие – это люди с совестью, люди, в которых чувство справедливости не атрофировалось. По большей части это люди честные, с презрением относящиеся ко всякого рода халяве. Но в то же время дотянуться до коллективизма они, по тем или иным причинам, не могут: своя рубашка ближе к телу, работать надо на себя (и на свою семью) с целью «выбиться в люди» – в этом их справедливость. К индивидуалистам первого рода относится большинство людей, живущих своим трудом, прежде всего – крестьян.


Общество социальной справедливости возможно



Теперь уже можно вплотную заняться вопросом, при каких условиях возможна реализация общества социальной справедливости.

Индивидуалисты первого рода – это большинство человечества. Это люди, хотя в силу падшести, старающиеся урвать себе, но все же люди, в которых голос Божий еще не полностью вытеснен звоном злата, люди, пусть и не твердые в добре, но все же способные на него. И если глас Божий их достигает, то они начинают понимать важность социальной справедливости, принимать ее, требовать ее осуществления, бороться за нее. Но они же могут быть совершенно индифферентны к справедливости, утыкаясь в корыто потребления.

И за эти нетвердые души идет упорная борьба. Капитализм силится вытравить из них само понятие социальной справедливости, поставив на ее место наживу. В ход идет целая система приемов, направленная на снижение культурного уровня, на замену духовного материальным, на изображение греха в выгодном свете. Но всегда задача одна: вбить в голову человека мысль, что тебе нужно заботиться о благополучии только самого себя, а другие – пусть сами о себе позаботятся.

От исхода этой борьбы за души людей и зависит ответ на вопрос о возможности социальной справедливости. Но победить можно только при объединении всех антикапиталистических сил, как правых, так и левых. И более того, необходимым условием является активное участие в этом движении Православной Церкви. По сути дела она должна духовно возглавить антикапиталистическое движение. Церковь должна сказать, что капитализм и социальная справедливость – две вещи несовместные. И не только сказать, но и жить в соответствии с этим принципом. Тогда ей поверят очень и очень многие, даже неверующие. И тогда станет возможным изменение психологии индивидуалистов первого рода в сторону коллективизма и приятия подлинно евангельских, «нормативных» воззрений на социальную справедливость. Вследствие такого духовно-нравственного подъема мечты о Святой Руси и Великой России обретут реальную основу. Россия вернет себе свою самобытность, в том числе и в обретении своего, присущего ей социального строя, который будет разительно отличаться от Западного, приближаясь (в смысле устроения экономики) к советскому социализму.

Это не рай на земле. Куда там! В Царстве Небесном жизнь бесконечная, где «несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание». А это всего лишь общество социальной справедливости, где присутствует смерть и все тяготы земной жизни, но где ценится труд, и нет забытых и выброшенных из социума. Такой строй – хорошая подготовка к жизни в Царстве, которое, несомненно, тоже будет обществом – в высшем смысле этого слова. И этот строй возможен, несмотря на падшесть человеческой природы. Нужна только воля к свершению.

Однако пока события развиваются в совершенно противоположном направлении: руководство РПЦ сейчас взяло курс на «симфонию» с олигархической властью, оправдание капитализма и встраивание в его экономические институты. Церковь фактически отстраняется от борьбы за социальную справедливость, сводя свою социальную функцию только к «социальной работе», т.е. к точечной помощи немощным и больным. В результате эта борьба (а борьба эта праведная, поскольку справедливость – от Бога) будет вестись вне христианства, в основном левыми силами, увы, склонными к атеизму. В силу такой несогласованности нетрудно спрогнозировать, что эгоистам второго рода, ныне находящимся у власти, удастся сохранить ее вместе с бесчеловечным и антихристианским социальным строем. В то же время очень вероятно, что общество в полной мере проявит свою нестабильность, выплеснув весь заряд ненависти к новым барам. Надвигается социальная, государственная, национальная катастрофа. К чему она приведет – к окончательной гибели России или, наоборот, к ее очищению и чудесному возрождению – Бог ведает.

Но возможен и третий сценарий. Если власть имущим удается перетянуть на свою сторону индивидуалистов первого рода, прельстив их перспективой материального благополучия, то о социальной справедливости будет напрочь забыто. Возникнет общество свиного корыта с неприглядными сценами отталкивания друг друга от кормушки. Опасность такого развития событий велика, но, видимо у мирового правительства другие планы: оно очень боится России, и потому решило уничтожить русский народ на корню, оставив 15 млн. рабов для обслуживания трубы. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Посмотрим.

Ну а как же общество любви, о котором, на примере Иерусалимской общины, так вдохновенно повествуют Деяния апостольские? Оно тоже у нас возможно, но лишь в локальных сообществах, общинах, создаваемых группами единомышленников. Но вся Россия стать обществом любви не в силах – слишком много у нас индивидуалистов как первого, так и второго рода. Однако для существования общин любви характер окружающего их «большого» общества далеко небезразличен. В рамках общества эгоизма таким общинам существовать крайне трудно – они скрываются, уходят в андеграунд или остаются чисто ментальными союзами, наподобие церковных приходов. Только общество социальной справедливости даст возможность общинам любви развиваться, множиться, стать образцами жизни для «большого» общества.



--- --- ---



Кратко подытожим. В стремлении к социальной справедливости люди правы, ибо это Божие веление. Правы, поскольку чувство справедливости – чувство глубинное, ответственное за социальную жизнь человека. Они правы и в том смысле, что общество социальной справедливости достижимо, даже нынешним человечеством. Наконец, они правы потому, что только в условиях такого общества возможен расцвет общин любви, о которых нам повествует Новый Завет. Оправдание справедливости – вот что нужно нам, христианам, если мы хотим, чтобы Россия восстала из пепла.



09.11.11

 Отправлено: 26.09.12 20:23. Заголовок: http://www.chri-soc...

http://www.chri-soc.narod.ru/pravoslavnii_socializm.htm

Православный социализм: обоснование и проблемы реализации

Николай Сомин





Размышляя о будущем России, многие и многие жители нашей великой Родины приходят к мысли, о необходимости реализации христианского социализма, или, лучше сказать, – православного социализма. Почему эта идея, пусть медленно, но верно, завоевывает умы, несмотря на ее полную противоположность либеральному мейнстриму? Постараемся осмыслить этот феномен.



Предпосылки



Сначала об очевидном. Ни для кого не секрет, что ныне Россия находится в крайне тяжелом состоянии, просто на грани бытия-небытия. Развал экономики, несправедливость социальной структуры, упадок культуры, бытовой разврат, кризис национальной жизни, провал демографии – все это хорошо известно. И причина этого тоже очевидна: несвойственный русской цивилизации социальный строй – капитализм. Попросту говоря, мы гибнем от рынка, делающего из русского человека эгоиста и морального урода.



Капитализм был навязан нам Западом – нашим всегдашним, наиболее злым и сильным противником. Если кто думает, что Запад – никакой не враг, а наоборот, образец для подражания, то дальше эту статью ему читать не стоит. А для продолжающих укажем, что именно примат личной выгоды перед общими интересами, провоцируемый капиталистическим рынком, разрушает глубинные основы русской жизни и делает Россию беззащитной перед западной экспансией. И выскочить из этого капкана, оставаясь в рамках капитализма, у нас шансов нет. Поэтому, чтобы выжить, Россия должна отбросить губящий ее социальный строй, выработать и реализовать иной образ социального бытия. Какой?



Прежде всего, опирающийся на традицию, на многовековую историю русской цивилизации. История дается народу не для того, чтобы топтать ее ногами, а для уяснения, как народ может успешно продолжать свое историческое шествие. И наша история показывает, что наиболее успешные ее периоды были связаны не с развитием рынка, а с утверждением идеи служения (Богу, царю, отечеству, народу, общине), которая требует иной, нерыночной, модели экономики. Таковы периоды Московского царства (XVI-XVII века) и советского социализма (XX век). В то же время периоды, когда Россия втягивалась в рыночную стихию (вторая половина XIX в., XXI век), приводили к довольно быстрой потере хозяйственной независимости (а ныне – фактически и государственной независимости).



Далее, необходимо, чтобы чаемый социальный строй был морально выше навязываемого нам капитализма. Только более высокое целеполагание общества может обеспечить победу. Раньше мы всегда это понимали, и недаром наши предки называли себя Святой Русью, т.е. ставил самую высокую планку, какую только может поставить перед собой народ как целое. Сейчас же, в результате нашей общенациональной деградации, эта мысль забывается. И вообще должно констатировать, что нравственная составляющая социального устроения практически забыта. Польза, прибыль, нажива – вот стимулы, ранее всегда у русского человека вызывавшие подозрительность и даже презрение, стали легитимными и безусловными константами нашей жизни. Но нравственность отменить нельзя. Это в полной мере относится и к экономическому укладу. Наши русские философы прекрасно понимали, что экономика – не просто механизм удовлетворения материальных потребностей, а поле борьбы добра со злом. Например, Николай Бердяев: «экономика насквозь духовна», о. Сергий Булгаков: «экономика есть прикладная нравственность», или Владимир Соловьев: экономика – лишь «поприще для применения единого нравственного закона». Иначе говоря, будущее России связано с нравственно более высоким экономическим строем, чем капитализм.



Наконец, в национально-государственную идеологию должна быть введена религиозная составляющая. В случае России – православие, поскольку именно оно исторически явилось государственно-образующей религией России. И неудивительно, что по данным социологических опросов, более 70% населения России считает себя православными. Но дело не только в этом. Православие – подтвержденная веками, проверенная истина, и потому следование ей является обязанностью честного и нравственного человека. Православие же говорит со всей определенностью, что культ мамоны (языческого бога богатства) несовместим с верой в Бога. «Не можете служить Богу и мамоне» (Мф.6,24) восклицает Спаситель. Но именно на это – на служение деньгам, наживе, прибыли, в общем мамоне – толкает нас рыночная экономика. Разумеется, не все этому нажиму поддаются, но таковые оказываются идущими против течения и потому подвержены опасности быть выброшенными из социума. Большинство же выбирает мейнстрим, а вместе с ним и культ мамоны. Отсюда и неизбежный вывод, что капитализм – социальный строй, удаляющий человека от Бога. О том же говорит и история человечества, в которой наступление капитализма как правило было связано с упадком веры и маргинализацией религии.



Православный социализм



Что это такое? Если сказать одной фразой, то это – социалистическая экономика, поддерживаемая православной идеологией. Конечно, тут требуются разъяснения.



Под социалистической экономикой подразумевается экономический строй, основанный на общественной собственности на средства производства. Причем, было бы точнее сказать – государственной собственности. Частный сектор, как и сектор кооперативно-общинной собственности остаются, но они не играют первостепенной роли. Локомотивом социалистической экономики являются государственные предприятия, работающие по единому государственному плану. Прообразом такой экономики служит экономика советского периода, а точнее – «сталинского» периода 30-х –50-х годов XX в.



Однако, «православный социализм» кардинально отличается от советского социализма другой идеологией – православной. Под православной идеологией понимается система государственно-образующих идей, в основе которых лежит православная вера. В частности, православная идеология дает обоснование того, что именно социалистическая (в вышеуказанном смысле) экономика не только согласуется с догматами православной веры, но и является гораздо ближе к идеалам христианства, чем рыночная (капиталистическая) экономика.



Другое важное положение православной идеологии – православное государство, с одной стороны владеющее мощным комплексом государственных предприятий, а с другой стороны, – признающее авторитет Православной Церкви и сотрудничающее с ней в государственных делах. Тем самым Православная Церковь получает статус выделенный, государственный. Разумеется, Церковь в текущих делах управления не участвует, но она определяет общий курс и влияет на наиважнейшие, судьбоносные для России, решения. В смысле политического устройства не только допустима, но и даже желательна православная монархия.



Такова в самых общих чертах социальная конструкция «православного социализма». Конечно, это только общая схема, многое выпущено (в дальнейшем изложении кое-что будет дополнено). И, разумеется, эта схема порождает массу вопросов. На некоторых из них мы остановимся ниже.



Обоснование



Совместим ли социализм с православием? Зачастую (особенно среди православных ортодоксов) высказывается мнение, что социализм абсолютно несовместим с православием, что такое совмещение – абсурд, «круглый квадрат», и потому в жизни реализовано быть не может. По этому поводу заметим, что православие и социализм – сущности разнородные – они указывает на разные стороны бытия. И именно поэтому они в принципе могут быть совместимы. Несовместимы православие и ислам, несовместимы социализм и капитализм, поскольку это идеи, занимающие одну и ту же нишу и конкурирующие между собой. А вот православие и социализм в принципе вполне могут быть совместимы.



Почему социализм ближе к христианству, чем рынок? Но, может быть, именно капитализм куда лучше совместим с православием? Нет, это не так. И в подтверждение можно привести такое множество богословских аргументов, что исчерпать их в короткой статье совершенно невозможно. Укажем лишь на один довод. Православие предполагает личный аскетизм – обилие вещей, большое богатство пленяют душу, отвращая ее от Бога. Но как аскетам организовать свое государство? – ведь оно должно быть по необходимости сильным по крайней мере в хозяйственно-техническом отношении, поскольку должно оборонять себя от внешних врагов. Капитализм развивает технологии, но совершенно противопоказан идее аскетизма. Там наоборот – бесконечное производство все новых и новых товаров, и, разумеется, их «впаривание» населению. А вот православный социализм, базирующийся на государственной промышленности, вполне позволяет совместить эти идеи: личный аскетизм отнюдь не противоположен государственной мощи.



Достигается ли тут социальная справедливость? Сначала заметим, что в либеральной экономике осуществить социальную справедливость невозможно. Ибо ее цель иная – максимизация личной прибыли. Происходящие там процессы выравнивания доходов – подачки, чтобы население не слишком возмущалось. Да и делаются они за счет ограбления других стран, не входящих в золотой миллиард. В рамках же православного социализма установление справедливости вполне возможно. Конечно, сама по себе государственная собственность справедливости не гарантирует – для этого нужно, чтобы государство поставило социальную справедливость в качестве главного приоритета. Но таким и должно быть православное государство. Разумеется, так будет только в том случае, когда наши богословы наконец-то признают установление справедливости богоугодным делом.



Какова мотивация труда в православном социализме? Православный социализм не отрицает необходимость материального обеспечения жизни человека. Но все же религиозная мотивация главенствует. Работать ради Бога, ради любви к ближнему, ради спасения в вечности – вот мотивы, как представляется, наиболее сильные для верующего человека. В то же время мотив наживы, стяжания как можно больше богатства православный социализм не приемлет. И именно в этом – в мотивации труда – можно усмотреть его основное моральное преимущество перед рыночной экономикой.



Почему такой строй сможет противостоять западной экспансии? Потому что он ближе к Божьим заповедям, чем строй наших противников, и следовательно, угоден Создателю. Потому что он предполагает возрождение России на основе деятельного труда, направляемого нравственно высокой мотивацией. Потому что народ наш из нынешнего разобщенного и развращенного населения превращается в единый социальный организм, исповедующий высокие христианские ценности. Наша русская история эту уверенность подтверждает. Советский социализм, даже имея атеистическую идеологию и крайне несовершенную мотивацию труда, 70 лет успешно противостоял превосходящим силам Запада, победил в страшной войне с гитлеризмом и построил великое государство. Имея более совершенную, истинную идеологию наш народ тем более сможет выстоять в этом новом витке противостояния. И более того, в православном социализме он сможет наконец-то достичь своей заветной цели – создания праведного социума. Россия дважды с разных сторон пыталась его реализовать – сначала со стороны христианства проектом «Третий Рим», а затем, со стороны социализма, Советским проектом. Достигнуть синтеза не удалось – оба проекта были лишь частичными реализациями православного социализма. Но история еще не кончилась, и Бог ждет от нас исполнения этой «русской идеи».



Разумеется, это далеко не все вопросы, которые можно задать. Автор не раз слышал: «ну а где же частная инициатива, чувство хозяина – ведь всего этого социализм не дает?»; «а где же свобода?», «не кажется ли автору, что это старый тоталитаризм, только в новой идеологической упаковке – разве мы этого не проходили?»; «не утопия ли все это?». Что ж, и эти вопросы имеют право на существование. Но для ответа на них нужно погрузиться в проблему реализации православного социализма.



Индивидуалисты и коллективисты



Хорошо известно, что по отношению к социуму люди делятся на две психологические группы: индивидуалистов и коллективистов.



Индивидуалист ставит себя, свои цели выше целей общества. Он стремится быть максимально независимым от социума и любые ограничения, налагаемые на него обществом, ощущает как каторгу, как «тоталитаризм». Поэтому поведенческая свобода для него – высшая ценность, и он стремится к такому социальному укладу, где это свобода максимальна.



Коллективист, наоборот, считает ценности общества более приоритетными, чем собственные. Поэтому его отношение к социуму выражается в идее служения ему. Коллективист служит царю, отечеству, нации, общине и проч. Общество, к которому он принадлежит, коллективист рассматривает не как давящую на него среду, а как большую семью – в ней он живет, ей он отдает свои силы, но и, как член семьи, рассчитывает на аналогичное ответное отношение к нему со стороны других членов семьи.



Современная социальная психология просто отмечает различие между этими установками. Но христианство идет глубже. С точки зрения христианской нравственности коллективист находится на более высокой ступени – он готов жертвовать своими интересами ради общего, а значит – ради ближнего. А ведь именно жертва и является сущностью христианской любви. Индивидуализм же христианство рассматривает как разновидность эгоизма, расцветшего в человечестве после грехопадения праотцев. Ибо под свободой христианство понимает свободу от греха, а вовсе не свободу от ограничений. Отсюда ясно, что социализм с его коллективизмом и идеей служения оказывается ближе к христианству, чем индивидуалистичный капитализм. Ближе, заметим, в смысле самой сокровенной христианской идеи – любви к ближнему.



Ясно и другое – православный социализм будут поддерживать именно коллективисты. Ибо он дает им предпочтение, и ограничивает эгоистичные стремления индивидуалистов. Однако, падшесть (следствие грехопадения) в человечестве очень велика, и потому индивидуализм крайне живуч. Собственно, западная рыночная экономика является его экспансией на всю социальную жизнь. И естественно, что за такую экономику и держится индивидуалист.



Что касается русских, то нельзя сказать, что они – ярые коллективисты. Нет, коллективизм русских умеренный, старающийся сохранить личную свободу, коллективизм не бытовой, а скорее нравственный, который ярко проявляется лишь в тяжелую минуту. Но западный индивидуализм волчьей стаи для нас совершенно неприемлем. И сейчас ведется война, война за души людей, за то, чтобы сохранить в них коллективизм.



Именно засилье индивидуалистов и затрудняет реализацию православного социализма. Впрочем, чем более высоким в нравственном смысле строится общество, тем более обнажается противоречие между коллективистами и индивидуалистами. Потому неудивительно, что среди последних православный социализм, конечно же, будет квалифицирован как «тоталитаризм», «казарма», и его введению будет оказано активное сопротивление. Но давайте разберемся, так ли уж «тоталитарен» православный социализм?



Прежде всего, там проводится принцип не запрещения, а отдания предпочтения. Для людей, которые не могут себя мыслить вне бизнеса, есть частный сектор. Однако фактически он представляет собой «отстойник фанатов капитализма» без шансов завладеть всем социумом, поскольку находится под государственным контролем, особенно – в области ценообразования. Православная вера также не является обязательной (ведь «невольник – не богомольник») – допустимы все неэкстремистские конфессии и традиционные религии, а том числе и атеизм. Но предпочтение отдается все же православию как исторически обусловленной государственно-образующей религии. Наконец, допустима и даже всячески приветствуется общинная форма собственности, отличная от государственной. Однако предпочтение будет отдаваться православным трудовым общинам единомышленников, в которых производственные отношения пронизаны духом христианской любви. Эти «общины любви» должны являться и нравственными и трудовыми образцами для всего народа.



Но все равно сам принцип предпочтения вызовет у индивидуалистов яростное неприятие. Поэтому необходима определенная степень принуждения, по возможности, мягкая. Вот он «тоталитаризм!» – послышатся крики вокруг. По этому поводу надо сказать следующее. Есть принуждение и принуждение. Принуждение в целях возвышения или обогащения какого-то отдельного лица (или группы лиц) совершенно безнравственно, и всякий человек должен против такого принуждения восставать. Но есть принуждение ради выживания, ради сохранения целого в критической ситуации. А вот такое принуждение спасительно, и оно должно быть, несмотря на тягости, принято. Кстати, так частенько бывало в истории Руси. Последний раз – во время Великой Отечественной войны. Сейчас – именно такая критическая ситуация. Мы – на краю пропасти, и камешки из под ног уже сыплются вниз. Угроза для страны и народа – смертельная. Точка невозврата где-то совсем близко. Поэтому собирание нации в форме православного социализма является необходимостью, даже если сопряжено с принуждением. Отсюда, кстати, видно, что православный социализм – вовсе не рай на земле. Он есть строй трудовой справедливости, строй служения отечеству, строй, огражденный законами, за невыполнение которых следует наказание. И все же это будет во всех отношениях лучше, чем жестокая и в социальном плане бесперспективная военная диктатура, к которой вполне возможно скатится наша история.



Конкретные шаги



Если говорить о конкретике, то для реализации православного социализма необходимы следующие шаги.



Первый. Россия должна восстановить свой промышленный потенциал, поддержать собственную промышленность и аграрный сектор, ввести разумную автаркию (в этом смысле вступление в ВТО – шаг самоубийственный). Необходимо восстановить армию, оснастить ее новейшими видами вооружения.



Второй. Надо создать православную идеологию, т.е. план организации российского социума на основе христианских ценностей. В основу идеологии должна быть взята идея православного социализма. Эта идеология должна быть взята нашей Церковью на вооружение.



Третий. Надо переломить демографическое вымирание русской нации. Русский крест должен изменить свой вид, так чтобы кривая рождаемости пошла вверх, а смертности – вниз. Это можно сделать на основе широкой популяризации многодетной православной семьи.



Четвертый. По выполнении, хотя бы частичном, предыдущих шагов, следующей главной задачей становится возрождение православного (т.е. руководствующегося православной идеологией) государства. В принципиальном плане политическое устройство власти не существенно – важно лишь, чтобы власть поддерживала и укрепляла социальный строй православного социализма. Однако практически лучшей в данных форс-мажорных условиях будет форма православной монархии.



Пятый. Необходимо воссоединение в единое государство православных славянских народов прежде всего – украинского и белорусского. Восстановление (пусть неполное) в географическом смысле Советского Союза – условие обязательное.



Шестой (самый трудный). Надо изменить экономический строй, национализировать хозяйство (мирным путем), минимизировать частный сектор, возродить плановое хозяйства.



Седьмой. Последний по порядку, но не по важности: создать сеть православных трудовых «общин любви».



Каждый из этих шагов труден, проблематичен, поскольку и внешнее и внутреннее противодействие будет огромным. Хотя не невозможен – была бы воля к осуществлению этих шагов. Увы, пока все идет в обратном направлении, и мы летим в пропасть. Но наш разговор о будущем, – о будущем должном, о будущем, наступление которого станет исполнением Божьего замысла о русском народе. Такой разговор все равно необходим. Ведь, кто знает, может быть, несмотря на все наши пессимистичные выкладки, все повернется иначе. И Божий промысел, которого мы и представить не можем, откроет нам возможность реализации православного социализма.



12.06.12.

 Отправлено: 26.09.12 21:34. Заголовок: всё, конечно хорошо ..

всё, конечно хорошо написано, умно.
лично моё мнение таково, пока каждый человек не осознает, что он болен, так сказать не таков как он думает о себе, не поймет, что сам лично не сможет себе помочь без Бога, и не осознает, что вокруг него такие же больные люди, которым требуется помощь от меня(в смысле без дел, вера мертва) и не начнет действовать как должно, будет тяжело что либо изменить. И какие бы благие намерения не были.

 Отправлено: 26.09.12 21:59. Заголовок: Да конечно, но индив..

Да конечно, но индивидуальное духовное самосовершенствование в условиях капитализма с его культом наживы крайне затруднено, поэтому надеяться на изменение мейнстрима общественного сознания при сохранении нынешнего экономического порядка вряд ли стоит. И как быть с атеистами и агностиками? Нужны какие-то универсальные рецепты, которые подошли бы всем.

Вот мои размышления на тему воспитания нового человека. Вслед за Рене Жираром я считаю, что природа человека желание, природа желание мимезис. Миметическое насилие и есть власть. Если данная антропологическая концепция верна, то "плохой" миметизм (соперничество) может быть устранён сведением к нулю объектов, за которые возможно соперничество между людьми (тебе положено это, другому — то) в результате уничтожения частной собственности и открытого доступа любого человека ко всем благам цивилизации; а "хороший" миметизм (на котором строится любое обучение) может быть усилен в результате воспитания в человеке желания подражать личностям, реализовавшихся в творческом труде. Таким образом устранив плохой мимезис и связанное с ним насилие и одновременно усилив мимезис положительный - любовь к творческому труду как объекту подражания мы сможем воспитать Нового Человека - Человека Воспитанного, НЕ МЕНЯЯ ПРИ ЭТОМ ЕГО СУЩНОСТНОЙ ПРИРОДЫ.

 Отправлено: 20.06.13 01:47. Заголовок: Неомарксист Приветст..

Неомарксист Приветствую, давненько не был на форуме. Вижу он еще работает. Очень хорошо. Буду рад общению. Иван.

 Отправлено: 21.06.13 23:22. Заголовок: Миша В рад вашему во..

Миша В рад вашему возвращению на форум. Пишите, выкладывайте материалы по тематике нашего форума. надеюсь на дальнейшее плодотворное сотрудничество. Анатолий

 Отправлено: 26.02.14 09:33. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/nam_nado_izmenit_socialniy_stroy.htm

Николай Сомин

Нам надо изменить социальный строй
(выступление на конференции «Национальная идея России против Нового Мирового Порядка» 22.02.14)

Мне думается, что в этом собрании нет необходимости долго говорить о том, что мы находимся в глубочайшей яме. Такой сокрушительной и такой всеохватной катастрофы не было за всю историю России. Разрушена ее экономическая мощь, попрана ее государственная независимость, разорены армия, медицина, наука и образование, практически полностью уничтожена самобытная русская культура, резко понижен уровень нравственности. Осталась только Православная Церковь – этот последний оплот нашей русской обороны. Если он упадет, если Церковь так или иначе покорится католичеству или просто омертвеет в своем бюрократизме, то можно считать, что России больше не будет. Поэтому из последних сил необходимо стоять за православие и поддерживать в народе православное начало. Однако этого мало. Необходима еще смена социального строя. И об этом хотелось бы поговорить подробнее.

Дело в том, что именно нынешний капитализм является виновником и универсальной причиной нашей катастрофы – это теперь ясно даже слепому и глухому. Навязанный нам с Запада, он стал тараном, буквально сломавшим нашу русскую оборону против мирового зла. И не удивительно: капитализм абсолютно несовместим с русской ментальностью.

Прежде всего, капитализм несправедлив. В рыночной экономике экономически более сильный имеет больше возможностей выкручивать руки более слабому. А потому богатые еще больше богатеют, а у бедных отнимается и то, что есть. Это давно и надежно выяснено многими честными экономистами. Но капитализм доводит рынок до абсурда – продается буквально все и вся, включая сами деньги. И всю несправедливость и жестокость капиталистической экономики наш народ ныне прочувствовал в полной мере. А надо сказать, что острое чувство справедливости является одним из самых характерных черт русского человека.

Далее, капитализм греховен и просто развратен. Грех, как известно, привлекателен, и потому его продажа выгодна экономически. А это означает, что, капитализм, для которого существует только прибыль, всегда будет стремиться к раздуванию греха, его легализации, распространению – в общем, придания ему привлекательного товарного вида. И мы все знаем, какая пошлость, мерзость и похабщина льется и льется на наш народ в виде товаров, и не только – в виде книг, кино, музыки, театров, телевидения, интернета – ведь теперь все явления культуры тоже пошли на продажу. Все это – прямая угроза тем традиционным семейным и культурным ценностям, благодаря которым наш народ выживал в самых сложных обстоятельствах.

И наконец, капитализм разрушает нашу веру. Капитализм – не просто практический материализм (как думал, например, Бердяев). Нет, он идет гораздо дальше и превращается в религию – религию денег, поклонение мамоне – этому современному обличию сатаны. Поэтому слова Спасителя «Не можете служить Богу и мамоне» означают, что капитализм, как служение мамоне, несовместимо с христианством. Русский народ всегда с недоверием относился к богатству и презирал стяжание. Но ныне мамона всех заарканил, всех заставил работать себе. И потому эта страшная подмена Христа мамоной совершается, к сожалению и в нашем народе, уродуя его нравственный облик.

Как мы видим, не только материальную, а преимущественно духовную катастрофу несет в себе капитализм. И поэтому для нас он губителен. Надо смотреть правде в глаза и понимать, что при господстве капитализма Россия никогда не поднимется с колен, никогда не станет Святой Русью. Наоборот, капитализм буквально стирает нашу цивилизацию с лица земли. И потому этот строй во что бы то ни стало должен быть ликвидирован и заменен на другой. Какой же? Во-первых, – справедливый, и во-вторых, – возвышающий духовность нашего народа. Сочетанию этих двух условий удовлетворяет только православный социализм. Это строй, идеологической основной которого являются христианские нравственные ценности, а экономика – типа сталинской, базирующейся на национализации средства производства. Сейчас такая точка зрения завоевывает все большее и большее число сторонников, причем именно среди православных христиан. Однако немало и возражений.

Одно из них состоит в том, что первым по важности считается не социально-экономический строй, а форма власти. Православная монархия – вот социальный идеал многих церковных людей. Именно в ней ищут решение всех проблем. Мол, «только бы был у нас Царь- помазанник – а он уж решит, что делать и каким должно быть экономическое устроение». Это довольно наивный взгляд. Дело в том, что перед любым царем все равно возникнет вопрос социального строя. Ибо нет строя монархического, а есть строй капиталистический и строй социалистический, и выбирать на современно этапе можно только из этих двух. И нетрудно спрогнозировать судьбу монархии в обоих случаях. Капиталистический выбор означает, что собственность остается в руках олигархов, а следовательно – и фактическая власть. Олигархат сам хочет править и умножать свою власть, и потому он либо уничтожает монархию, либо делает ее кукольно-декоративной, бессильной и безвластной. Это с несомненность показала вся история Нового времени, в том числе – и история России. И наоборот, при социализме монарх является фактическим держателем всех экономических ресурсов страны, и потому обладает подлинно самодержавной властью, которую он имеет все возможности использовать на благо народа и на построение великой России. Как тут не вспомнить пример Сталина. Выходит, что только социализм может в будущем стать основой для возрождения подлинного самодержавия. Таким образом, целью социальных преобразований является созидание благодатного социального строя; власть же – только инструмент этого созидания.

Однако говорят: «Ну как же можно совместить православие и социализм? Это абсурд. Ведь большевики разрушали храмы, убивали священников и проч.». Отвечу. Да, наша Церковь претерпела при большевиках жесточайшие гонения. Было репрессировано порядка ста тысяч активных верующих, из которых около 40% расстреляно или умерло в лагерях. И было бы величайшей несправедливостью этот тяжелый грех замалчивать или преуменьшать. Господь наказал убийц – дело большевиков было, как мы знаем, разрушено.

Однако счет, к сожалению, можно предъявить и церковной стороне. Дело в том, что в течение длительного времени наши православные богословы искажали евангельское и святоотеческое имущественное учение, в результате чего оно превратилось в апологию частной собственности. Особенно сильно эти искажения совершались в период конца XIX – начала XX веков. Тогда в наших богословских журналах появилось множество статей с критикой атеистического социализма. Однако полемика велась по принципу: «если социализм за общественную собственность, то для опровержения его надо ратовать за частную собственность». В результате вся эта кампания вылилась в оправдание веками сложившихся несправедливых имущественных отношений. Фактически Церковь стала выгораживать капитализм, который в то время активно развивался в России. Это попрание евангельской правды тоже является грехом. Разумеется, это грех совершенно другой природы, чем убийства и гонения. Но поскольку Церковь является хранительницей Божией правды, то грех этот нельзя квалифицировать как несущественный. И Господь этот грех тоже наказал, причем при посредстве тех же большевиков – из-за неверной социальной позиции Церковь попала в классовые враги, что и обусловило гонения.

Каков выход из этого исторически сложившегося противостояния между социализмом и христианством? Только один: надо отбросить взаимные обвинения и начать диалог с чистого листа. Церкви необходимо по-христиански простить обидчиков. А коммунистам нужно изгнать из своих рядов троцкистов-атеистов, яростно противящихся сближению с Церковью.

Тогда Россия может выйти на реальный путь созидания христианского социализма. Путь этот, как видится, указан нам самим Господом. И Россия с разных сторон пыталась его осуществить. Один раз – со стороны Православия, создав православную Империю; другой – со стороны социализма, построившего государство социальной справедливости. И только трагическое неумение совместить эти идеи, не дало пока возможности реализовать православный социализм.

Однако иного пути у нас нет.
Спаси Господи.

18.02.14

 Отправлено: 03.04.14 20:56. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/mol_pravoslavie_i_kommunizm.htm

Александр Молотков

ПРАВОСЛАВИЕ И КОММУНИЗМ: ПОТЕНЦИАЛ РУССКОЙ ИСТОРИИ

1.
Вопрос о соотношении Православия и Коммунизма, или по другому – христианства и социализма, не лежит на поверхности. Он не присутствует в общественном сознании как жгучая политическая проблема, не интересует церковь как важная богословская задача, не волнует коммунистов, как проблема научной теории. И по мере отдаления от Советской эпохи, по мере погружения России в иные исторические реалии этот вопрос кажется все менее актуальным. Коммунизм в прошлом, Православие, наоборот, возрождается – зачем сопоставлять расходящиеся идеологии, которые и в период «мирного» сосуществования не могли найти общего языка. Не лучше ли искать опору в настоящем, поддерживать патриотические начинания власти и укреплять общественную жизнь на ниве прагматических, а не идеологических подходов. Так думает нормальное обыденное сознание, всецело вписанное в эмпирическую реальность, и не страдающее излишней философской рефлексией. Что само по себе понятно: уровень реальной жизни определяет конкретика повседневных действий, а не отвлеченные идеологические изыскания. Поэтому вопрос о соотношении Православия и Коммунизма сегодня мало кого интересует, как не имеющий прямого отношения к реальности.
Однако помимо эмпирической реальности существуют и иные измерения социального бытия – метафизическая реальность национального духа, область национального самосознания, историческое пространство будущего. И в этих измерениях вопрос о соотношении Православия и Коммунизма приобретает значительно более существенное значение. Православие и Коммунизм фигурируют здесь как два мощнейших идеологических полюса, которые до недавнего времени задавали направленность русской истории, причем направленность на первый взгляд противоположную. Так по крайне мере считает традиционное церковное сознание, когда говорит, что коммунисты хотели построить «рай на земле», в то время как православие стремится к «раю небесному». Это противоречие остается серьезнейшей загадкой русской истории, до сих пор внятно не осмысленной, ибо простой сброс коммунизма «на свалку истории», по умолчанию осуществляемый сегодня в общественном сознании, ничего не объясняет. Неужели советский коммунизм был досадной ошибкой русской истории, ее злополучным «мессианским соблазном», ложным направлением развития? Многие факты, и в первую очередь само исключительное величие Советской России в XX веке, заставляют в этом усомниться. Поэтому вопрос о соотношении Православия и Коммунизма никак не может быть отброшен как не существенный, и нам необходимо вновь и вновь к нему обращаться, если мы хотим до конца осознать логику русской истории и определиться с ее дальнейшим развитием. Более того, учитывая значимость данного вопроса для русской истории, можно говорить о том, что оставаясь по существу неразрешенной проблемой прошлого, этот вопрос становиться основной проблемой Будущего. Его условная второстепенность объясняется лишь временным снятием в общественном сознании проблемы Будущего: для тех, кого в целом устраивает нынешнее настоящее, или кто смирился с его гнетущей безысходностью, - этого вопроса нет. Для тех же, кто ищет выхода из исторического тупика и озабочен возрождением национального духа в Большой истории этот вопрос остается тем «камнем преткновения», который невозможно обойти стороной.
Это означает, что вопрос о соотношении Православия и Коммунизма – это историософский вопрос, т.е. вопрос, требующий решения в контексте истории, а не просто на уровне условной философской проблемы. Он уже был поставлен историей в рамках жесткого православно-коммунистического противостояния в XX веке, но так и не нашел вразумительного ответа, оставив Россию в состоянии глубокого идеологического «недоразумения». Сегодня же от исторического противостояния надо перейти к мировоззренческому диалогу, чтобы восстановить единство русской истории. Лишь воссоединив разорванную идеологическую ткань прошлого, мы сможем сформулировать национальную идею Будущего.


2.
Именно сегодня пришло время этого вопроса. Именно сегодня он по-настоящему актуален как принципиальная историософская задача, ибо до нашего времени он никогда не стоял и не мог быть поставлен как проблема Будущего. Не являл себя как завораживающая философская, богословская и идеологическая тайна, скрывающая огромный мировоззренческий потенциал, способный вновь преобразить историю. Потому что вплоть до нашего времени в процессе истории этот вопрос был диалектически разделен – как тезис и антитезис. И только сегодня, когда инерция диалектического противостояния истории в этом вопросе полностью исчерпана, мы можем говорить о синтезе. Должна была быть до конца исчерпана материалистическая версия коммунизма, прежде чем мог быть поставлен вопрос о его каком-то ином (духовно-религиозном) измерении. И должно было вновь развернуться двадцатилетнее «православное возрождение», чтобы стала понятна его практически-социальная историческая бесперспективность. Православие и Коммунизм сегодня встречаются на равных, перед лицом безнадежного исторического тупика им остается только диалог.
Специфика исторического расклада в данном вопросе состоит в том, что объективные мировоззренческие тенденции прошлого однозначно разводили Православие и Коммунизм (как веру и разум, идеализм и материализм, науку и религию) по разным мировоззренческим полюсам. Реализоваться в истории XX века мог только материалистический коммунизм Маркса, всецело выпестованный позитивизмом эпохи Просвещения. И это тоже диалектически закономерно (тезис и антитезис): оттолкнувшись от несостоявшихся теократий средневековья, эпоха Просвещения выдвинула свой гуманистический проект – рационально организованное справедливое общество социализма. Причем, исходящий в своем этическом пафосе из лучших христианских побуждений: первые наброски нового справедливого общественного устройства были сделаны именно в христианском мировоззренческом контексте (Т.Мор, Т.Мюнцер, Т.Кампанелла и др.). Важно обозначить эту незаметную диалектическую ступень, чтобы потом вновь суметь на нее вернуться: религиозный поиск социальной справедливости, почувствовав свою практическую политическую неполноценность, обратился к рациональному пути решения этого вопроса, обернувшись в итоге в атеистическую модель коммунизма. Поэтому можно сформулировать принципиальный тезис: в конечном варианте христианство и коммунизм кажутся антиподами, но в диалектическом мировоззренческом процессе истории они едины – идеологически начиналось все как христианство, а закончилось как коммунизм. И сегодня надо понять это спокойно без всяких ярлыков, обвинений и проклятий – такова объективная правда истории, к которой все напрямую причастны, и христиане и коммунисты, как бы они при этом не отрицали, не отталкивались, и не отрекались друг от друга. По масштабу духовно-исторических процессов это сравнимо с библейской историей: начиналось все как иудаизм, а закончилось – как христианство. Та же неисповедимость путей Господних. С той лишь разницей, что окончательное формирование идеи коммунизма еще не завершено, и именно глубинная Истина христианства должна стать центральной Истиной коммунизма. Тогда все замкнется, сцентрируется, форма узнает свое исходное содержание, и История вновь продолжит свое величественное Божественное движение.
Этот вопрос нужно понять в диалектической логике истории, а не в статике доктринального антагонизма. Именно тогда открывается новая историческая перспектива, замыкающая исторические эпохи в импульсе нового мировоззренческого синтеза, – в соединении духовной устремленности христианства с рациональной социально-экономической правдой Коммунизма. Как дальнейшее продолжение и воплощение Истины христианства в реальной истории, как ее выход на уровень новой общественно-социальной актуальности. Так рождается принципиально новая цивилизационная парадигма и открывается светлый горизонт Будущего, возможность продвижения к которому открыта только в России. И думается, не надо объяснять почему.
Масштаб вопроса именно таков. В наше критическое время ставить вопрос о Будущем в православном контексте можно лишь радикально: …или действительно «последние времена», – или Новая история! Или мы сворачиваем православный проект до малого остатка «истинно спасающихся» и уходим в духовные катакомбы; или, наоборот, раскрываем его в новом историческом масштабе через возрождение в новом социально-политическом качестве. Третьего не дано, т.к. наличная реальность с духовной, социально-экономической, культурной, демографической и экологической точек зрения не оставляет никаких равновесных христианско-позитивных шансов на будущее. Исторический выход в Будущее для России только один – новая мировоззренческая социально-политическая парадигма.

3.
Эта православно-коммунистическая перспектива остается единственной еще и потому, что сами по себе ни Православие, ни Коммунизм не могут уже предложить для истории ничего нового. Коммунизм идеологически и политически выдохся, а Православие, как оказалось, не смогло принести ожидаемый «плод» возрождения России, несмотря на повсеместное восстановление храмов и помпезные трансляции богослужений в Храме Христа Спасителя. Популярный в недавние годы тезис о том, что «возрождение Православия это и есть возрождение России» не оправдался. И это тоже надо признать со всей ответственностью, а не продолжать тешить себя иллюзиями о «грядущем православном царстве» в стиле новой средневековой теократии.
Исторический кризис России в том и состоит, что традиционных идеологических резервов развития у нее на сегодняшний день не осталось, исторически они исчерпаны, а новые поиски «национальной идеи», периодически инициируемые властью, носят явно искусственный популистский характер. Глубокий идеологический разрыв между православием и коммунизмом олицетворяет тупик русской истории, в котором собственно русская история остановилась, а ее «свято место» занял симулякр западного либерально-капиталистического проекта. Рыночно-капиталистические реалии, пришедшие на смену социально-экономической практике социализма, идеологически никак не стыкуется с Православием, более того, этически ему противоположны. Это задает перманентный «шизофренический эффект» между христианским архетипом национального самосознания и антихристианской практикой общественных отношений. У общества с таким раздвоением бытия и сознания никаких исторических перспектив быть не может.
Ситуация осложняется тем, что в состоянии идеологического «тупика» российское общество поддерживается искусственно. Православие и Коммунизм, как два лика единой русской истории, планомерно разводятся по противоположным мировоззренческим полюсам без какой-либо возможности диалога. С одной стороны методично и последовательно в обществе культивируется антисоветизм, очерняется насколько возможно все, что связано с историей коммунизма в XX веке. С другой, всячески подчеркивается «возрождение Православия», создается иллюзия идеологического реванша Православия на государственном уровне как бы в качестве замены ложной коммунистической идеологии. На самом деле общественно-государственной идеологией Православие не становиться (оно и не может быть таковым в его современном состоянии), а просто служит декоративным идеологическим прикрытием власти, методично исповедующей всей своей политикой западно-ориентированный либерализм.
Если принять во внимание традиционно культивируемый в церковной среде внутренний антикоммунизм, как болезненную память о перенесенных гонениях, то говорить об особом положительном внимании православных к идеологии коммунизма не приходиться. При том что многие православные с ностальгией вспоминают позднесоветское время, с удовольствием смотрят советские фильмы, гордятся Великой Победой, и на выборах голосуют за коммунистов. Только на этом последнем уровне позитивной психологической памяти о советском прошлом могла бы выстроиться новая идеологическая православно-коммунистическая альтернатива, но должной духовной и интеллектуальной рефлексии по данному поводу в церковной среде, к сожалению, не происходит. Все положительное, связанное с советским прошлым, пролетает на уровне сиюминутных преходящих психологических импульсов, не имеющих каких-либо серьезных мировоззренческих последствий. А антисоветская пропаганда в СМИ профилактически стирает всякие следы этих импульсов из памяти.
Тем не менее, идея близости и взаимосвязи православия и коммунизма все тверже прокладывает себе дорогу в общественном сознании, и нет сомнения, что этот процесс будет продолжаться. В состоянии кризиса, в условиях тотального антагонизма с нынешней либерально-капиталистической реальностью, православное сознание не может не обратиться к памяти о положительном опыте социализма, зримо и парадоксально воплотившего в России принципы христианской справедливости, нравственности и культуры. Православная ностальгия о советском прошлом не случайна, это свидетельство внутреннего родства того и другого, трагическим образом не осознанного в самой истории.

Понять существо внутренней близости православия и социализма – задача сегодняшнего дня. И это требует определенных усилий. Чтобы перевести первичное ощущение близости христианства и социализма на более твердый теоретический фундамент, нужна напряженная работа ума – философская рефлексия, которой большинство обычных людей естественным образом не обладает. Но каждый, кто возьмется за положительное философское рассмотрение взаимосвязи Православия и Коммунизма, сделает для себя много поразительных открытий, снимет множество недоразумений, обнаружит огромное пространство непротиворечиво сочетающихся смыслов, линий истории и духовных аналогий. Увидит непростую историю России цельной и непротиворечивой. Но главное – увидит для нее возможность Будущего.
Несколько лет назад подобную духовно-интеллектуальную работу – от мимолетного позитивного импульса до глубокой философской рефлексии – проделал и автор этих строк, в результате чего появилась книга «Миссия России. Православие и социализм в XXI веке». Сейчас готовиться к изданию книга Н.Сомина «Православный социализм как русская идея» (не пропустите), всесторонне раскрывающая положительно-богословскую сторону вопроса. Есть еще ряд авторов переступивших «черту отчуждения» между христианством и коммунизмом. Но в целом эта область остается открытой для духовно-интеллектуального осмысления, и будущее полноценное общественно-идеологическое понимание данного вопроса еще впереди. Пока же основная проблема в том, чтобы сделать первый шаг – преодолеть барьер недоверия, снять первую отрицательную реакцию на положительную постановку данного вопроса. Большинство отходит в сторону именно на этом этапе, априори отрицая саму правомочность позитивного подхода к теме. Надо смелее переходить эту черту отрицания: чем быстрее мы это сделаем, тем скорее вернемся в единое пространство своей истории и обретем, наконец, ясное понимание прошлого и спасительное направление Будущего.

Есть, правда, еще один фактор, сдерживающий историческое разрешение проблемы между Православием и Коммунизмом – это, как ни странно, патриотический ореол современной «путинской эпохи». Дело в том, что в общественном сознании, путем искусственного создания образа политической «стабильности» и предельно персонифицированной «патриотической власти», снимается сама острота и болезненность переживаемого Россией цивилизационного кризиса. Патриотическая риторика, ставшая доминирующим мотивом официального информационного пространства, создает иллюзию подлинности переживаемого исторического этапа, успокаивает национальное самосознание на психологическом уровне. Словно никакой идеологической проблемы на сегодня в русской истории не существует, словно все «в надежных руках» и рано или поздно мы вырулим на правильную дорогу под мудрым руководством нашего кормчего. В обществе просто снята проблема Будущего как принципиальная идеологическая проблема, скрыта ее острота, а значит, заблокирована мобилизационная работа национального духа по созданию нового исторического проекта и выходу из цивилизационного кризиса. Мы просто медленно, но верно вырождаемся в состоянии вязкого, почти бесконечного, исторически бессмысленного «путинского застоя» без какого-то активного движения мысли, без стратегических целей, без какой-либо надежды на будущее. За фасадом эффектной патриотической риторики правит бал все та же компрадорская олигархия и всепобеждающий либеральный социально-экономический курс. Государственная идеологическая казна «официального патриотизма» безнадежно пуста – базовой идеи и ценностей нет, цели и перспективы не обозначены, политика мелка и бесформенна. И никакие периодические «мюнхенские речи» и показательные «крымские компании» не могут отменить этого факта.

4.
Как же вновь выйти на просторы Большой истории? Как реализовать огромный духовный потенциал Православия и цивилизационный потенциал Коммунизма в политическом пространстве новой истории? Есть ли для этого объективные предпосылки? Могут ли совпадать исторические цели Православия и Коммунизма? И может ли Коммунизм вообще претендовать на возвращение в реальную историю?
Во-первых, для начала твердо сформулируем одну мысль: то, что сегодня в России ослабла Коммунистическая партия, не значит, что ослабла, и тем более умерла, Коммунистическая идея. Идеи не умирают! Раз проявившись в человеческом сознании, в человеческой истории, они уже не исчезают, но становятся новым словом человеческого самопознания, ступенью становления человеческой цивилизации. И дальше они могут лишь развиваться и трансформироваться – от своей первоначальной формы до следующей, более адекватной текущему историческому процессу. Жизнь идеи в истории это и есть ее непрерывная трансформация, ибо сама идея – творит историю, а история, как опыт, раскрывает идею. (Для примера можно рассмотреть идею личности человека, христианскую идею, идеи нации, государства, коммунизма и т.д.)
Проблема современных коммунистов в том и состоит, что коммунистическая идея в их интерпретации жестко догматизирована в рамках классического марксизма-ленинизма, в то время как история настоятельно требует ее нового прочтения. Сугубо материалистический этап построения Коммунизма, вполне органичный эпохе научного позитивизма XX века, историей окончательно отработан. Наука уже ничего не может прибавить к пониманию коммунизма в плане его дальнейшего развития, поэтому он как политическая теория и остановился на полпути. Дальнейшее продвижение идеи Коммунизма в истории подразумевает ее новое, более универсальное научно-религиозное понимание: более емкое, и в то же время более фундаментальное – углубляющее ее теоретические основания до уровня религиозной онтологии, христианской антропологии и духовности. Это тот мировоззренческий резерв, который способен вновь поднять идею Коммунизма на стратегический уровень актуальной истории, задать ей новое цивилизационное измерение, тем самым сделать идеологическим знаменем Будущего.
Теоретическое расширение классической научной теории Коммунизма новой религиозно-христианской онтологией не имеет под собой принципиального противоречия. Одно другому не мешает, а наоборот, дополняет. По существу это всего лишь полная реализация одной из известных «заповедей» Ленина о том, что настоящим коммунистом можно стать лишь при условии «освоения всех тех богатств, которое выработало человечество». Очевидно, что если быть интеллектуально честным и до конца последовательным, то в число «богатств человечества» без сомнения должно быть включено и религиозное мировоззрение, фактически тысячелетия определявшее культурное развитие человеческой цивилизации, – а не только рациональное знание научного позитивизма, заявившего себя в качестве единственно верного лишь в последние два столетия.
По своему существу это качественно разные, но взаимодополняющие сферы человеческого мышления, миропонимания и самопознания, не способные в одиночку обеспечить адекватную ориентацию и деятельность человека в реальном мире. Человек духовное и рациональное существо одновременно. Только правильный баланс духовного и рационального определяет гармонию, целостность и глубину человеческой жизни. Всякое уклонение в ту или иную сторону чревато «ломкой дров», причем, как в личной, так и в общественной жизни (примеров в истории предостаточно). Это связано с самим принципом мироустройства, где духовное и материальное глубоко и парадоксально связано; полноценное постижение этого мироустройства требует полного набора гносеологического инструментария. Гносеологические достоинства духовного и рационального мировоззрения методологически противоположны, но именно поэтому только их совместное сочетание создает объемный эффект гармоничного и исчерпывающего миропонимания:

Рациональное – линейно и дискретно,
Духовное – объемно и целостно.

Рациональное – нейтрально и приземлено,
Духовное – эмоционально и возвышенно.

Рациональное – предметно и прагматично,
Духовное – отвлеченно и идеологично.

Рациональное – научно,
Духовное – религиозно. И т.д.

Человеческое самопознание, миропонимание, и в конечном итоге развитие человеческой цивилизации, невозможно без гармоничного баланса этих двух фундаментальных антропологических свойств человеческого мышления, отражающих само его духовно-телесное существо, как «образ и подобие Божие». Поэтому утрата великих духовных ценностей, выработанных именно в формате религиозного знания (чем явно страдает современное человечество), чревата катастрофическими последствиями.

Коммунизм, как он формировался и развивался до настоящего времени, был по своей методологии именно рациональным проектом, всецело вышедшим из эпохи Просвещения, несмотря на то, что в его идеологической основе лежала, принятая как эстафета, духовная идея братства и справедливости, выпестованная христианством [1]. Эта идея не выводится в марксизме тем или иным рациональным способом (это по существу невозможно), а просто принимается как исходная духовно-социальная аксиома, на которой строится рациональное здание коммунизма. Для начала этого было достаточно, но для окончания оказалось катастрофически мало. Пока идея справедливости, по словам Н.Бердяева «поддерживалась христианским духом», самоотверженное служение идее коммунизма было духовно оправданным, но как только силы христианского духа в душах русских людей иссякли «осуществление коммунизма сделалось невозможным». Духовное содержание идеи человеческого братства, и вытекающей из нее идеи социальной справедливости, готовность идти на самоотверженные жертвы ради этих идей, в силу атеистической политики советского коммунизма оказалось полностью утраченным, и рациональное научное знание здесь уже ничем не могло помочь. Окончательно победил «тип шкурника, думающего только о своих интересах». [2] Сегодня мы стоим перед задачей вновь вернуть идее социальной справедливости высокий духовный смысл, поднять ее значение до уровня христианского императива, и тем самым отмобилизовать два важнейших идеологических процесса: социальную актуализацию Православия и духовное обновление Коммунизма. Что по существу означает одно и то же.
Духовное не антагонистично рациональному, а взаимно-дополняемо. Поэтому в процессе «христианизации коммунизма» базовые рационально обоснованные наработки теории и практики Коммунизма не отменяются, но лишь наполняются новым одухотворенным содержанием, обновленным духовным смыслом, задающим самой теории Коммунизма более фундаментальную мировоззренческую перспективу и устойчивость. Христианство преисполнено духовным содержанием, и надо лишь открыть шлюзы духовных смыслов, чтобы восстановить баланс духовного и рационального в коммунистической теории.
На этом эвристическом переходе для христианской мысли очень много духовно-философской и богословской работы. Все основные классические категории «научного коммунизма» (такие как труд, прибыль, капитализм, эксплуатация, социализм и т.д.) должны быть переосмыслены с позиций христианской антропологии, сотериологии и историософии. А сама коммунистическая идея в ее исходном евангельском смысле должна быть оправдана в качестве христианского социального идеала Будущего. Так, чтобы идея Коммунизма была поставлена и понята как христианская задача, как потребность религиозного духа.

 Отправлено: 03.04.14 20:57. Заголовок: 5. С культурологичес..

5.
С культурологической точки зрения данный переход религиозного духа в пространство социально-политической реальности может трактоваться как религиозная Реформация, переводящая энергию религиозного пафоса в новые формы социально-экономического устройства общества. Подобное самовыражение религиозного духа в социально-культурной сфере уже произошло когда-то в Западном христианстве, путем протестантской Реформации предопределившее становление современного европейского буржуазного общества. Подобный же процесс социально-христианской адаптации должен произойти и в Православной традиции, если она претендует на актуальное развертывание в современной истории. По существу это означает необходимость социально-политического преображения русской цивилизации в горниле православной христианской Реформации – как принципиальное условие выхода России на новый уровень своей истории. И именно коммунистическое качество этого перехода еще раз подтвердит принципиальное духовно-мировоззренческое отличие русской цивилизации от западной.
В такой социально-реформаторской христианской перспективе нет ничего фантастического. Мы приняли христианство на тысячу лет позднее Запада, и все религиозно-цивилизационные процессы идут у нас с запозданием и по своим собственным ритмам. И нет ничего странного в том, что православная христианская Реформация должна произойти в России в XXI веке. Наоборот, это открывает для нас несоизмеримо более широкие цивилизационные горизонты, так как происходит она на совершенно ином мировоззренческом, социальном и историческом фоне. И именно поэтому она способна предложить застоявшейся мировой истории качественно новую цивилизационную парадигму и открыть в ней Новую эпоху!
Словосочетание «православная реформация» для православного читателя может показаться подозрительным, т.к. само понятие «реформация» в церковном сознании носит заведомо негативный характер, подразумевающий в первую очередь радикальные церковные реформы, как это было в случае с протестантизмом средневековья. Здесь надо сразу оговориться и подчеркнуть, что в нашем случае «православная реформация» подразумевает нечто совсем иное и отражает в первую очередь культурологический аспект Реформации как сугубо идеологического и социально-политического явления, не затрагивающего ни в малой степени традиционный строй Православной церкви. В последнем нет никакой необходимости. Наоборот, христианский фундаментализм Православия, запечатленный в его святоотеческой духовной традиции, является залогом религиозной глубины и онтологической подлинности предстоящих духовно-социальных процессов.
...К этому остается только добавить, что фактически русская христианская Реформация (ее первый этап) уже свершилась в начале XX века под видом Октябрьской социалистической Революции [3] – но она не осознала себя как таковая! В условиях инерции Модерна с его культом прогресса, господством материализма и научного позитивизма, она просто оттолкнулась от христианства в радикальной форме, утратив свое сокровенное христианское содержание и смысл. Сегодня пришло время соединить разорванные смыслы и завершить логику Великого цивилизационного перехода: дополнить существо Коммунистической революции смыслами Христианской реформации. Только так мы восстановим стратегическое направление русской истории!

Принципиальная и ведущая роль в этом переходе принадлежит христианской мысли. Именно здесь должна произойти подлинная «духовная революция». Современное возрождение Православия на основе «репринтного переиздания» дореволюционной позиции Церкви по социальному вопросу никак не может быть признано исторически адекватным. Отсюда эфемерность присутствия Церкви в сегодняшней жизни, беспомощность ее духовной миссии, не подлинность ее отношений с властью и обществом.
Христианская идея, как «Путь, Истина и Жизнь», сегодня практически не стыкуется с реальной жизнью, не входит в зацепление с механизмом истории – уводит из истории, а не формирует ее. Мир капитализма поглощает христианскую идею, вытесняет ее на периферию общественной жизни, в катакомбы духовного молчания. В мире правит мамона, а христианство не может и даже не пытается ничего этому противопоставить, словно между миром и христианством есть некий «мирный договор» о невмешательстве во внутренние дела друг друга. Но это в корне неверно. Мир ждет христианского преображения, и христианство должно прийти в мир как преображающая социально-мировоззренческая Истина – «И Я послал Его в мир, чтобы мир спасен был через Него». Как это может произойти, если христианство находится вне реальности, плетется в хвосте истории?
Поэтому главная проблема и задача для Православия на сегодня – это возвращение в «плотные слои» исторической реальности, попадание в ее актуальное социальное пространство, в его культуру, идеологию и политику. Выбор для Православия невелик: либо и дальше довольствоваться сомнительным комфортом добровольной «духовной резервации»; либо решительно вмешаться в мировоззренческие битвы современности на уровне актуальной философии, социологии и политологии. Либо и дальше оставаться декоративным прикрытием исторически ложной кремлевской власти, – либо заявить свой христианский проект выхода из российского кризиса. В последнем случае Православию придется более четко определиться в современном политическом и идеологическом пространстве.
И можно не сомневаться, как только христианская мысль всерьез поставит для себя современные социальные, политические и идеологические вопросы, принципы коммунистической идеи, опыт и формы советского социализма станут той базовой социально-политической матрицей, на которой активное христианское сознание начнет свое новое общественно-историческое самоутверждение. Ибо любые попытки христианской ориентации на социально-экономические формы капитализма (в его российском и глобальном масштабе) обречены на провал. Лишь искусственное дистанцирование христианской мысли от современной капиталистической социально-экономической действительности, прикрытое на «высшем политическом уровне» благодушной церковно-государственной «симфонией», сдерживают разоблачение современного капитализма как воплощенного антихристианства.
Понятно, что инерция сегодняшнего состояния церковного сознания велика, и вряд ли решительный положительный разворот христианской мысли в сторону Коммунистической идеи произойдет быстро. Но время работает именно в эту сторону, и поэтому в будущее можно смотреть со сдержанным оптимизмом.


Ссылки:

1. Н.Сомин. Христианское осмысление справедливости http://novsoc.ru/n-somin-hristianskoe-osmyislenie-spravedlivosti/
2. Н.Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. М. 1990. С.139.
3. А.Молотков. Коммунизм и Реформация. «Завтра», 2011, №№ 35-36.

02.04.14.

 Отправлено: 18.04.14 21:38. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/lecSV_8.htm

Николай Сомин

Лекция 8: О христианском осмыслении общественных формаций

от 16.10.2013

К сегодняшней лекции я приступаю, надо сказать, с особенным волнением, ибо тема очень сложная. И то, о чём я буду говорить, вовсе не является какой-то истиной в последней инстанции. Это скорее некий материал для обсуждения, для размышления.
Дело в том, что сегодняшняя моя лекция будет посвящена вопросу общественных формаций. А точнее, христианскому осмыслению общественных формаций. Ну, вы все, конечно, знаете, что такое общественные формации. Это такие крупные социальные формы, которые проходят в своей истории государства, народы, нации. И, конечно, вы понимаете важность этого вопроса. Создать хорошую схему общественных формаций – это колоссальное благо. В этом случае любое частное социальное явление, оно будет уже ложиться на эту схему, и уже сразу будет во многом как бы распознано и понято. И, конечно, вы знаете, что человечество над этой проблемой работало. И серьёзно работало. У всех на уме марксистская схема общественных формаций: рабовладение, феодализм, капитализм. После могучим ураганом истории это всё сметается, и на сцене появляется социализм и коммунизм. Ну, есть и другие схемы. Например, схема Тоффлера такая: аграрное общество, индустриальное общество и постиндустриальное общество. На западе она считается непререкаемой классикой. Или схема Карла Поппера: тоталитарное общество, открытое общество. Или идеи Белла об индустриальном обществе.
Во всех этих случаях, конечно, речь идёт об общественных формациях, но, как видите, совершенно по-разному, и с разных точек зрения. Мы попытаемся эту проблему рассмотреть со своей, христианской точки зрения, потому что меня лично все схемы, о которых я говорил, совершенно не устраивают. Я не марксист, и к схеме Маркса отношусь достаточно прохладно. Хотя я должен сказать, что она имеет свои достоинства. Другие схемы ещё хуже. Дело в том, что схема Маркса, она всё-таки имеет классовый подход. И это, на самом деле, хорошо. За классовым подходом видится подход моральный, подход нравственный, т.е. всё-таки, общество где-то оценивается с нравственных позиций. Пусть и, на мой взгляд, довольно специфическим образом. Остальные схемы – они вот такого нравственного наполнения вообще не имеют. И это, на мой взгляд, типично западная пропаганда, попытка уйти от нравственного осмысления общества. И заменить нравственный взгляд на другой, на такой взгляд, какой-то технократический взгляд, или такой взгляд чисто, что ли, экономический.
Мы попробуем нарисовать схему общественных формаций, причём схема эта будет двумерная. Имеется две координаты. Почему двумерная? По очень простой причине. Дело в том, что двумерность есть следствие антропологии человека. Человек, по христианским представлениям, существо одновременно и материальное, и духовное. Причём обе стороны человеческого существа христианство вовсе не унижает. Каждая сторона имеет своё значение. Но, тем не менее, правильное соотношение таково, что материальное должно быть подчинено духовному. Если наоборот – это плохо, это искажённое соотношение между вот этими двумя природами человека, неправильное, которое образовалось вследствие человеческой падшести. Но должно быть не так. Подчёркиваю, духовное главенствует над материальным и руководит им. Но, тем не менее, и материальная сторона важна.
Общество состоит из людей. И оно тоже имеет и материальную сторону, и духовную сторону. И там, по идее, духовное должно властвовать над материальным. И поэтому у нас две координаты: это вертикальная координата – координата духовная, и горизонтальная координата – координата материальная. Теперь самый главный вопрос: что же мы будем откладывать по этим осям? Сначала разделаемся с простым случаем, с координатой материальной. Ну, вообще-то, вот эта схема: рабовладение, феодализм, капитализм, социализм. Она, в общем-то, смена способов производства, и, как следствие, схема производственных социальных отношений между людьми. То есть, это типично материальная последовательность. У нас это будет выражено иначе. Конечно, материальную сторону общества выражает экономика, безусловно. Экономика, на мой взгляд, кардинально отличается формой собственности. Есть экономика, основанная на частной собственности, и экономика, основанная на общественной собственности. Вот это — кардинально различные формы экономики. И, чтобы не усложнять, мы по материальной оси отложим только две реперные точки: Частная Собственность и Общественная Собственность. А что касается координаты духовной – вот здесь проблемы. Здесь всё очень дискутируемо. Я вам предложу следующую схему. Во-первых, что мы будем здесь откладывать? Я это называю духовная идеология. Т.е., некая духовная идеология, которая превалирует в данной общественной формации. Духовная идеология – это способ мышления, чувствования и верования, основные понятия, которые определяют весь строй человека и общества. Можно сказать иначе, обозначить это другим словом: это различного рода религии. Но слово «религия» надо понимать в неком более обобщённом смысле, чем это понимается обычно. Религия – это то, что определяет ментальность человека – вот в таком более обобщённом смысле. Или, ещё можно сказать, это различные церкви. Опять-таки, в очень обобщённом смысле этого слова: церкви, которые существуют в обществе, наиболее превалирующие, господствующие в обществе.
Таких вот духовных идеологий мы насчитаем, на самом деле, много. Начнём с середины. И, собственно, с вещей очевидных. С тех, которые существовали в нашей многострадальной России буквально за последнее столетие. Первая духовная идеология это христианская Церковь, православная Церковь. Возьмём Россию XV-XVII веков. Ясно, что Церковь там является не только государственной, но и государствообразующей. Она формирует ментальность всего населения, и, собственно, формирует образ государства. То же самое, как мы помним, имеет место во всей истории Византийской империи, во всё тысячелетие Византийской истории. По сути дела, то же самое имело место и на средневековом Западе. Однако, везде, и в России, и в Византии, и на Западе, эта Церковь, имеет, скажем так, храмовый характер. Христианство живёт в храмах. Вот там оно полновластно. Когда же мы выходим из пространства храма, отношения между людьми уже теряют христианский характер, становятся иными, например, экономические отношения. Они и в России были очень далеки от христианских идеалов любви, и в Византии, и, тем более, в западной Европе. Да и другие тоже. Ну, может быть, семейные отношения были ближе приближены к христианскому идеалу, но тоже, мне кажется, не полностью соответствовали христианству.
Поэтому, мы вот эту духовную идеологию будем обозначать словами "Храмовая Церковь". Я буду вынужден писать сокращения, потому, что здесь на картинке будет ещё много чего нарисовано, и, если я буду писать полностью, получится кошмар.
Теперь мы переходим вообще к самому трудному, самому пререкаемому пункту моего сообщения. Я речь буду вести о церковном обновлении. Это очень сложный вопрос, и в среде христиан он обычно встречается в штыки. Говорят: Церковь, она есть и будет на все времена, и Боже упаси что-то в ней изменять, ибо все изменения делаются врагом рода человеческого, и все изменения будут направлены не на улучшение Церкви, а на её разрушение. Я понимаю этих людей. Вспомните Советский Союз. Да, хотели улучшить, а на самом деле получилось-то как: его враги разрушили. Вот этого православные люди очень боятся. Боятся они изменений и с другой точки зрения, на мой взгляд, уже пререкаемой. Они говорят: Церковь свята, а потому безошибочна, и потому совершенна. Вот то, что Церковь свята, это совершенно верно. Церковь свята, потому, что глава Церкви — Сам Бог, Господь Иисус Христос. Церковь свята, потому, что Он главенствует над всей Церковью, и Он старается, чтобы Церковь была как можно выше, и в нравственном, и в догматическом отношении. Но, говорить, что Церковь совершенна, это ну просто неправильно. Понимаете, Церковь, она состоит вовсе не их святых людей. А даже и любой святой человек не совершенен, он тоже греховен. Безгрешен и совершенен только один Бог. А Церковь состоит из людей грешных, обычных. Церковь это больница, там души выздоравливают от всяких духовных недугов, поэтому вот они составляют эту Церковь. Поэтому говорить о совершенстве и безошибочности – это некий перебор. И в этом смысле возможно совершенствование Церкви. В каком направлении? В направлении социальном. Дело в том, что наша Православная Церковь накопила огромный материал, огромный комплекс средств для личной работы с человеческими душами. Она всегда как бы ставит отдельно человека с его грехами перед Богом и вот этого отдельного человека совершенствует. Выдавливает из него, теми или иными способами, грехи. Но социальными вопросами, вот например, такими, о которых мы с вами сегодня говорим, Церковь просто не занимается. И нигде вы не найдёте на эту тему ни богословских рассуждений, ни статей. Святые отцы тоже об этом явно не говорят. Такая уж традиция наша. Социальная доктрина нашей Православной Церкви была написана только в 2000-м году. А до этого 2000 лет Православная Церковь просто обходилась без этого и считала, что это лишнее, это не нужно. Более того, что это от лукавого, что это вопросы, которые уводят человека от чего-то подлинного, от своих грехов, от покаяния, от Царства Небесного. Что это чисто земной такой человеческий вопрос, и заниматься им не надо. Слава Богу, что в последнее время всё-таки есть в этом отношении сдвиги. Вот появилась социальная концепция Русской Православной Церкви. Может быть, я о ней в последующих лекциях расскажу. Она скорее не концепция, а просто ответы на некоторые вызовы, которые наша Православная Церковь получила со стороны общества. Там нет такой строгой, что ли, продуманности, последовательности. Но я должен сказать, что эта наша концепция неплоха. Её главное достоинство в том, что, несмотря на весь нажим, который осуществлялся со стороны общества, там нигде не написано, что капитализм является чем-то хорошим, чем-то необходимым для жизни христиан. Отнюдь. Ничего подобного там нет. Там сказано, что Церковь приемлет разные способы устроения и экономики, и разные формы собственности: и кооперативную собственность, и общественную собственность, и частную собственность. И никакой из них она не отдаёт преимущества. Это очень большой плюс вот этой концепции. Дело в том, что все последующие документы нашей Церкви как-то уже написаны с точки зрения капитализма. А вот эта — нет, и этим надо пользоваться.
Но мы вернёмся к нашей схеме. Итак, со стороны общества действительно есть необходимость осмысления с христианской точки зрения – что такое общество. Это абсолютно необходимо. Если этого нет, то мы, православные, будем как слепые котята. Ну просто ничего не будем понимать, что в мире, в обществе происходит.
Другой вопрос – национальный, который очень серьёзен, и все мы им страдаем. Этот вопрос тоже требует очень глубокого осмысления тоже с христианской точки зрения. И я должен сказать, что этого тоже пока не сделано по-настоящему.
Так вот, если наша Церковь выработает действительно глубокую социальную доктрину, если она выработает глубокую национальную доктрину, и, более того, если она не будет это держать под спудом, если она будет пытаться с помощью общественности и с помощью государства, с которым она должна находиться в симфонии, эти концепции реализовать, Церковь приобретёт с государственной и с социообразующей точки зрения некое новое качество. Я подчёркиваю: вера та же самая, вера в Господа Иисуса Христа, в его смерть и воскресение, вера во второе пришествие, в воскресение мёртвых – всё то же самое. Но если вот это всё, что наша Церковь имеет, будет дополнено теми вещами, о которых я уже сказал, то получится некая новая духовная идеология, которую я называю всенародная Церковь. Точка на оси ординат над ХЦ - ВЦ (Всенародная Церковь). Название я взял у Фёдора Михайловича Достоевского, который в последнем «Дневнике писателя» пророчески об этом говорит. Там об этом сказано не очень ясно: чувствуется, что он не успел эту великую мысль по-настоящему сформулировать. И он в последнем «Дневнике писателя», который был опубликован уже после его кончины, пишет: «Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христово. И если нет еще этого единения, если не созижделась еще Церковь вполне – уже не в молитве одной, а на деле, то все-таки инстинкт этой церкви и неустанная жажда ее, иной раз даже почти бессознательная, в сердце многомиллионного народа нашего несомненно присутствуют». То есть по мысли Достоевского, Церковь, которая занимается социальными вопросами, и объединит народ в единое целое. А иначе, на уровне чисто храмовой Церкви, это и не получается. Да, декларируется соборность, да, декларируется общинность. Но в полной мере, вы же знаете, этого не достигается. Наши современные приходы очень далеки от того, чтобы быть действительно христианской общиной. Это в лучшем случае клуб, куда люди приходят и немножко там поговорят. Тем не менее, каждый отдельно, понимаете? Каждый индивидуально исповедуется, и отдельно ведёт свою духовную жизнь. Аналогично и прекрасное понятие соборности, о которой мы с вами будем говорить в связи с великим русским философом Алексеем Степановичем Хомяковым – да, она декларируется. Но где она, эта соборность? Её фактически нет. Она умалена.
Но можно вверх и ещё выше. Дело в том, что идеал церковный – это всё-таки Церковь любви. Когда все члены Церкви объединены нелицемерной любовью. Это – высочайший уровень, вот так где-то было в Иерусалимской общине. Это было недолго, и всё-таки в локальном обществе. Но так было. И так будет, будет в Царстве Небесном. И вот такая Церковь – это не то что преддверие, а просто осуществление Царства Небесного на Земле. Это идеал, который может быть осуществлён только при явном участии Господа Бога, при непосредственном его участии. Я её называю церковь любви (ЦЛ).
Вот это – духовные идеологии, которые связаны с христианством.
Да, я хочу сказать, почему я всё время говорю о христианстве. Не только потому, что мне это близко. А потому что главное – создать схему общественных формаций для христианского и постхристианского ареала. Бог с ними – с китайцами, Бог с ними – с буддистами и со всякими другими. Нам надо о себе в этом смысле подумать: как мы должны жить. Какими путями мы-то – люди, которые выросли в христианской цивилизации, воспитаны ею – какими путями мы-то должны идти?
Пойдём дальше. Можно спускаться и ниже по духовной оси. Мы знаем другую духовную идеологию – идеологию, которая была в советский период. Я её называю «светский гуманизм» (СГ). Господа Бога нет, а зато есть человек. Человек прямо-таки всесильный, который может всё:
Мы покоряем пространство и время,
Мы молодые строители Земли.
Нам нет преград ни в море, ни на суше.
То есть вот такая духовная идеология. Она проповедовалась, она внедрялась в души людей. Я о ней скажу, когда мы вернёмся к Советскому Союзу.
Светский гуманизм духовно, безусловно, ниже, чем храмовая церковь. Понимаете, если Бог отрицается, то как бы иные стороны ни были бы хороши – в конце концов ничего хорошего не получится.
Но это – отнюдь не худшее. Сейчас мы живём в другой духовной идеологии, которые многие называют очень точно: «религией денег». Это некая особая церковь, особое верование, которое оказывается сейчас поистине всенародным. Оказывается, сейчас все бегут за деньгами: и молодые, и старые, – в точности по Златоусту – и мужчины, женщины и христиане, и атеисты, и все-все-все. Всенародная вера, которая затмевает совершенно Бога и вместо Бога ставится доллар. Люди буквально с ума сходят, молятся ему. Самая настоящая религия денег. Вышло несколько книг сейчас с такими названием – очень хорошее название – «Религия денег» (ставим точку на оси ординат РД под точкой СГ).
Но и это ещё не край распределения. Может быть ещё хуже. Нам сейчас пытаются впарить другую, ещё худшую идеологию, которую я называю «сатанинская церковь» (ставим точку СЦ ниже точки РД). Это идеология, когда человек уже начинает терять человеческий облик, становится таким, что человеческие черты уже исчезают. Вот вы боролись с ювенальной юстицией. Вот это – элемент сатанинской церкви, самый настоящий: разрушается нечто фундаментальное, разрушается семья. Не может быть человека без семьи, я это даже представить себе не могу, – и это разрушается. Вот эти голубые сообщества – это тоже сатанизм, самый настоящий сатанизм. Это уже люди теряют нормальный человеческий облик. Это блевотина.
И сейчас эти, так сказать, духовные идеологии активно внедряются. Проповедуется, что это нормально, это хорошо, это даже очень клёво и здорово, и все такими должны быть. И дальше будет ещё хуже. То есть всё это – элементы сатанинской церкви.
Я вам выстроил некую лестницу. Это было самое трудное. А теперь осталась самая ерунда – посмотреть то, что у нас на пересечении координат. Давайте будем рисовать.
Первая точка - (чс, ХЦ). Это некий тип общества, который характеризуется государственной церковью храмового типа и частной собственностью в экономических отношениях. Это Византия. Об этом была целая лекция, вот именно такое – византийское общество. Оно существовало 1000 лет. Собственно, такая была и Россия весь период до середины XIX века. Это тоже было общество, которое я называю сотериологическим обществом: общество (назовём эту точку на схеме СО), ориентированное на сотериологию. Сотериология – это теория спасения, спасения индивидуальных душ. И государство, и Церковь так сказать в симфонии на эту идею личного спасения и работали. Это отнюдь не худшее общество. Это обществ достаточно высокое, его нельзя топтать. Но, как видите, оно у меня нарисовано где-то в середине картинки. И, кроме того, это общество нестабильное. Оно имеет принципиальное внутреннее противоречие. С одной стороны – христианство, которое всё равно требует любви, которая в свою очередь требует экономику с общественной собственностью. С другой стороны, на практике, в жизни – частнособственническая экономика. Это – внутреннее противоречие. Хотя это противоречие идеологи этого общества старались тщательно замазать и эту трещину залатать. Идея симфонии между церковью и государством работала на это: фактически в Византии и главой Церкви, и главой государства был император – я уже об этом говорил. И он своей фигурой скреплял обе эти стороны общества.

Но, поскольку противоречия есть, то такого типа общество вечно существовать не может, оно распадается. И распад его (будем говорить по-учёному – трансформация, вот такое слово обтекаемое) может быть и вверх, и вниз. И в сторону СЦ (вниз), и в сторону достижения общества более высокого типа. Византия погибла, так, по сути дела, и не трансформировавшись. А западное общество изменилось. И вы отлично знаете этот мейнстрим. Оно из общества сотериологического типа пошло вниз на уровень РД и превратилось сейчас в общество другого типа – общество мамоны (ОМ). Где идеологией духовной является религия денег, а основа экономики – господство рынка и частной собственности. Вот этот вот процесс трансформации – это история: и духовная, и материальная история всего Старого Света. Ну, что такое нынешний современный капитализм, что такое общество мамоны, вам объяснять не надо: мы все им наелись под завязку. Но, понимаете, сейчас общество идёт ещё ниже (об этом чуть позже).
Но трансформация может идти и вверх. Люди всегда чаяли общества более высокого типа. И тот же Запад нельзя всегда топтать ногами: и там были мечты и чаяния об обществе, которое должно, с одной стороны, сохранять все черты христианства, и быть экономически устроено совсем иначе: на основе общественной собственности. На нашей схеме это точка (ос, ВЦ). Такое общество я называю христианским социализмом (ХС). Собственно, всё социалистическое движение на Западе очень долгое время было христианским, и оно чаяло христианского социализма. Мор, Кампанелла, многочисленные христианские западные социалисты (как их называли марксисты – утопические социалисты). Оуэн был очень верующим человеком, и Фурье, и Сен-Симон были христианами. Так что, в принципе, возможна трансформация и такого рода: от СО в точку ХС.
И давайте вспомним нашу недавнюю историю – Октябрьскую революцию. Она привела к совершенно новому типу общества, которое будем называть коллективистским. Коллективистское общество характеризуется, с одной стороны, секулярным гуманизмом и, с другой стороны, общественной собственностью на средства производства. Рисуем точку с координатами (ос, СГ) = КО.
Октябрьскую революцию здесь не очень просто нарисовать. Дело в том, что Россия в 1917-м году нельзя сказать, чтобы была классическим мамоническим обществом. И идеология – нельзя сказать, чтобы была идеология религии денег. Да, Россия быстрыми шагами шла к капитализму. Но всё-таки крестьянство, большинство населения ещё всё-таки в капитализм не вступило. Но условно будем считать, что Россия дошла уже до точки (чс, РД), и Октябрьская революция ввела её в коллективистское общество (КО). Так сказать, контрреволюция 1991 года сделала обратное.

Мечта наших православных консерваторов – это перейти от общества мамоны, которое они тоже, безусловно, не любят, видят, что это ужасная мерзость – перейти в сотериологическое общество (СО).
Это – основной четырёхугольник общественных формаций. Но этого мало. Если мы вспомним Апокалипсис, то там мы можем найти ещё две крайние точки. Во-первых, вспомним: из моря выходит зверь, и на этого зверя садится вавилонская блудница. И все цари, так сказать, общаются с этой блудницей. Это, конечно, образы такие. На мой взгляд, зверь – это западная цивилизация. Вавилонская блудница – это рыночная экономика. Все цари, все народы играют с ней, они охвачены этой экономикой. Но в результате происходит некая чудовищная катастрофа: зверь в лице Антихриста и его пророков захватывают власть в мире и начинают ставить печать зверя на людях. И те, кто печать зверя соглашаются получить – те продолжают жить. А кто не соглашается – те фактически выкидывается из общества, так как без этой печати нельзя ничего сделать: ни купить, ни получить какое-либо материальное обеспечение. И Апокалипсис нам говорит, что такой скорби, какая будет тогда, не было с начала века. Это и есть вот это общество зверя (чс, СЦ), куда катится современный мир со своими ЛГБТ-технологиями. Это какое-то совершенно страшное, криминальное и даже ещё непредставимое для нас состояние общества – общество Зверя (ОЗ).
И, наконец, тот же Апокалипсис говорит нам о том, что Антихрист будет убит самим Господом Иисусом Христом и повержен в Ад. И те, кто печать Зверя не получил, те воскреснут и будут царствовать со Христом 1000 лет. Это вот тот самый хилиазм. Про который много раз несправедливо говорили, что это ересь, а на самом деле это самая прозрачная, самая ясная глава – 20-я глава Апокалипсиса. Если всё остальное там высказано в довольно абстрактных и трудно расшифруемых образах, то вот этот момент высказан однозначно и ясно. Это – общество, которое будет создано силой и при непосредственном участии самого Господа. Идеологией там естественно будет любовь. То, что общение имуществ там будет, как при Иерусалимской общине – об этом и говорить, мне кажется, уже не надо. Вот оно, общество любви (ОЛ). Святой Иоанн Златоуст, который призывал свою паству последовать примеру Иерусалимской общины, и предлагал именно вот этот путь: сразу прыгнуть из сотериолгического общества в общество любви.

Теперь. Мы находимся в ОМ, а должны прийти в ХС. Прийти в ОЛ – ну, нельзя себе ставить задач несбыточных, а прийти в ХС – реально. Даже нам с вами, людям грешным. Поэтому наша задача – попасть не в СССР-2 (КО), а попасть выше – в общество христианского социализма (ХС). Вот как я понимаю эту проблему.
Далее, очень важная вещь. Вот здесь у меня нарисованы разные трансформации. Это некие пути-дороги. Возможные пути-дороги, по которым может общество ходить. Но никакого пути, который бы определялся неким могучим ураганом истории, нет. Всё зависит от людей. Да, вот некоторые правила есть. Это некие просеки, по которым можно следовать. Но от нас зависит, сюда мы идём (СО-ОМ), сюда мы идём (ОМ-ОЗ), или мы идём сюда (СО-ХС). Или мы так идём (ОМ-ХС), или мы так идём (ОМ-КО). От нас это зависит, от человека, и не определяется никаким способом производства.
Например, единственный в истории мощный, долго существующий пример христианского социализма – это государство иезуитов в Парагвае. Оно существовало полтора столетия. Вот оно (ХС). Было это, оказывается, полтора столетия. Общество там примерно 200 - 300 тысяч человек жило по этим законам. Но, это было XVII-XVIII век, когда говорить о высоком развитии производительных сил не стоило, тем более, среди совершенно диких племён, которые всю свою цивилизацию подняли буквально с нуля. А очень высоко индустриальная, с высоким уровнем производительных сил Америка, она сидит здесь (ОМ), и летит вот сюда (ОЗ), в общество зверя. Так что нет этого, нет этого закона, на который надеялся Маркс. Всё зависит от нас.
И последнее, о чём я сегодня хотел сказать: ещё раз предупреждаю: это всё дискутируемо. Я надеюсь ответить на ваши вопросы. Я вас, может быть, замучил разными вот этими обозначениями, классификациями, но есть ещё одна серия понятий: это церковные имущественные парадигмы. Дело в том, что Церковь, живя в обществах религиозных, выработала несколько парадигм, т.е. неких общих способов отношений к имущественной проблеме. Я о них вскользь уже говорил. Эта схема, она даёт нам возможность эти церковные парадигмы упорядочить. Каким образом? Да очень просто упорядочить: оказывается, церковные парадигмы – они привязываются к определённым типам обществ. Церковь всегда ради своих пасомых обладает определённой степенью конформизма, и оправдывает тот экономический и социальный строй, в котором она существует. И так и получается: святоотеческая парадигма – помните, что идеалом личном смысле является полное нестяжание, а церковно-общественным идеалом является общественная собственность – она привязывается именно к христианскому социализму (ХС). И появилась она в первых общинах, которые уже обществом любви можно назвать, обществами типа христианского социализма (ХС), общинами. Общепринятая умеренная парадигма, если вы помните, формулировалась так: ты можешь иметь собственность, причём даже большую, но привязываться к собственности, быть её рабом, – вот это нельзя, это не допускается. Это парадигма сотериологического общества (СО).
Протестантская этика, которая говорит, что самыми хорошими, добропорядочными христианами являются богатые. Они вообще благодетели, они производят все товары, кормят нас, они рабочие места организуют, без них вообще жизни никакой нет. Без богатых людей жизнь невозможна. Поэтому они являются самыми добропорядочными, полезными христианами в этом обществе. Это, конечно, религия денег (ОМ).
Я называл ещё одну парадигму, это парадигма чуда, когда говорится, что вообще не надо об экономике думать: о способах производства, производственных отношениях, об обществе не надо думать. Надо только верить. Господь вас накормит. Накормил же Он: то манной небесной древних иудеев, то перепела зажаренные стали падать, то Моисей ударил в скалу, и вода пошла качественная. И прочее, прочее, прочее. Это вообще вне каких-нибудь обществ.
И последнее, так сказать, задание на дом. Дело в том, что эта схема, её можно рассматривать как своеобразную таблицу Менделеева. Для общества коллективистского (КО), вроде бы, никакой церковной имущественной парадигмы не сформулировано. Но, раз уж есть место, наверное, такая имущественная парадигма тоже должна быть. Как мыслил Менделеев: раз есть клеточка, то должен быть и элемент с определёнными свойствами. Вот и здесь то же самое. Я предлагаю над этим подумать, почесать репу и самим сформулировать. Ну, а сейчас вопросы.

 Отправлено: 18.04.14 21:39. Заголовок: ВОПРОСЫ (Вопрос): ..

ВОПРОСЫ
(Вопрос): Николай Владимирович, вы сегодняшнее своё выступление обозначили как дискуссионное. И я понимаю, что здесь в каком-то смысле, наверное, сначала, может, стоит не вопросы задавать, а просто, может быть, отнестись к тому, что вы предложили. А дальше уже, наверное, по этому поводу может быть какое-то взаимодействие. Так?
(Лектор): Да.
(Вопрос): Я тогда вот просто выйду, и сразу как-то пробегусь по всем пунктам, которые у меня вот здесь возникли. Ну, первое, общего характера. Вы нарисовали график. Мне кажется, что график не очень удобен и не совсем адекватен для графического выражения Вашей идеи. В конце вы назвали это не графиком, а таблицей. Вот мне кажется, над этим если работать, надо превращать в это таблицу, потому что, если это превращать в график, то соответственно здесь должны быть такие вещи, как: должен быть ноль, должен быть минус, и по одной, и по другой оси. И мы должны понимать, график, он так должен работать, правильно, да? Что если мы двигаемся в одну сторону, мы что-то получаем, этому должно существовать некое отражение в реальности. Поэтому, вот мне кажется, что в таком виде либо это лучше представлять в виде некой таблицы, может быть, иерархически организованной, но всё-таки таблицы. Либо, если график, то какие-то вот ещё вводить сюда… ну как-то по другому это вот графически осмыслять.
Теперь. Есть ещё один параметр, который, наверное, мог бы вноситься сюда как важный параметр: это уровень развития производительных сил. Потому что вы предлагаете только два параметра, это виды собственности и, соответственно, идеологическую, так сказать, парадигму общества. Мне кажется, уровень развития производительных сил, вроде бы, как бы не совсем про это, но важен. И он тоже может что-то определять. Ну, это пока как тезис. Я не хочу его разворачивать, но…
Теперь дальше. Здесь предлагается два деления по собственности: частная собственность и общественная собственность. Вот, в частности, если представлять в виде графика, то у меня возникла идея, что, наверное, стоило бы сюда внести ещё такую категорию, или такую точку, как коллективная собственность. Это не совсем ещё и общественная, но это коллективная. И я бы, может быть, вот например, коллективную собственность, я бы вот сюда на ноль бы, там, где ноль бы её обозначил. И это, может быть, либо некая точка, почему она нуле, потому, что мы представляем себе общество, в котором есть некий баланс, так сказать, частной собственности, там коллективной собственности, вот здесь вот общественной собственности, или, может быть, государственной собственности, общенародной собственности. Здесь только частная, а здесь вот есть некий баланс, это значит, общество, в котором присутствует, например, или уравновешены, так сказать, коллективная собственность и частная. Ну, понятно, наверное, да? Вот, такая категория.
Теперь. Общество в целом характеризуют не два параметра, а параметров больше существует. И тоже, можно было бы думать: это тогда трёхмерная какая-то получается схема, или в виде таблицы. Общество характеризуется его духовной или идеологической парадигмой, уровнем развития производительных сил, как материальной, или отношением к собственности. Есть ещё его социальные характеристики, то есть, социальный строй. Это может быть, если мы берём, например, старое общество, древнее, вот например, Египет. Там нельзя говорить ни о частной собственности, ни об общественной собственности. Да, владельцем вроде бы всего был фараон. Все были подданные, они все были его рабами. И. соответственно, всё, что было в государстве, таком, как Египет, это всё принадлежало фараону. Если мы берём, например, сотериологическое общество. Допустим, мы берём Российскую империю, или мы берём Византию. Говорить, что это господство частной собственности, тоже не совсем верно. Был монарх, была, так сказать, монархия. Он жаловал. Монарх, вроде бы, в каком-то смысле, был хозяином земли. Он жаловал земли, он их отбирал, он давал их за службу. И это не совсем частная собственность. Эта частная собственность могла изыматься в той же Византии, например, в пользу казны, а потом перераспределяться монархом. Это некий другой тип собственности, и его каким-то образом тоже надо отражать.
По поводу некого исторически существовавшего идеала. За точку отсчёта в качестве такого исторического идеала вы берёте первую иерусалимскую общину. И у вас там на эту тему есть статья развёрнутая. Мне кажется, что вот более эталонное, что ли, это скорее монастырь, это христианский монастырь. Первая община, она всё-таки жила на подаяние. Она в этом смысле не самодостаточная, и это не есть идеал. Монастырь это есть трудовое братство, и при этом религиозное братство, основные цели которого сотериологические. Они коллективно трудятся, и они создают. У них общественная собственность, никому ничего не принадлежит. Более того, монастырь ещё, ну, если брать, как это было в Росси, мог нести и большую достаточно социальную нагрузку: заботиться во время голода о крестьянах, которые как-то относились к монастырю, раздавать хлеб, кормить кого-то, кто не являлся насельником этого монастыря.
И, наверное, последнее, самое для меня здесь интересное. По поводу урагана истории. Я вот с этим вашим утверждением категорически не согласен. Я считаю и вижу, что этот ураган истории есть. Маркс видел его в объективных законах развития. Это для него был, так сказать, тот самый ураган истории, который обеспечивал обязательный прогресс, поступательное некое развитие общества. И, поскольку это поступательное развитие, это был закон социальный, который двигал общество. Рано или поздно, мытьём или катанием, мы должны были прийти в некую историческую точку, так сказать, историческое благо. Для христианина ураган истории есть, он существует тоже, и он имеет своё название, это называется Божий промысел. Это Господь, это промысел, который может всякое зло обратить к добру, в том числе и различные социальные коллизии, несправедливости, исторические фазы, так или иначе, всё-таки неуклонно двигает в сторону, ну, некоего, как бы, прогресса, понимаемого с христианской точки зрения. В определённом смысле, если рассматривать всё-таки историю, при определённом угле зрения, мы можем увидеть вот этот вот прогресс. Ну, например, если брать не совсем современное западное общество, потому что это некий фазовый переход здесь есть, когда началось всё это, то, что мы наблюдаем сейчас, это ювенальная юстиция, это ЛГБТ и прочее, и прочее, а брать ту же Америку, где-нибудь там 30-х — 40-х годов, очень, так сказать, пуританскую. С какими-то своими идеалами, вполне себе гуманистическими, и даже христианскими. Существует некий прогресс, так или иначе определяющийся прежде всего, как мы понимаем, христианской идеей, христианской парадигмой, которая была внесена в мир. Сначала исчезло рабство. Рабство исчезло, потому что христианская идея завладела, так или иначе, народами, и было воспринято народами то, что люди всё-таки равны, они все дети Божии, и негоже, когда один владеет другим. И, так или иначе, оно постепенно отмерло. Это была некая всё-таки именно гуманистическая социальная не революция, а эволюция, под влиянием распространившегося христианства на общество. Далее, так или иначе, эти идеи всё-таки работали в обществе, и, несмотря на некие откаты в виде, может быть, закрепощения крестьян в Европе и в России. Это всё равно всегда опознавалось и воспринималось как некое несправедливое устройство, и приводило к социальному раскрепощению, к увеличению личных свобод. Понятие личной свободы, которое, абсолютизируясь на Западе, и, как бы, теряя по пути идею Бога, оно приводит вот к тому либертарианству такому вот уже абсолютному, которое мы сейчас наблюдаем. Но это некий перехлёст, а целом движение и динамика — они же определялись именно христианской идеей, которая лежит в фундаменте европейской культуры. Идея свободы — это чисто христианская идея. Идея равенства — это чисто христианская идея, которая до этого не была присуща обществам дохристианским. Развитие производительных сил воспринималось как тоже благое, как некое развитие, которое должно было избавить человечество от голода и холода, освободить его для творческой и созидательной деятельности. И предполагалось на каком-то этапе, даже, например, в советском обществе, и в современном ему западном, если сколько-то десятилетий назад отмотать, этот идеал представлялся во многом одинаковым и там, и здесь. Это было общество, в котором роботы, так скажем, при максимальном развитии производительных сил производили всё, что нужно человеку для обеспечения его материальных потребностей, а человек занимался чем-то уже совершенно другим, собственно человеческим. Вот, пожалуй, основные такие отклики, основные замечания, которые, как мне кажется, здесь можно было бы учесть. Хотя в целом, хочу сказать, идея эта мне очень нравится, и она, конечно, правильная. Нужна новая классификация и новая классификация на других основаниях. Пока такой классификации никто не предлагал, и это, по-моему, очень серьёзная, очень важная заявка на будущее. И ещё мне хотелось уточнить, где Достоевский говорил о Церкви, которая должна объединить людей. Может быть, вы ссылку дадите?
(Лектор): Я буду отвечать очень кратко. Насчёт формы представления. Ну, это первый опыт. Может быть, можно найти более красивую, более адекватную форму представления, это надо искать, я с этим согласен.
Уровень развития производительных сил, что его надо как-то учесть. Да, но совершенно непонятно, как уровень производительных сил влияет на общество. Если мы марксистскую схему – что это он, так сказать, буквально влияет на общество и определяет – отвергаем, то какова роль производительных сил? Может быть, какая-то зависимость есть. Но вот как это сформулировать, – это дело будущих христианских социологов, они думать должны.
Насчёт коллективной собственности. Ну я, собственно, всегда коллективную собственность рассматривал как разновидность общественной.
Насчёт того, что лучше в качестве идеала говорить о монастыре – может быть, да, может быть и так. С этим я не буду спорить.
А вот насчёт урагана истории поспорю. Я не вижу, именно вот этого специфически христианского прогресса, я вижу всё-таки прогресс в отрицательную сторону. Если мы не смотрим на ситуацию через розовые очки, то вот он современный прогресс – вектор вниз (СО-ОМ). И недаром последняя работа Геннадия Михайловича Шиманова, которого я очень уважаю, называлась «Причина гибели христианской цивилизации». Вот в том-то и дело, что христианская цивилизация погибла, от неё остались одни постхристианские воспоминания. Поэтому говорить о христианском прогрессе, в общем, довольно проблематично.

 Отправлено: 06.05.14 16:03. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/Granici_vozmojnogo.htm

Николай Сомин

Границы возможного

Постановка задачи и предварительные замечания


Есть одна непростая проблема, в которую постоянно упираются все проекты построения праведного общества. Это – проблема реализации. Причем, речь идет не о не тактике конкретной реализации, а о принципиальной возможности. Возможно ли созидание общества справедливости и правды? Причем, не идеальными людьми, а нынешним, грешным составом человечества? Если это возможно, то в какой степени? И как долго такое общество может просуществовать в нашем падшем мире?
Увы, даже поверхностное погружение в эту проблему способно вызвать пессимистическое настроение. Сколько прекрасных проектов осталось лишь на бумаге! Сколько высоких душ сгорело, так и ничего толком не добившись! Сколько неудач пережило человечество из-за желания жить в праведном, честном и справедливом обществе! «Это невозможно!» - кричат многие и многие. Но другие уверены в обратном, и упорно, раз за разом пытаются праведное общество осуществить.
Мы только начнем разговор, не пытаясь поставить все точки над i. И поэтому постараемся формулировать кратко – скорее тезисно, чем с развернутыми комментариями. Но перед началом обсуждения сделаем несколько разъяснений, впрочем, достаточно очевидных.
Прежде всего, отметим, что мы будем различать «большие» общества (нации, государства) от «малых» обществ (локальных общин). Очевидно, что случай «больших» обществ – неизмеримо более сложный. Там влияние сильных личностей происходит на фоне усредняющих закономерностей.
Кроме того, ясно, что проблема реализации разбивается на две: 1) надо создать новое общество и 2) надо его сохранить, обеспечить его стабильность. Это существенно разные задачи. Заметим, что под созданием общества понимается его образование наново или изменение его строя независимо от способа изменения: насильственного или добровольного, демократического или авторитарного, скачкообразного или постепенного.
И наконец, укажем, что вновь образуемое общество может быть в нравственном отношении выше или ниже прежнего. Как понимать это «выше?». Выше – значит, в социальных отношениях больше любви, больше правды, больше справедливости. Иначе говоря – больше христианства. Кто думает иначе (например, выше – больше свободы), тем, я думаю, далее читать эту статью будет не интересно. А с остальными пойдем дальше.
Итак, общества могут быть «большими» и «маленькими», «высокими» и «низкими». Такая терминология несколько непривычна для социологов. Но без нее двигаться вперед будет затруднительно.

Законы трансформации обществ


Н.Я. Данилевский в своей замечательной книге «Россия и Европа», сформулировал законы поведения культурно-исторических типов, и сразу, подряд, их выписал [1,91-92]. Мы пойдем по тому же пути и перво-наперво сформулируем законы трансформации обществ, а затем уже займемся их обсуждением. Разумеется, слово «законы» тут применяется условно, так сказать, в кавычках – это не «железные» законы природы, а некие социологические закономерности, как правило выполняющиеся в социальной жизни. Но тут в терминологии мы следуем за Данилевским.
Закон 1. Образовать новое общество способна активная группа, численностью гораздо меньшей, чем все общество.
Закон 2. Для сохранения социального строя необходима поддержка подавляющего большинства членов общества. Ибо, согласно закону 1 осуществить переворот (изменение строя) способно и меньшинство.
Закон 3. Повышение уровня любого общества гораздо сложнее, чем его понижение. Падать вниз всегда проще, чем подниматься.
Закон 4. Чем выше общество, тем сильнее нарастают трудности его дальнейшего повышения (или первоначального образования) и тем легче совершается скачок вниз. Соответственно, чем выше общество, тем труднее сохранить его и легче разрушить.
Закон 5. Чем больше общество, тем более оно инерционно, тем труднее сдвинуть его вверх или вниз.
Следует подчеркнуть, что эти «законы» регулируют отнюдь не всякую деятельность обществ – они охватывают только аспект их образования, трансформации и стабильности. Разумеется, эти законы не претендуют на полную систему правил. По мере изучения вопроса будут сформулированы дополнительные законы.

Обсуждение законов


В совокупности приведенные законы очерчивают границы возможного в сфере общественных преобразований.
Закон 1 отражает тот факт, что новое общество обычно создается небольшой (относительно), но целеустремленной и организованной инициативной группой. Аналогично осуществляются государственные перевороты. Примеры многочисленны. Государство иезуитов Парагвае создала небольшая кучка священников (пара десятков человек), причем, совершенно без насилия. В России государственные перевороты XVIII века делала рота солдат во главе с несколькими офицерами. Большевики легко взяли власть, хотя были в масштабах России незначительной силой. Контрреволюция 1991 г. тоже делалась небольшой активной группкой стремящихся к олигархии людей – и получилось, несмотря на всю мощь КГБ и армии. Наконец, майдан на Украине осуществлен малой (хотя и хорошо финансируемой) группой западно-украинских экстремистов. Думается, что каждый может сам привести примеры, подтверждающие этот закон.
Закон 2 является наиболее важным. Если взять власть и даже поломать сложившиеся социальные отношения относительно легко, то удержать власть, стабилизировать общество, защитить его от попыток контрпереворота куда сложнее. Ведь согласно первому закону сломать строй может и малая, но сильно недовольная организованная группа. Чтобы этого не произошло, необходимо, чтобы такая группа не могла возникнуть. А это может гарантировать только очень однородный состав общества, где инакомыслию просто нет места. Таким образом, если новое общество в короткие сроки не сумеет изменить (повысить/понизить) ментальность большинства своих членов до своего уровня, то велика опасность его гибели.
Закон 3 следует из падшей природы человека. Да, и отдельные люди, и общества в целом могут изменяться к лучшему. Но путь вверх всегда труднее, чем спуск вниз.
Особенно трудно сохранить строй более высоких обществ – об это прямо утверждает закон 4. Этот закон говорит нам, так сказать, о «производной» (в математическом смысле) трудностей подъема – они увеличиваются по мере того, как общество забирается выше и выше. Альпинисты об этом хорошо знают: чем выше, тем труднее дается каждый шаг вверх.
Из закона 4 следует, что для стабильности высоких обществ их должны составлять поголовно люди исключительно высоких нравственных качеств. Даже самая незначительная примесь гнили может легко разрушить все дело. В Иерусалимской общине, где по выражению св. Иоанна Златоуста было «ангельское общество», опасность разрушения несли с собой лишь двое: Анания и Сапфира. Однако опасность настолько реальную, что они были крайне жестко, со смертельным исходом, изъяты из общины. В Крестовоздвиженском Трудовом братстве Н.Н. Неплюева небольшая группа братчиков стала вести разговоры о том, что в братстве тирания и что распределение благ происходит неверно. И даже высказывание такого мнения едва не привело к развалу братства ( подробно этот конфликт описан в [2,41-166]). По итогам этого случая Неплюев сделал вывод, что даже высказывание более низкого мнения чрезвычайно ядовито действует на духовность братства.
Четвертый закон может быть переформулирован и так: для стабильности высокого общества подавляющее большинство членов общества должны иметь очень высокий уровень нравственности. Для стабильности низкого общества это не обязательно. И поэтому низкие общества зачастую являются более стабильными, чем высокие. Очевидный пример – современный капитализм. Он как бы адекватен «уровню падшести» человека, от него не требуется никакого нравственного подвига, даже маленького. И потому капитализм, несмотря на всю его мерзость, поддерживается большинством, что и обеспечивает его стабильность.
Второй, третий и четвертый законы в совокупности объясняют, почему постоянно разрушались самые замечательные проекты, создаваемые самыми пламенными и чистыми душами. Причина – в неоднородности состава общества, в присутствии разлагающих элементов, которые неизбежно проявляются в процессе жизни. И чем выше устроение общества, тем опасность эта сильнее.
Увы, падшесть человеческая вездесуща. В людях присутствует и добро и зло, причем в разных пропорциях. И, к несчастью, люди, в которых добро перевешивает зло оказываются в меньшинстве, а в которых добро почти полностью побеждает зло – единицы. Большинство же в той или иной степени эгоистичны, блюдут свои интересы, хотят удовлетворения своих страстей, не умеют и не хотят подчиняться дисциплине любви, т.е. примату пользы всего общества над индивидуальными желаниями. В результате, чем выше общественное устроение, тем более вероятен разрыв между основными социальными идеями общества и общим уровнем личной нравственности его членов.
Как преодолеть падшесть при созидании праведного общества? – ведь люди обладают свободой воли и могут сопротивляться любому воздействию добра. Преодолеть можно только одним способом – сепарацией, разделением добрых и злых с последующим построением общества по возможности только из добрых. Пятый закон выражает тот факт, что чем больше общество, тем труднее отделение от зла и злых. Если малое общество может явиться результатом сепарации и обладать однородностью, в том числе, поголовно высоким духовным уровнем, то в большом обществе сепарация добра от зла крайне затруднена. Там волей-неволей все перемешано, в результате чего добро и зло ведут постоянную борьбу внутри общества. Это не дает, с одной стороны, большому обществу подняться высоко, но, с другой, не позволяет ему снизиться до чисто криминально-животного уровня – сопротивление добрых элементов мешает такому радикальному опусканию. Кроме того, изменения в большом обществе, хотя и скачкообразные, происходят медленнее, чем в малых обществах – для того, чтобы изменения вызрели, необходимы значительные периоды времени.

«На короткое время»


Действие всех пяти законов позволяет надеяться на следующий возможный сценарий. В России произойдет «христианская революция», благодаря которой будет создан православный социализм, сочетающий в себе православную идеологию и социалистическую экономику. Речь идет не о пророчестве, а о возможности. И поэтому вопрос «когда?» остается без ответа. А вот на вопрос «на сколько?» вышеприведенные законы могут дать ответ, пусть приблизительный. Силы зла слишком сильны, чтобы надеяться на победу этого строя на длительный период. И поэтому триумф будет в масштабах истории кратковременным – затем все снова вернется на круги своя.
Интересно, что такой сценарий согласуется с пророчествами высокодуховных православных христиан. Речь идет о предсказании, опубликованном Архиепископом Феофаном Полтавским (в миру Василий Дмитриевич Быстров, 1.1.1872-6.2.1940):
“Вы спрашиваете меня о ближайшем будущем и о последних временах. Я не сам от себя говорю, а сообщаю откровение старцев. А они передавали мне следующее: пришествие антихриста приближается и оно очень близко. Время, отделяющее от него, надо считать годами и в крайнем случае несколькими десятилетиями. Но до пришествия антихриста Россия должна еще восстановиться, конечно, на короткое время. И в России должен быть Царь, предъизбранный Самим Господом. Он будет человеком пламенной веры, великого ума и железной воли. Так о нем открыто. Будем ожидать исполнения открытого. Судя по многим признакам, оно приближается, если только по грехам нашим Господь Бог — не отменит и не изменит обещанного. По свидетельству Слова Божия и это бывает” (письмо Е.Ю. Концевич от 23.05.25 [3]).
Интересно, что в самом пророчестве указана возможность его неисполнения. И это отнюдь не противоречие – любое пророчество дается как вариант, как один из путей, по которому может пойти дорога истории. А может и не пойти – человеку дана свободная воля.
Но перейдем к содержанию пророчества. Здесь основной упор сделан на восстановлении самодержавной монархии в России, а не на построении праведного социального строя. Однако заметим, что это не только не противоречит христианскому социализму, но напрямую согласуется с ним. Ибо, с одной стороны, наступление периода нового строя возможно лишь через революционные преобразования, связанные с установлением твердой, авторитарной власти, которой ожжет быть только монархия. А, с другой стороны, в современных условиях монархия может обладать действительной властью только в условиях социализма, когда все средства производства находятся в государственной собственности и поэтому подчинены воле Царя. В условиях же капитализма реальную власть имеет капитал, олигархат, и потому монархия там может быть только декоративно-безвластной.
Другой важный момент пророчества выражен словами: «на короткое время». Тот же вывод получается и из наших рассмотрений. Старцы предсказали лишь короткий расцвет России, причем перед приходом антихриста. Последнее отсылает нас к апокалиптике. Тут и кроется разгадка тайны этого пророчества.

Апокалипсис как разделение зла и добра


Как мы видели, решающим для судеб высокого общества является принцип отделения от зла и злых. Только при условии отделения эгоистов общество может стать праведным. Ибо даже «малая закваска заквашивает все тесто» (Гал.5,9). Чем более радикально осуществляется этот принцип, тем более высоким может стать духовный уровень членов общества, и следовательно, тем больше вероятность реализации высокого общества даже в больших масштабах. Но как провести принцип отделения в большом обществе? Ведь в государстве (нации) очень трудно разделиться – там неизбежно сожительствуют коллективисты с индивидуалистами, альтруисты с эгоистами, добрые со злыми, праведники с бандитами. И именно в этом – механизм действия закона 4. И потому кажется, что история обречена на бесконечное кружение в бессмысленном водовороте.
Но у Господа свой замысел о мире. И этот замысел, благодаря Его воле и Его участию в истории, постепенно реализуется. «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение» (Лк.12,51) – говорит Господь и рассказывает притчу о пшенице и плевелах: «господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, — чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою» (Мф.13.27-30). Вот замысел Господа: отделить добрых от злых в глобальном масштабе, но лишь в конце времен, во время страшного суда, когда все – и добрые и злые – воскреснут из мертвых. В этом и состояло дело Спасителя на Голгофе: своим крестным подвигом сдвинуть тектонические пласты мировой жизни так, чтобы состоялось всеобщее воскресение мертвых. И, как следствие, –разделение «овец от козлищ». И наконец, образование из «овец» Нового Иерусалима. Само же воскресение Спасителя является вестью нам, грешным, что будет сие, поскольку Сам Спаситель воскрес из мертвых. Критерий же разделения – дела любви (Мф.25.).
Это означает, что Божья правда – в создании праведного общества любящих людей, общества, которое возглавит Христос, и потому оно будет называться Царством Божиим.

«Блаженны алчущие и жаждущие правды»


Итак, завершая наше рассмотрение, мы, казалось бы, вынуждены снова возвратиться к пессимизму: Святая Русь возможна лишь «на короткое время»; стабильное и долговременное господство праведного общества в этом мире невозможно. Тогда возникает вопрос: «а зачем все это»? Зачем добиваться праведного общества, если оно лишь «на короткое время»? Не вернее ли будет стратегия личного спасения? Так и думает огромное количество христиан – надо довольствоваться тем обществом, в котором Бог дает жить. «Спастись можно при любо строе» – говорят батюшки. И более того, многие и многие вообще считают, что желание построить праведное общество лишь приводит к неизбежной катастрофе, это желание не христианское, от лукавого, которого нужно всячески избегать.
Да, можно похвалить этих христиан за рассудительность. Только это не есть подлинно христианская позиция. Дело в том, что жить праведным обществом велит Сам Господь Иисус Христос. Это Он, Спаситель мира, наставлял в течение 40 дней своих апостолов «о Царствии Божием» (Деян.1,3). И первое, что сделали апостолы после принятия Духа Святаго – создали Иерусалимскую общину – социум, основанный на общей собственности, о котором Златоуст говорил: «это было ангельское общество». Казалось бы, зачем? Ведь все это «на короткое время». Не лучше ли было по совету «рассудительных» христиан заняться личным спасением, сопровождая это аскетическими подвигами, как это делали позднейшие монахи? Но нет. Апостолы с необычайным упорством выстраивали свой коммунистический проект, и никакие трудности и нестроения (Анания и Сапфира, пренебрежение в раздаче вдовицам из эллинов) их не останавливали. Наоборот, они всячески старались их разрешить, для чего специально было поставлено семь диаконов.
Почему же апостолы являли такое упорство? Да потому, что они исполняли веление Божие. Уж таков Его замысел – человеку предназначено жить в праведном обществе, если можно так выразиться – в раю. И поскольку сказано «да будет воля Твоя яко на небеси и на земли», то и общество это должно создаваться как на земле, так и на Небе. Поэтому Он одобряет любую попытку христиан жить в социальном смысле по-христиански уже на земле. Жить так – это вполне естественное желание. Это так же естественно, как стремиться к праведности. И если у людей на земле это не получается, то Господь реализует праведное общество за гробом, в Своем Царстве, отбирая туда только тех, кто к этому способен. А способными оказываются именно те, кто уже в этой жизни стремится выстроить рай на земле, т.е. жить подлинно по-христиански.
И наоборот, кто не стремится строить на земле рай, тому и рай на Небе не очень-то нужен. А нужно лишь теплое местечко в Царстве. А что на земле будет – не важно. По сути дела эта позиция эгоистическая. А эгоистов Господь не жалует (хотя и дает им свободную волю проявить свои потенции). И потому как раз для таких искомое теплое местечко – вещь проблематичная. Ведь сказано: «В чем застану, в том и сужу».
Более того, кто не хочет строить рай на земле, тот потворствует силам зла, которые очень хотят выстроить на земле ад. Ибо война против зла ведется на всех фронтах. И если фронт социальный будет незащищен, то враг именно через него разрушит то, что еще осталось от христианского мира. Собственно это и происходит: силам зла везде на земле удалось насадить капитализм – строй, насаждающий среди людей совершенно нехристианские безлюбовные отношения. А они уже постепенно уничтожают христианские нравственность, культуру, традиции. И более того, происходит страшное: вместо Христа в душах людей водружается его антипод – мамона. Гибель христианского мира, де факто уже совершившаяся, обусловлена полной индифферентностью самих христиан к организации социума.
Грядет антихрист. Вряд ли его ига можно избежать. Но можно задержать его приход. Это и делают люди, стремящиеся сделать социальные отношения более высокими. Если бы не они, то антихрист пришел бы скорее. Иначе говоря, именно они играют роль удерживающего. И возникает уверенность, что их усилия обязательно будут учтены Богом в последние времена. Ибо в конце-то концов Бог дает людям то, что они хотят (правда, разворачивая все последствия этого хотения). И если мы захотим жить праведно, то Он в конце времен создаст праведное общество. А если не хотим, если стремимся только к индивидуальному спасению, то станет ли Он это делать?
Да, победить не удастся, но это не означает, что надо перестать бороться. Наоборот, высшая доблесть – в борьбе за правду, несмотря на понимание, что сейчас победы не будет. «Блаженны алчущие и жаждущие правды». Ибо Бог видит эту борьбу и воздаст за нее будущей великой победой – уже на новой земле.


Литература

1. Н.Я. Данилевский. Россия и Европа. – М.: «Книга», 1991 – 574 с.
2. Н.Н. Неплюев. Отчеты блюстителя о религиозно-нравственной жизни братства. Часть 2. – М.: «Культурно просветительский центр “Преображение”», 2011 – 336 с.
3. Письма Архиепископа Феофана Полтавского и Переяславского. http://vershillo.wordpress.com/архиеп-феофан-полтавский/письма-архиепископа-феофана-полтавс/

06.05.14

 Отправлено: 07.05.14 11:09. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/lecSV_9.htm

Николай Сомин

Лекция 9: Коммунистические идеи в утопиях Т.Мора и Т.Кампанеллы

от 23.10.2013
Сегодня у нас относительно простая лекция: я буду рассказывать о средневековых утопиях.
Дело вот в чём. Запад всё-таки нельзя совершенно топтать ногами. И они когда-то были людьми, были христианами, и там возникало достаточное количество идей, направленных на улучшение жизни, улучшение социального строя. И вот о двух таких случаях я сегодня постараюсь рассказать.
Первый – это «Утопия» Томаса Мора. У меня вообще-то слабость рассказывать о людях. Я считаю, что великие идеи неразрывно связаны с великими людьми. И жизнь этих людей необычайно интересна. И я какое-то время посвящу Томасу Мору.
Итак, Томас Мор, 1478-1535 годы. Сын известного лондонского юриста. Человек, который получил великолепное образование – обучался в Оксфорде. Человек необычайных способностей, знал массу языков, почёл всю древнюю литературу, которую тогда была издана. Есть письмо Эразма Роттердамского о Море, где он рисует совершенно замечательный портрет этого человека. Удивительные знания, полная добросовестность, абсолютная честность, ум необычайный, остроумие, необычайная трезвость мысли. И в то же время Эразм Роттердамский отмечает удивительное милосердие, доброту этого человека и умение дружить: у Мора было огромное количество друзей, с каждым из которых он умел вести беседу и быть хорошим другом.
Мор хотел быть священником. Года четыре он был то ли в самом монастыре, то ли около монастыря. А вы должны понимать, что в то время в Англии было католичество. Однако, желание как-то послужить народу, стране пересилило. Кроме того, священники – народ целибатный. Это его остановило. Он завёл семью. Было четверо детей, которыми он вплотную занимался. Первая жена умерла, он женился на второй, как он говорил, не красивой и не молодой, но которая обещала вплотную заниматься его детьми.
Мор благодаря своим необычайным способностям очень быстро пошёл в гору по государственной службе. Он быстро избирается в Палату общин. После – он становится спикером Палаты общин. Потом начинает служить королю, там тоже быстро поднимается по карьерной лестнице, и становится лорд-канцлером, по-нашему – премьер-министром, вторым человеком в Англии. Некоторое время – года четыре – он занимает эту должность, а после добровольно её оставляет.
Но жизнь превратна. Король Генрих VIII вдруг увидел, что его жена, Екатерина Арагонская, ему не годится. И решил жениться на фрейлине (а там уже ребёночек был от этой фрейлины). Но надо было получить на развод разрешение Папы. Папа этого разрешения не дал, потому что не увидел для развода серьёзных поводов. Тогда Генрих VIII, человек в общем-то сильный, но необузданный в своих страстях, решил всех переиграть. Он вознамерился создать новую религию, где бы он был главой и он бы решал все проблемы, с кем ему и когда развестись. И он так и сделал, сумел это провернуть. И с тех пор в Англии англиканская религия. Новый епископ, естественно, благословил развод, появилась новая королева. А Мор, как человек честный, всего этого не принял. И когда король предложил всем своим подданным некий манифест, по которому надо было присягнуть новой наследнице и одновременно отказаться от католической веры, Мор его не подписал. Король был в бешенстве и вменил ему государственную измену. Мор был посажен в Тауэр, несколько лет там находился, и, в конце концов, король, видя твёрдость этого человека, решил его казнить. Причём его должны были волочить по улицам Лондона, а после, если он остался бы жив, отрезать ему мужское достоинство, вырезать кишки, четвертовать, а после расположить все отрезанные части на видных местах – на воротах Лондона. Но всё-таки король «смилостивился» и заменил такую казнь просто отсечением головы. Мор с необычайной твёрдостью принял эту казнь. Он был человек очень остроумный, всегда шутил, и шутки не оставил даже во время казни. Он говорил палачу, что, милый, у меня короткая шея, ты целься аккуратно, смотри, не промахнись. А уже на плахе он сказал: «Подожди, я поправлю бороду, уж она-то точно не виновата в государственной измене». Потрясающее самообладание.
Но задолго до этих событий, где-то в 1515 году, в начале своей государственной карьеры, Мор исполнял дипломатическую миссию в Голландии. Там он написал книгу – «Утопию». Точнее – вторую её часть. А после, возвратившись в Англию, он написал первую часть. Книга называлась «Утопия», что обычно с латинского переводят как «Нигдея», «Место, которого нет». И вообще, Мор – мастер мистификаций. Он очень старался, чтобы книгу приняли за чистую монету. И сделал он это следующим образом. В первой части Мор рассказывает, что он где-то в Антверпене, в Храме, встретился с интересным человеком, моряком Гитлодеем. Очень учёным, знающим не только латынь, но и греческий, сведущим в философии. И к тому же бывалым, который много повидал. Они разговорились, и Гитлодей стал ему рассказывать, что он видел. Вот встретился он с архиепископом. Речь зашла о том, что сейчас очень много воровства в народе, просто повсеместное воровство в Англии. Кардинал спросил его о причинах воровства, а Гитлодей отвечает: «Ваши овцы», – отвечаю я, – «обычно такие кроткие, довольные очень немногим, теперь, говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей, разоряют и опустошают поля, дома и города». Речь идёт об огораживании. Дело в том, что Мор жил в начале периода огораживания. Это такой известный период начала капитализма в Англии, когда шерстяные ткани пошли в цену, и овцы, и, соответственно, пастбища для овец тоже стали в цене, и держатели земель стали сгонять с этих земель крестьян. В результате – нищенство, бродяжничество и, естественно, воровство. Кстати, переписыванием истории занимаются не только у нас и не только нашей истории. Занимается этим и Англия. Я недавно с удивлением прочёл, что есть современные историки, который считают, что всё это не так. Что механизмы огораживания совершенно другие, и виноват в нём, оказывается, простой люд, который не хотел работать. Обычная песня. Но здесь я больше верю Мору, который был, во-первых, в гуще событий: он одно время был судьёй и разбирал все эти дела. Во-вторых, он был самым настоящим политиком, и знал всё это не понаслышке.
Должен заметить, что самые заветные мысли Мора высказывает в книге не сам Мор, а как раз Гитлодей.
И после речь заходит о государстве, о собственности. И Гитлодей, высказывает такие мысли: «Впрочем, друг Мор, если сказать тебе по правде мое мнение, так, по-моему, где только есть частная собственность, где все мерят на деньги, там вряд ли когда-либо возможно правильное и успешное течение государственных дел. Иначе придется считать правильным то, что все лучшее достается самым дурным. Или удачным то, что все разделено очень немногим, да и те получают отнюдь не достаточно, остальные же решительно бедствуют». А потом Гитлодей продолжает: «Я твердо убежден в том, что распределение средств равномерным и справедливым способом и благополучие в ходе людских дел возможны только с совершенным уничтожением частной собственности. Но, пока у каждого есть личная собственность, нет совершенно никакой надежды на выздоровление и возвращение организма в хорошее состояние». Мор (из книги) начинает ему возражать: а я, мол, думаю, что если будет общая собственность, то никто не будет работать, об этом ещё Аристотель говорил. А Гитлодей на это отвечает: «Вот если бы ты побыл со мною в Утопии и сам посмотрел на их нравы и законы, как это сделал я, который прожил там пять лет и никогда не уехал бы оттуда, если бы не руководился желанием поведать об этом новом мире, ты бы вполне признал, что нигде в другом месте ты не видал народа с более правильным устройством, чем там». И Мор и другие слушатели просят этого Рафаила Гитлодея рассказать им об этой замечательной стране Утопии. Этот рассказ – во второй части книги.
Утопия расположена на острове. По сути дела, это – конфедерация, конфедерация 54-х городов. Каждый город, как пишет Мор, похож на другой. И, собственно, достаточно рассказать об одном городе – столице Утопии Амауроте. Амаурот – имя для знающих латынь переводится как Тёмный, Невидимый. Некоторые считают, что Мор здесь намекает на лондонские туманы, но на самом деле он подчёркивает этим, что это страна - утопическая, несуществующая. Кстати, слово «утопия» у нас осталось в языке именно благодаря книге Мора.
В каждом городе живёт примерно 6000 семей. Семья – это на самом деле некая производственная община, или хозяйство: там от 10-ти до 16-ти взрослых членов, остальное – молодняк, дети. Каждые 30 семей выбирают главу – сифогранта. Каждые 10 сифогрантов выбирают транибора. Таким образом получается 200 сифогрантов, 20 траниборов. А уже траниборы выбирают князя, главу города. И князь, траниборы и 2 сифогранта, которые меняются всё время, образуют сенат, который решает все дела города. Он часто заседает. Все должности - выборные, но вот по такой пирамиде. Правда, у Мора остаётся совершенно непонятным, как образуется верховное правительство всей страны. Почему – не знаю. Он так глухо упоминает, что есть такое правительство, но это не расшифровывает.
В Утопии – общественная собственность. Лучше сказать, общественная собственность на средства производства, потому что у жителей есть личная собственность. Денег и торговли нет. Каждый получает со складов, которые находятся в домах сифогрантов, всё, что пожелает. Но никакого ажиотажа нет, так как все склады ломятся от товаров и вещей, и никогда нет никакого дефицита: в любой момент можно взять необходимое.
Утопийцы трудятся. Причём трудятся все, подавляющее большинство, кроме высших должностных лиц и учёных. Причём рабочий день 6 часов, но и этого оказывается достаточно для полного изобилия. Мор настаивает на этой всеобщей трудовой повинности. И считает, что в современной ему Англии производительным трудом занимается меньшая часть населения (он называет около 20%), а всё остальное – какие-то торговцы, слуги, аристократы; слишком много попов, он замечает.
Вроде бы в Утопии все равны. Нет аристократии. Есть учёные, но их, во-первых, мало. А во-вторых, сам народ видит, что этот человек очень любит заниматься науками, и решает, что ему лучше заниматься не физическим трудом, а вот этими вещами. Однако, имеются рабы. Мор этим нисколько не смущается. Рабами являются либо пленники в войнах, либо люди, которые были приговорены к смертной казни, но в Утопии смертная казнь заменяется рабством. Рабами становятся и за другие тяжкие преступления, в частности, за прелюбодеяние. Князь и сенат могут объявить амнистию, и освободить раба.
Золото в Утопии – самый ненужный и бесполезный металл. Оно мягкое, и никакого оружия и никаких машин из него не сделаешь. Поэтому употребление золота в Утопии такое: из него делают ночные горшки (оно плохо окисляется), и из него делают цепи для рабов, поскольку оно тяжёлое. Лучшего применения золоту утопийцы не находят. Деньги у них есть, но только для внешней торговли с окрестными государствами.
Основой общественного строя являются семья и брак. Это для Мора святое. Матери сами воспитывают своих детей. Как я уже сказал, очень строгие законы за всякого рода грехи прелюбодеяния. Однако, такая любопытная особенность: у утопийцев есть обычай прежде совершения бракосочетания и невесту жениху, и жениха невесте показывать совершенно голыми. Мор говорит: я удивляюсь, почему другие народы так не делают. Когда они покупают себе коня, они его осматривают и сзади, и спереди; не беспокойтесь, всё посмотрят. А в таком важном деле, как женитьба, оказывается, этого совершенно нет. И жених судит о невесте, так сказать, совершенно неадекватно, и отсюда масса проблем, трагедий, разводов в дальнейшем. А в Утопии это редкость. Хотя бывают разводы. Если люди не сошлись характером, они по обоюдному согласию разводятся.
Обычны общие трапезы. Вот эта семья в смысле трудовой общины собирается вместе и трапезничает. Хотя каждый может есть у себя дома. Но утопийцы этого не делают. Зачем, если есть прекрасная готовка, прекрасное качество пищи, беседы со знакомыми, хорошими людьми. Дома это делать бессмысленно.
Интересный момент: каждый может поехать в другой город. Но всё не так просто: только с письменного разрешения аж сената города. Причём, если он уезжает и гостит там более трёх дней, он там обязан трудиться. Но это опять-таки такие меры для того, чтобы люди не были в праздности. Труд в Утопии – главное!
Люди в Утопии занимаются ремёслами. Мор не фантаст, он не придумывает фантастических машин; там все ремёсла на уровне XVI века, не более. Все утопийцы занимаются и сельским хозяйством. Ибо есть поля и деревни вокруг каждого города. Но занимаются они там вахтовым методом: каждый утопиец должен два года отработать в деревне. А вообще утопийцы живут в городе, и каждый занимается каким-то ремеслом, в котором он является специалистом.
Войны утопийцы не любят. Но вынуждены воевать с окрестными народами, которые очень завидуют утопийцам, видя их хорошую жизнь и богатство. Однако – тоже интересно – утопийцы считают вполне корректным поводом к войне, если соседнее государство пренебрегает своими землями: не засевает их, как-то оставляет в пренебрежении. Так что утопийцы наверняка воевали бы и с нами.
Утопийцы очень любят, т.е. ценят жизни своих граждан, поэтому на военное столкновение идут в последнюю очередь, а действуют, прежде всего, дипломатическими методами и не чураются чисто византийских методов: подкупа, организации каких-то раздоров между врагами. И только если всё это не проходит, тогда они покупают за деньги наёмников соседнего государства и с ними воюют. А если и здесь не получается, тогда воюют сами. Причём в армии у утопийцев как женщины, так и мужчины. Ну, в этом Томас Мор солидарен с Платоном, который в своём знаменитом диалоге «Государство» тоже предполагал, что армия должна состоять из мужчин и женщин.
Религия. Очень интересный момент. В общем-то, в Утопии религиозная терпимость, однако там нет атеистов. Все верят в бессмертие души и, в общем, в посмертную жизнь для души. И, более того, людей, которые в это не верят, утопийцы из своего государства просто изгоняют. Ибо они считают, что такой человек – человек «безбашенный», он не будет подчиняться и государственным законам. Такой человек просто опасен для общества. Вот. Они допускают разные религии, но в основном они поклоняются культу Солнца, Солнечной религии. Интересный момент: христианство в Утопию приносят только Гитлодей и его спутники. И, в общем-то, утопийцы, познакомившись с христианством, говорят: «Да, это замечательная религия». Но она там, отнюдь, не превалирует. Такой, в общем-то, понимаете, момент удивительный просто. Дело в том, что сам Мор – это твёрдый, можно сказать, пламенный христианин. Он канонизирован католической церковью, если я не ошибаюсь в 1935 году. Канонизирован именно за религиозную стойкость, за верность католичеству. И вот, представляете, вот этот вот святой в своём идеальном государстве вовсе не выводит христианство не только как государственную, но даже как превалирующую религию. Между прочим, этот момент даёт повод историкам, и в основном историкам католическим, считать всю книгу Мора некоей мистификацией. Они считают, что Мор, человек очень умный, очень остроумный, склонный к проделкам и мистификациям, написал книгу ироническую, книгу – некую тонкую сатиру на социализм. Но это, конечно, частное мнение. И ни я его не разделяю, ни большинство историков-культурологов его не разделяет. Вот это, конечно, уловка католиков. Но дело в том, что надо как-то объяснить, что католический святой написал такую книгу, которая совершенно идёт поперёк католической социальной доктрины. И никакие её положения в католическую социальную доктрину не вошли. Вот, кстати, в документах по канонизации Мора «Утопия» вообще не упоминается, а говорится совершенно о других работах Мора и о других его добродетелях.
Через столетия появилась другая знаменитая книга, написанная католическим доминиканским монахом Томмазо Кампанеллой, которая называется «Город Солнца». Томмазо Кампанелла. Опять-таки, не могу о нём не сказать. Потрясающий человек, сын простого сапожника. Стал в отрочестве монахом ради образования. Имел какую-то необычайную тягу к чтению, к образованию, к наукам. Глотал книги, в общем, мгновенно. У него обнаружился талант такого, что ли, проповедника, диалектика, спорщика. Он выигрывал все схоластические споры, которые между монахами в средние века были очень часты, и они этим, надо сказать, прилежно занимались. Но понимаете, этот человек был с темпераментом совершенно не монашеским. Он был пламенным патриотом своей Калабрии. Это юг Италии, там Неаполь и ещё несколько городов. В то время они были захвачены Испанией, которая в то время была одним из таких, что ли, сильнейших государств в Европе. Начал организовывать вооружённый мятеж. Подговаривал сообщников, договорился с турецким флотом, который в определённый момент должен был подойти к Неаполю и поддержать восстание пушками. Но как ни тщательно готовилось восстание, естественно, объявился иуда. И всех главных заговорщиков, буквально, за несколько часов до начала восстания взяли, в общем, тёпленькими. Вот. И, конечно, Кампанеллу бы казнили, если бы он не считался еретиком. А он ещё раньше как-то вёл себя очень свободно: написал несколько сочинений, которые в тогдашнюю схоластику никак не укладывались. И в результате он приобрёл статус еретика. Его обвинили в том, что он пользовался без спроса папской библиотекой, когда он был одно время в Риме. И самое удивительное, что именно это обвинение в ереси его спасло. Вместо казни его определили к пожизненному заключению, но с пытками. Его много раз пытали, причём жестоко пытали. Одна из пыток, как он писал, продолжалась подряд 40 часов. А вы представляете, что значат средневековые пытки? Но, правда, и современные не лучше. Он всё выдержал: никого не сдал, ни одного лишнего слова не сказал. Он провёл в тюрьмах 27 лет, был в 50-ти тюрьмах. Всё это он выдержал и перенёс. И вот в тюрьме в 1602 году (вообще, годы Кампанеллы 1568-1639 гг.) он пишет свою знаменитую книгу «Город Солнца». И ему её удаётся переправить из тюрьмы на волю, а она там с помощью его друзей, кстати, протестантов была напечатана. После он сделал латинский вариант этой книги.
Сам Кампанелла действительно увлекался науками. Но увлекался, надо сказать, довольно своеобразно. Он был фанатом астрологии. И в «городе Солнца» – там буквально треть текста посвящена разным астрологическим соображениям. Солярии, жители города Солнца, живут по законам астрологии и, в общем, всё делают по этим законам. Он был большим докой в астрологии и, опять-таки, самое удивительное, что это его тоже спасло. Ни один из пап астрологию не принимает, справедливо считая ее лженаукой. Но один из пап (слаб человек) все-таки увлекался астрологией. И когда он узнал, что есть такой замечательный человек, специалист по астрологии Кампанелла, он сначала перетянул его в свой круг влияния, а после вообще освободил. Ну и в результате Кампанеллу тут же стали снова обвинять в ереси. Ему удалось бежать, причем с попустительства папы: он, так сказать, закрыл на это глаза. И ему удалось бежать во Францию. Там Кампанелла кончил свои дни, в общем-то, в почёте. А Франция XVII века – это уже время мушкетёров, время просветителей, философов.
Книга «Город Солнца», так же как и «Утопия», приобрела очень большую известность. И, конечно, Кампанелла, знаток литературы, «Утопию» читал. «Утопия» была переведена к тому времени на много европейских языков. И самое удивительное, что она была в последнюю очередь переведена на английский язык. Потому что «Утопия» была написана по латыни и, в общем-то, тогдашнее общество интеллигентное, образованное – они все тогда латынь знали. После «Утопию» перевели на французский, немецкий, итальянский. А после, когда уже тучи над именем Мора рассеялись, в Англии перевели на английский язык. Конечно, Кампанелла эту книгу знал. Однако, нельзя сказать, что на Кампанеллу она произвела большое впечатление. Во всяком случае, влияние «Утопии», я бы сказал, просто не наблюдается. «Города Солнца» – книжечка с литературной точки зрения слабая, в отличие от блестяще написанной «Утопии». Но она хороша ясностью изложения. Четкость там, в общем-то, совершенно потрясающая.
Утопия начинается описанием некоего города Солнца, в который попал некий мореход. И вот этот мореход рассказывает гостиннику о своих странствиях.
Город Солнца расположен на высоком холме. На вершине холма расположен замечательный Храм Солнца, удивительный храм. Вокруг этого храма концентрическими кругами вниз располагается город и концентрическими кругами построены стены: 7 колец стен. Стены очень прочные и взять в военном отношении город Солнца очень и очень сложно. Ибо, взяв первую стену, неприятель должен наткнуться на следующую стену, ещё более высокую. Стены расписаны. Так сказать, расписаны граффити. И с помощью этих рисунков проиллюстрированы все науки, которые знают жители города Солнца. Это сделано для того, чтобы дети, играя на улицах, как бы ненавязчиво постигали все науки. И, собственно у Кампанеллы вырисовывается очень любопытная педагогика. Такая, надо сказать, довольно современная, когда дети ненавязчиво сами в играх и вместе с взрослыми могли постигать все предметы. И в том числе и языки. И, кстати, этот мореход удивился, что дети знают много языков.
Как и в «Утопии», в «Городе Солнца» все трудятся. Но там отношение к труду имеет более религиозный характер, чем в «Утопии». Кампанелла говорит, что там все трудятся с радостью. И для соляриев труд – это одновременно и учёба, и удовольствие. У соляриев нет не только частной собственности, но нет и личной собственности. Все ходят примерно в одинаковых, т.е. не примерно, а в общем-то практически одинаковых одеждах. Самые тяжёлые ремёсла у утопийцев считаются самыми почётными. А рабов в городе Солнца нет. Они считают, что рабы развращают нравы людей. Трудятся они всего 4 часа. Этого достаточно для изобилия. Здесь Кампанелла даже переплюнул Мора. Остальное время так же, как и в «Утопии», жители проводят в приятных беседах, в изучении наук, в общем, в самосовершенствовании. Они всегда веселы, улыбаются, необычайно доброжелательны друг к другу. Очень рано, на ранних этапах воспитания солярии пытаются выявить склонности каждого ребенка к тому или иному делу, к ремеслу, к искусству или к науке. И для этого у них выработана целая система служителей, воспитателей, которые одновременно в городе Солнца являются и священниками. И они так искусно выявляют склонности каждого человека, что у соляриев совершенно нет неприязни к труду.
Семьи нет, а есть функция деторождения. Солярии объясняют, что семья привязывает. Семья – это некий элемент эгоизма. И чтобы полностью исключить эгоизм, семья упразднена. Хотя нельзя сказать, что нравы там строгие, но достаточно своеобразные. Во-первых, всякая женщина может вступать в связь с мужчиной только по достижении 19-ти лет, а мужчина по достижении, я не помню точно, 21 – 23-х лет. И, в общем-то, такое воздержание приветствуется. Но после по решению священников, надзирателей, служителей, которые в городе Солнца – одно и то же, назначаются пары. Это делается исходя из соображений астрологии: у каждого человека считаются гороскоп и каждый сочетается с тем, с кем указали звёзды.
Каждый ребёнок считается общим, никакого нет материнства, воспитываются специальные кормилицы детей. Как солярии всё это объясняют? Они считают, что воспитание это очень важно, и надо заниматься воспитанием. В городе Солнца этому очень много уделяется внимания, но этого не достаточно. Понимаете, всё равно воспитание не всесильно, а поэтому надо, так сказать, производить хороших людей, здоровых как физически, так и морально. И вот, ради этого и существует эта система подбора пар, причём эти пары вовсе не постоянны. Вообще говоря, в этом смысле город Солнца предстаёт, как некий что ли инкубатор, как птицефабрика для производства хорошего здорового человеческого материала. И в этом смысле это, конечно, совершенно чудовищное установление города Солнца. Но что есть, то есть: из песни слова не выкинешь.
Религия в городе Солнца. Там единая религия. Но самое интересное, что это, опять-таки, не христианство. Солярии знают о христианстве, как-то чтут христианских святых, читали Евангелие, апостола Павла. Тем не менее, у них особая религия Солнца и главным священником и главным жрецом является одновременно и правитель всего государства. Там строго теократическая система правления. Нет там и избирательного права и должности назначаются сверху вниз. Ближайший помощник Солнца, как там называется Верховный жрец – это мощь мудрость и любовь – три высших должности, в государстве, каждая из которых ведает определённой частью. Мощь ведает военным делом, а мудрость ведает науками, а любовь ведает детопроизводством, а также производством материальных благ.
Никакой веротерпимости нет, и верить можно только в религию города Солнца. И всё это замешано, ещё раз подчёркиваю, на астрологии. И сама эта религия, она настолько тесно связана с астрологией, что просто, жуть берёт: всё-таки это написал католик, пламенный христианин, католический монах. Удивительно!
Хочется сделать некоторые выводы. Конечно «Утопия», на мой взгляд, это никакая не утопия, потому что утопия у нас понимается, как нечто несбыточное, невозможное. Но на самом деле нет: это, в общем-то, достаточно реальный проект общества. Мор был трезвым человеком, не фантастом совершенно. И если отбросить некоторые детали, это именно проект христианского социализма.
«Город Солнца» Кампанеллы имеет другой вкус. Какой-то вкус оккультный, вкус фантастический, вкус неприятный. И эта вот чудовищная система деторождения, отрицания семьи – она совершенно неприемлема. Но я должен всё-таки подчеркнуть, что в обеих утопиях труд является основой всего: полная всеобщая трудовая занятость. И та, и другая утопии считают это основой общества и основой благоденствия. Причём, в «Городе Солнца», религиозная составляющая труда – она более подчёркнута. И на мой взгляд, это правильно. У нас, к сожалению, в православии труд обычно рассматривается с точки зрения аскетической. Там в первую очередь наиболее ценными считаются книги, написанные монахами, которые труд рассматривали, как некое аскетическое делание, в общем-то, достаточно второстепенное. И поэтому вот такого религиозного отношения к труду в православии не выработано. Да, работа является некой частностью, неким наказанием, которое Господь дал народу, человечеству в результате грехопадения. Но понимаете, в чём дело – дал в качестве наказания. Лучше сказать, дал это в качестве епитимьи. И человек должен именно трудом эту епитимью отработать. И тогда это наказание снимется. Вот если мы таким образом будем относиться к труду, мне кажется, это будет более правильным. Причём, это вовсе такое не протестантское отношение. Там, в конце концов, благом является не труд, а благом является богатство, обогащение. А труд, – он, вроде, теоретически является средством к этому благу. Вы сейчас сами видите, что средств к обогащению много разных, и труд вовсе не является среди них первым номером. Понимаете, люди стараются не работать, но, тем не менее, обогатиться. Сейчас это норма, сейчас это считается «Вот так и надо! Работают только дураки».
И второй резон, который, по-моему, мы – а под нами я понимаю людей, которые стремятся к новому обществу, которые пытаются составить проект нового общества, которые пытаются его осуществить – второй резон, который мы должны из этих утопий вынести: то, что социализм (обе утопии представляют нам два разных варианта) должен быть религиозным. И только такой социализм устойчив, и только такой социализм благостен. Так сказать, сделать социалистическое общество на базе секулярного гуманизма, в общем-то, можно. Можно, но такое общество будет неустойчивым по очень простой причине, о которой я на наших лекциях много раз говорил. Дело в том, что эгоистов больше чем альтруистов, и индивидуалистов больше, чем коллективистов. А социализм – общество коллективистское, социализм – общество трудовое. И недостаточно сказать: «Кто не работает – тот не ест». Этого недостаточно. А вот если сказать: «Кто не работает – тот не спасётся», – тут даже вот такие упёртые индивидуалисты задумаются: «О, если это такое религиозное положение, религиозная максима, то тут надо десять раз подумать, прежде чем, так сказать, раздувать свой индивидуализм. Будет плохо в будущей жизни».
Это всё, что я вам сегодня хотел рассказать.

 Отправлено: 07.05.14 11:10. Заголовок: (Вопрос): Хочу верну..

(Вопрос): Хочу вернуться к предыдущей лекции, где Вы сказали, что справедливое общество может быть только христианским. Вопрос: только ли христианское общество может быть справедливым, или, например, справедливое общество может быть мусульманским, иудейским?
(Лектор): Я христианин, и из меня это уже не выбьешь. Россия – христианская страна. Не только христианство создало Россию, русскую культуру, государственность, но и сейчас у нас социологи делали опрос, по которому 80 % нашего населения манифестируют себя христианами православными, несмотря на то, что верующих у нас оказывается меньше, чем 80%. Такой парадокс. Понимаете, наверное, справедливым может быть и мусульманское общество, не знаю: я не мусульманин. Мы должны думать о себе, а не о мусульманах. Рано нам думать за весь мир: за китайцев, буддистов и прочее. Давайте о себе подумаем. Все мои лекции ориентированы на русскую аудиторию, на русский православный социализм.

(Вопрос): В русской философии эти две книги как-то обсуждались, рассматривались? И у кого?
(Лектор): Мало обсуждались. «Утопия» была переведена у нас в XVIII веке. У нас знала её наша культурная среда. Но нельзя сказать, что «Утопия», тем более «Город солнца», повлияли на русскую религиозную мысль. Скорее наши философы больше занимались Платоном: «Государством» Платона. Можно сказать, что это первая знаменитая утопия, которая приобрела вселенский масштаб. Если бы у нас было время, то я бы об этом рассказал. Древний мир – это очень интересно: мнение Платона о государственном и социальном обустройстве, соображения Аристотеля об этом, об экономике. Это очень интересно и поучительно!
Что касается Мора и Кампанеллы, то я не встречал каких-то статей наших крупных философов, посвященных этим произведениям. Может быть, поэтому я решил в вашей памяти освежить их. Только марксистские мыслители упоминали и Мора, и Кампанеллу. Но в общем они у них ходили в «плохишах». Если вы помните «Три источника и три составных части марксизма» Ленина, то там в качестве составной части упоминается французский утопический социализм, а вовсе не Мор и Кампанелла. Кажется, Энгельс довольно прохладно отозвался об «Утопии», но, может, он почувствовал, что там слишком много христианства?

(Вопрос): Как взаимосвязаны эти утопии с построением государства в Парагвае?
(Лектор): Государство иезуитов в Парагвае – замечательный эпизод человеческой истории, который вам, людям, которые хотят построить социализм, обязательно нужно знать. Есть мнение, что иезуиты, которые организовали это государство, просто буквально начитались «Город солнца» Кампанеллы и решили реализовать это среди индейцев, и это получилось. Они реализовали очень похожую утопию.
(Вопрос): Если я правильно понимаю, то и Мор, и Кампанелла, говорили, что город Солнца и Утопию населял некий народ, который сбежал из Индии. Это веяние великих географических открытий или здесь есть какой-то глубокий смысл?
(Ответ): Я надеюсь, что это веяние великих географических открытий. Дело в том, что сам Мор в предисловии подчеркивает, что он не знает, в какой части света находится Утопия. Там предисловие в виде письма Петру Эгидию – это друг Гитлодея. И Мор пишет, что «мне очень стыдно, что я не успел спросить, где находится Утопия, но может ты с ним спишешься и узнаешь?» В общем, Мор темнит здесь. Кампанелла более определенно говорит, что город Солнца находится чуть ли не на Цейлоне, а Цейлон – это та же Индия.
Я в своей жизни много во что упирался, и упирался в том числе в индийскую религию: был йогом, стоял на голове, читал разные трактаты. Слава Богу, что я в это всё не вляпался по-настоящему, и вам не советую.
Поэтому у меня нет большого пиетета к индийской религии и культуре. Да, где-то любопытно, где-то уникально, но в целом восхищаться-то нечем. Надеюсь, что и у Кампанеллы этого тоже не было.

 Отправлено: 07.05.14 11:11. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/lecSV_10.htm

Николай Сомин

Лекция 10: Государство иезуитов в Парагвае

от 06.11.2013:

Сегодня лекция будет посвящена государству иезуитов Парагвае. Это один из самых удивительных эпизодов человеческой истории. Дело в том, что в то время как наша Россия переживала свой очень сложный период истории, начиная со смутного времени и до начала царствования матушки Екатерины Второй, на другой стороне шарика существовало удивительное коммунистическое государство, которое было организовано иезуитами. Но все по порядку.
Иезуиты. Вы, конечно, наслышаны об иезуитской морали, что это мораль такого типа, что «цель оправдывает средства». Иезуиты в общем-то применяли разные методики, действительно часто некорректные. Но в данном случае, в данном эпизоде иезуиты выглядят совершенно иным образом. С какой-то замечательной стороны, я бы сказал. Иезуиты – это орден, который был образован в первой половине XVI века. И их целью была борьба против Реформации, и вторая цель – миссии, миссионерство.
Южная Америка была завоевана ещё в конце XV века, и где-то в 1538 году папа организовал такое очень представительное совещание, на котором решался вопрос: «являются ли жители этого материка – индейцы – людьми, или это особый вид обезьян?» Были очень долгие споры, высказывались разные мнения. Но в конце концов папа решил, что это люди. А раз люди, значит, они должны быть просвещены светом христовым. И вот в Южную Америку едут миссионеры. Иезуиты несколько опоздали к началу, и первыми миссионерами были францисканцы. Иезуиты появились где-то в середине XVI века. Миссия шла в общем-то по всему материку: такая была мощная программа. Но самые знаменитые, самые замечательные результаты оказались в Парагвае.
Я попробую нарисовать карту Южной Америки, что бы было ясно. Вот залив очень большой – это Ла-Плата. Буэнос-Айрес – сейчас это столица Аргентины. Ну а тогда это был главный город колонии, которая была подчинена Испанской империи, и тоже называлась Аргентина. В Ла-Плату впадают реки. Парана – большая река, вторая по величине река после Амазонки в Южной Америке. Ее притоки Парагвай и Уругвай. Город большой – Сан-Паулу. Его основали иезуиты, он был построен на таком большом плато, 800 м над уровнем моря. Сейчас это один из самых больших городов в мире: со всеми окраинами что-то около 20 млн. Рио-де-Жанейро. И район Парагвай – район миссии.
Иезуиты, когда они появились в Южной Америке, сразу решили, что силой они действовать не будут. И была выработана концепция – «конкиста э спиритуаль», то есть духовное завоевание. Только мирная миссия, налаживание добрых отношений с индейцами: ни в коем случае не ломать их через колено, а наоборот уважать их традиции. И эта стратегия дала свои плоды.
В Южной Америке существовали многочисленные племена индейцев. Самым большим было племя гуарани. На самом деле более правильно произносить гурани. Но у нас и в Европе почему-то принято произношение гуарани, и я тоже так буду говорить.
Это племена, состоящие из многочисленных кланов, которые жили где-то в этом ареале (обведен красным). Этот ареал – сельва, то есть здесь и джунгли, такие тропические леса, но которые периодически перемежаются какими-то лугами.
Гуарани находились на низкой стадии развития: занимались в основном охотой, постепенно переходили к примитивному земледелию. Но охота была их главным занятием. Были дротики, были луки, громадные – как историки пишут – величиной в шесть футов. Так что один конец они втыкали в землю.
Племя такое очень низкое – на две головы ниже европейцев – но очень подвижное. Охотники они были прекрасные. У них были такие бадоги. Это были небольшие глиняные шарики, которые они обжигали и которые они прекрасно метали. Так что на лету сбивали птиц этими бадогами. Вот попробуйте камнем сбить птицу – вряд ли получится.
Племя было в меру воинственное. Но у них была такая «замечательная» особенность: они были людоедами. И вообще очень любили мясо. Мясо было основной их пищей. А людоедством они занимались не только ради мяса, а занимались по большей части в силу ритуальных целей. Ну, вот они считали, что если вы убьете храброго воина и съедите его, то тоже станете таким же храбрым как и он. А чтобы эти витамины храбрости не портились, они ели мясо практически сырым: так чуть-чуть проводили его по огню и ели. Тем не менее, и миссионеры, и многие другие отмечают какую-то удивительную доброжелательность этого народа, веселость и даже детскость. У них все время улыбки, веселье, какие-то танцы постоянно.
Иезуиты немножко опоздали: первыми миссионерами на южном континенте были францисканцы. Но после иезуиты свое наверстали и стали играть первую скрипку. Очень много индейцев было крещено, но они быстро заметили, что просто крестить неэффективно. Они кочевали, быстро переходили с одного места на другое. Племя покрестили – все хорошо, а после они раз – куда-то ушли, и катехизация эта быстро выветрилась. Поэтому решили, что надо как-то индейцев этих организовывать, собирать в поселения, которые стали называть редукциями. От слова «редуктир», то есть «обращаю». Редукции – это поселки, которые были организованы белыми людьми, миссионерами ради христианизации индейцев. Первую редукцию организовали францисканцы, но после в большом количестве редукции стали организовывать иезуиты. Причем особенно удачно миссия шла в двух районах – как я уже сказал, в Парагвае, и рядом район, который назывался Гуаир (отмечен красным). Здесь вот было организовано достаточно много, десятки редукций.
Но появился очень жестокий враг, который носил очень характерное название – бандейрос они назывались. Бандейрос или паулисты. Это были белые, которые охотились за рабами. А дело в том, что на побережье образовывалась своя белая цивилизация. Кофейные плантации и всякие другие. Нужны были рабы. А тут пожалуйста – народу сколько угодно. Вот и появился такой промысел что ли. С одной стороны – дело очень выгодное: за рабов платили очень приличные деньги. А во-вторых, интересно, так сказать, экстрим. Не очень безопасный, но, понимаете, эти бандеранты были вооружены мушкетами. А те индейцы – дротиками и луками. В общем-то силы были неравные, и индейцев в большом количестве стали отлавливать.
Когда появились редукции, для бандейрос вообще стало раздолье. Даже не надо было бегать по лесам, а достаточно было ворваться в редукцию, и просто там переловить всех индейцев как кур. Это был бич. Бандейрос стали разрушать редукции. Особенно в провинции Гуаир, поскольку бандейрос концентрировались в провинции Сан-Паулу, потому и назывались паулистами.
Что делать? Иезуиты решили идти вглубь лесов. И произошел исход из Гуаира в Парагвай, в долину Параны. И в долине Параны редукции, которые были здесь, перекочевали.
Однако и туда забирались бандейранты, и дело принимало очень серьезный оборот. Тогда иезуиты, используя свое умение добиваться того, чего они хотят. Во-первых добились распоряжения папы: папа запретил превращать в рабство индейцев-христиан. А во-вторых, они добились в Испании, в Мадриде разрешения индейцам носить огнестрельное оружие. Иезуиты сумели из индейцев организовать армию: вооружили индейцев мушкетами, поставили во главе опытных военачальников – бывших военных-иезуитов. И однажды, когда большая бандейра, то есть экспедиция вглубь Парагвая, начала сплавляться по рекам и была уже в районе Параны, их поджидала засада. Удара был столь неожидан и силен, что бандейранты понесли большие потери, отступили, окопались в лагере. Войска индейцев их окружили. Лагерь они и не пытались брать штурмом, поскольку знали, что там нет никаких запасов продовольствия: там они долго не просидят. И действительно, на следующий день бандейранты, опять с огромными потерями, прорвали кольцо окружения и ретировались к себе в Сан-Паулу. С тех пор набеги этих бандейрантов продолжались, но все-таки в существенно меньших масштабах.
Ещё одну тонкость я забыл сказать. Было ещё третье действующее лицо помимо иезуитов и индейцев – это белая администрация. Дело в том, что Южная Америка в это время была поделена между двумя империями – Испанией и Португалией. Аргентина была испанской колонией, а Бразилия была португальской колонией. И граница шла примерно так (отмечено красным). Причем португальцы претендовали и на Парагвай, который все-таки принадлежал Испании. В Португалии рабство было разрешено, поэтому бандейранты действовали вполне легально. Вообще анекдот. Дело в том, что эти бандейрос в Бразилии считаются национальными героями. Это чуть ли не люди, которые образовали Бразилию, и во всяком случае, завоевали территорию Бразилии вот такую большую. Там в Бразилии стоят памятники этим бандейрантам, в том же Сан-Паулу несколько памятников. И когда иезуиты сталкивались с бандейрантами, они им объясняли, что в общем как-то вы странно действуете. Потому что и мы – иезуиты, и индейцы, и вы фактически подданные одного короля – короля Испании. А в то время Португалия, она была некоторый период подчинена Испании. На это бандейрос ответили: «Это наша земля, а вовсе не короля Испании». И вот с тех пор этот ответ вошел в учебники истории Бразилии. И в общем имена их там так же чтут как у нас Ермака, или Семена Дежнева – наших землепроходцев.
Иезуиты сумели добиться, что Парагвай перестал подчиняться светской администрации колониальной, которая была расположена в Буэнос-Айресе. Там полностью всем стали управлять иезуиты. Это было примерно в 1611 году, и с тех пор начинается расцвет государства иезуитов. Численность индейцев постоянно растет: где-то 150-200 тыс. их насчитывали в лучшие времена. А некоторые историки упоминают цифру в 300 тыс. человек. И вот именно там образовывается коммунистическое государство. Слово «государство», конечно, здесь нужно брать в кавычки. Дело в том, что фактически никакой сильной центральной администрации не было. Были редукции. Это были поселения, окруженные крепким забором, в которых жили индейцы вместе с иезуитами. Иезуитов было мало. Удивительное дело: во всем этом государстве их было человек 120-150. Всего. И в каждой редукции ( а редукций было примерно 30-31 – такое что ли было классическое число, которое долгое время, буквально столетия держалось в государстве иезуитов) было только два иезуита. Один был духовным главой редукции, а другой административным главой. Конечно, кроме иезуитов была еще местная администрация: был коррехидор –. местный индеец, который был как бы передаточным звеном между иезуитами и индейцами.
Вот какой момент. В общем-то имеется достаточно мало исторических источников о жизни государства иезуитов. Дело в том, что местность эта была плохо доступная. В среднем течении Параны было пороги очень труднопроходимые, поэтому трудно было сюда подняться. Шла река Игуасу, и был мощный водопад Игуасу, крупнейший в мире – потрясающее явление природы, но который тоже мешал сюда попадать.
Кстати, снят кинофильм. Наверно вы его смотрели. Фильм называется «Миссия». Кажется, английский. Фильм именно про миссию иезуитов в Парагвае. Он в Каннах завоевал главный приз, какие-то звезды там играют (Роберт де Ниро). Фильм где-то примитивный, но неплохой. Там вся история миссии в полтора столетия сжата в один год. И там главный герой – именно охотник за рабами, который отлавливал индейцев, а после перековался – стал иезуитом и стал их наоборот защищать.
Так вот, осталось довольно мало воспоминаний о том, что делалось в этом государстве. Иезуиты там были полными хозяевами и совершенно не были заинтересованы, чтобы эти места посещали белые разные путешественники и белая администрация. Поэтому имеется несколько воспоминаний, несколько отчетов иезуитов о своей деятельности. Об одном из них я сейчас расскажу. Но мне хочется немного рассказать о коммунизме, который они стали там организовывать.
Некоторые историки считали и считают до сих пор, что иезуиты прочли «Утопию» Мора и «Город Солнца» Кампанеллы, и решили сделать так как в книжках. Тем более что именно в начале XVII века появилась книга «Город солнца» Кампанеллы. Но это версия сомнительная, потому что она чисто умозрительная, ни на каких фактах не основанная. И многие историки считают, что иезуиты даже и не читали этих книжек.
Вы наверно понимаете, что организовать такое предприятие – целое государство христианское из индейцев – могли только люди выдающиеся. История нам донесла имена этих людей: иезуиты Симон Мацета и Катальдино. Это первая пара, которая занималась государством иезуитов. Их сменили, кажется, Диего де Торрес и Руис де Монтохи (Монтоя). Монтохи – это вообще замечательная личность. Сам местный уроженец, креол из Лимы, он стал иезуитом и среди индейцев провел 25 лет. Именно он явился начальником этого великого переселения из Гуаира в Парагвай, когда примерно 15 тыс. индейцев передвигались по джунглям со всем скарбом, со всем скотом на новые места обитания. Кстати, именем Монтохи назван университет в Лиме. Там его чтут, а у нас его не знает никто. Так вот, именно Монтохи и придумал вот этот коммунизм государства иезуитов. Он подумал вот что: белые люди ужасно развращенные, развращенные и золотым тельцом, развращенные просто морально; рабство у них в ходу. Если индейцы будут общаться с белыми людьми, то они тоже очень быстро развратятся. А он видел: хоть они и людоеды, но с другой стороны это удивительно чистый народ. Поэтому он ввел политику максимальной изоляции, ограждения всех индейцев от белых людей. А это означало, что индейцы должны были сами себя обслуживать в экономическом смысле, производить все необходимые им вещи для нормальной жизни. Это первое. А во-вторых, он говорил, что у этих индейцев есть какая-то естественная леность. У них не было частной собственности: все было в племенном пользовании. И только стал образовываться среди них какой-то более высокий слой, начальство, касики. И вот именно эти свойства он и решил использовать.
В самом конце XVII века – где-то в 1695 году государство иезуитов посетил один из иезуитов Антонио Сепп. И он оставил очень интересное воспоминание, яркое описание всей жизни иезуитов.
Стандартная редукция представляла из себя прямоугольник, окруженный очень хорошим высоким забором. В середине была большая площадь, громадная площадь, окруженная деревьями. Это был центр, так сказать, общественный центр редукции, где шла вся общественная жизнь. На площади располагался большой храм – громадный храм – собор – костел, построенный из очень хорошего кирпича. На противоположной стороне шли дома индейцев, иногда сделанные из дерева с соломенными крышами, иногда из камня. На другой стороне были мастерские. Дело в том, что иезуиты научили индейцев различным ремеслам. Вообще говоря, каждый из иезуитов получал великолепное образование – как богословское, так и образование в смысле освоения какой-то профессии. Кроме того, в иезуиты не брали в орден абы-кого, а шел тщательный отбор людей, Поэтому каждый иезуит – это была личность: и специалист в своем деле, и богослов, человек, пламенно верующий в Христа. И иезуиты, не привлекая, как сейчас говорят, специалистов со стороны, сумели обучить индейцев многим ремеслам: гончарному делу, литейному делу, плотницкому делу и прочим. Даже были попытки выплавки железа из руды. Правда, они не увенчались успехом. В том числе обучали и строительному делу. Все здания строили сами индейцы. Здесь находился рядом ещё один большой дом, который назывался котигуасу. Это был дом, где жили вдовы и занимались одновременно каким-то прядением, ремеслом. Там же жили какие-то женщины и девушки, на которых накладывалась епитимья. Еще был сад и дом очень хороший, где жили два начальника-иезуита. Был дом коррехидора, то есть начальника администрации. И такая структура повторялась из редукции в редукцию.
Теперь о социальной организации государства иезуитов. Самое главное. Почти все хозяйство было в общей собственности, все орудия труда, все здания, даже жилые здания, все мастерские. Вокруг каждой редукции располагались сады: это были в основном апельсиновые рощи. Дальше садов шли поля. Поля были двух типов: абамба и тупамба. Абамба – это личные поля индейцев. А тупамба – это божьи поля, то есть общественные поля. Антонио Сепп с удивлением замечает, что абамба были очень плохо обработаны, и в общем-то на них ничего толком не росло. Но зато тупамба содержались в образцовом порядке. Он этому зело удивлялся и даже не мог понять, как это вообще может быть. Индейцы должны были часть времени (два дня) работать на тупамба. А остальное время он мог заниматься своими полями.
Во всех редукциях был строго семичасовой рабочий день. Распорядок дня был такой: подъем, полчаса на сборы, после все индейцы от мала до велика – а в редукциях было несколько сотен индейцев, в больших несколько тысяч – все шли в собор на утреннюю молитву, буквально все. Поэтому эти соборы были громадными – для того, чтобы тысячи там поместились. И до сих пор, надо сказать, в джунглях имеются развалины этих соборов. Там есть несколько местечек – бывшие редукции, там джунгли, джунгли, все поросло. И вдруг колоссальная развалина из красного кирпича, очень впечатляющая. Сейчас эти места стали местом паломничества туристов, за вход платят денежки, образовались даже музеи. Хотя эти развалины почти не реставрированы. Но во всяком случае структура редукции просматривается.
Дальше полей шли луга, на которых паслись стада. Стада тоже полностью были общественные: стада коров и быков. В общем, крупного рогатого скота. Кажется, были и деревни и, вообще говоря, каждая редукция представляла собой некий округ, мини-государство.
Но повторяю, этим государством правили всего два иезуита. И, казалось бы, перебить эти сто человек не составляет никакого труда, просто буквально, десятиминутное дело. Однако, просто случаев не было, чтобы индеец убил иезуита. Было удивительное доверие индейцев вот к этим миссионерам, и их приказания всегда беспрекословно, ну, конечно, через коррехидора и местную администрацию, выполнялись. В конце концов, когда редукции были соединены дорогами, достаточно хорошими дорогами, существовала почта. Лошадей не было. Как вы знаете, в Южной Америке, почта была пешком, но она была эффективна, работала. Всем индейцам выдавалась провизия из общественных фондов. Ну, конечно, растительную пищу, по мысли иезуитов, индейцы должны были выращивать для себя на абамба, а мясную пищу, которую индейцы всё равно очень любили, всегда выдавали из общественных фондов. Одежда, ткани, которые производились самими же индейцами, тоже выдавались централизовано.

 Отправлено: 07.05.14 11:12. Заголовок: Да, я вам недорасска..

Да, я вам недорассказал распорядок дня. После молитвы завтрак, после все собирались на площади, выносилась переносная икона Божией Матери. И с песнями, с псалмами народ отправлялся на работу в поля. Ну, а ремесленники шли работать в мастерские. Дети шли в школы. В каждой редукции была школа, где обучались дети индейцев. Правда, не все, но достаточно большое число детей обучалось. Кстати, иезуиты создали словарь, алфавит и грамматику языка гуарани, и всё преподавание шло на гуаранийском языке, также как и общение между иезуитами и индейцами. После был там где-то в полях обед. И после, где-то часа в четыре вечера, индейцы, опять-таки с песнями, возвращались в редукцию, ворота запирались. А народ шёл опять в собор, уже на вечернюю молитву. Ну, и где-то в девять часов вечера — отбой.
В праздники и в воскресные дни, конечно, никакой работы не было, а была культурная программа. Это достаточно интересный момент. Дело в том, что гуарани оказались народом очень художественным, в особенности, народом музыкальным. Музыка, европейская музыка, на них производила прямо-таки чарующее, магическое действие. Поэтому в каждой редукции был хор, взрослый хор и хор мальчиков, который пел в церкви. Во многих редукциях было организовано производство музыкальных инструментов, европейских скрипок, виолончелей, образовывались целые оркестры. В одной из редукций была организована музыкальная консерватория, где обучали индейцев музыкальной грамоте. Интересно, что для гуарани писалась специальная церковная музыка, причем ее писали известные музыканты. Так, знаменитый композитор Доменико Ципполи, автор пьес, которые играют в наших ДМШ, в конце жизни стал иезуитом, уехал в Парагвай к индейцам и там писал музыку.
Силами гуарани устраивались театральные постановки. Печатались книги на гуаранийском языке. В силу вот этой концепции ограждения индейцев от белой культуры, испанский язык вообще не преподавался в редукциях и в школах. А книги издавались в основном духовного содержания. Был переведен катехизис, Новый Завет, жития святых. Вот это было чтением индейцев. В общем, они стали людьми очень набожными. Они совершали различные христианские аскетические подвиги. Многие из них стали молитвенниками. В общем, в этом смысле просто рай такой, с точки зрения наших батюшек.
Индейцев по достижении определённого возраста, небольшого, надо сказать, юношей 16-ти лет, а девушек 14-ти лет, женили. Ну, считается, что пары подбирались как-то по любви, но довольно строго, в девках там никто не задерживался, во избежание разных блудных грехов. Индейцы, хоть и продолжали любить мясную пищу, но, конечно, перестали быть людоедами и употребляли только варёную мясную пищу, хотя и в достаточно больших количествах, соблюдая, однако, посты. Количество преступлений было очень небольшим, а наказания были в основном такого, что ли, нравственного характера. Это были в основном церковные епитимьи. Хотя была и тюрьма. Понимаете, всегда бывают такие отпетые люди, которых уже ничего не исправляет, но максимальный срок заключения — лишь 10 лет. Было популярно наказание палками, 24 удара. Вот такого рода наказания индейцы отлично понимали и принимали такие наказания не обижаясь. Но самым страшным наказанием было изгнание из редукции: «Всё, уходи» — вот это было самое страшное. Хотя, казалось бы, индейцы вольный народ такой, жители лесов, жители джунглей — вот этого-то боялись больше всего.
В экономическом отношении редукции жили внешней торговлей. Никакой внутренней торговли внутри редукции не было. Видите, рынка (на схеме редукции) там нет. И вообще, денег не было в этом государстве. Единственный момент, когда индейцы видели деньги,– это на свадьбе. По старинному испанскому обычаю жених дарил невесте монету. Ну, эту монету жениху предварительно давал священник, а после бракосочетания эту монету у невесты отбиралась за ненадобностью. А вот внешняя торговля была централизована. Торговля продуктами сельского хозяйства, торговля разными ремесленными изделиями, она была с белым населением, организовывались сплавы по Паране вниз к Буэнос-Айресу. И там появлялась такая делегация индейцев в многочисленных каноэ, обязательно в сопровождении иезуита. Она приезжали в таких одинаковых одеждах в Буэнос-Айрес. И, как говорят, иезуиты всегда обращали внимание индейцев, как гадко, как плохо живут белые люди, настолько они подвержены стяжательству и золотому тельцу.
Вот такая сказка, такая идиллия продолжалась полтораста лет. Но всякой сказке приходит конец. Дело в том, что и в испанской администрации, и в португальской, накопилось много легенд о несметных богатствах, которые якобы находятся в редукциях. Именно поэтому, мол, иезуиты туда никого не пускают и не жалуют туристов. Ну, однажды, это было в 1750 год, испанский и португальский короли договорились в очередной раз о границе между Бразилией и Аргентиной. И она прошла таким образом, что редукция, так называемая Восточная миссия, на восток от реки Уругвай – а туда снова возвратились иезуиты со временем – она переходила к португальцам, к Бразилии. А поскольку это были испанские подданные, то приказано им было редукцию эвакуировать на аргентинскую территорию, причём надо было это сделать буквально за полгода. Иезуиты запротивились, что, мол, это сделать просто технически невозможно за такое время. Во-вторых, это просто несправедливо, потому что индейцы считают эту землю своей, и уходить оттуда они не хотят. Они редукции считают своими, и землю своей, всё это ихнее. Администрация стала настаивать. Войска собрали, объединённые испано-португальские. Поскольку у иезуитов и у гуарани было своё войско, а, в конце концов, там была и пехота с мушкетами и кавалерия, первый удар объединённой испано-португальской армии индейцы отбили. Но после этого была собрана вторая армия, гораздо более мощная, и индейцы были разбиты. Тогда иезуиты пришли с повинной, сказали: да, мы будем делать эту эвакуацию, но уже отношения были совершенно испорчены, вот, видите ли, дошло до военных действий. А во-вторых, в обеих европейских столицах, и в Лиссабоне, и в Мадриде, к иезуитам стали относиться крайне отрицательно. И где-то в 1757 году иезуиты были запрещены в Португалии, а значит и в португальской колонии, то есть, в Бразилии. Поскольку в ордене существовала железная дисциплина, всех иезуитов просто эвакуировали оттуда. Приказ генерала ордена, он у иезуитов не обсуждался, там любые приказы выполнялись обязательно, даже нельзя было начальству подать какую-то апелляцию, это было исключено совершенно.
А после то же самое произошло и в испанской части Южной Америки. Иезуиты были в Испании и, соответственно, в Аргентине запрещены. Всех иезуитов тоже, ну, большинство из них, просто эвакуировали. Правда, говорят, что некоторые иезуиты не подчинились, остались вместе со своими подопечными. Но, судьба их, конечно, незавидна была. Вот так, очень быстро, пришла в редукции новая администрация. Иезуиты были заменены обычными священниками. Вся вот эта система общественной собственности была ликвидирована. Каждому индейцу, каждой индейской семье точнее, было дано какое-то поле, и каждая семья была напрямую обложена налогом. А до этого налог платила целиком вся редукция, вся община. Некоторые индейцы остались в редукциях, многие ушли в леса и снова стали таким диким народом, которые охотятся на дичь. Ремесленники, они, по большей части, перебрались в города, на побережье Южной Америки, в Буэнос-Айрес, и там завели свои мастерские. А без иезуитов вся администрация быстренько рассыпалась, сами индейцы сорганизоваться не смогли.
О самой жизни, как я сказал, свидетельств недостаточно. Но, довольно много разных толков и мнений существовало в европейской литературе относительно этого феномена. И сейчас, сами католики просто не понимают, как к этому относиться. Относиться как к блестящей победе католичества, к такому замечательному факту миссии, или наоборот, замалчивать всю эту историю, потому там организовали какой-то коммунизм, который у католиков совершенно не в чести, и в католическую доктрину никакой коммунизм не вошёл, Боже упаси? Мнения совершенно разные.
Французские просветители, несмотря на то, они к католической церкви относились достаточно прохладно, тем не менее, приветствовали это государство, где-то восхищались им. В социалистической литературе, например, у Поля Лафарга, наоборот, государство иезуитов подвергалось резкой критике. Говорилось, что никакого коммунизма там и подавно не было создано, а было создано тоталитарное государство с мощной эксплуатацией индейцев. Современные либеральные всякие историки и социологи напирают на то, что это государство было вот таким теократическим, а значит, тоталитарным. У индейцев отняли свободу, то они были свободными людьми, бегали по лесам, а то вот они были заключены в редукции, обнесены забором и жили как бы в сегрегации. Самые разные мнения.
Мы с вами всё-таки должны сделать некоторые выводы из этого удивительного феномена. На мой взгляд, выводов можно сделать два.
Во-первых. Помните, я вам рисовал схему общественных формаций, и там была стрелочка из Сотериологического Общества в Христианский Социализм. Безусловно, государство иезуитов, это Христианский Социализм, в самой его, что ли, полной реализации. Но, дело в том, что иезуиты вовсе эту стрелочку не реализовали. Потому что первоначально у иезуитов не было частной собственности. А переход к социализму и к Христианскому Социализму в частности, это обязательно переход к общественной собственности, к которой в Европе, естественно означал переход от частной собственности. Иезуитам было легко это сделать, потому что таковы были традиции гуарани. И теперь мы можем оценить, насколько великим событием была Октябрьская революция. Вот она сделала эту уникальную экономическую революцию, переход от частной собственности к общественной собственности. Октябрьская революция это уникальное событие в мировой истории, которое, боюсь, что больше уже не повторится.
И второй вывод. Вывод о том, — я не устаю его повторять, — что стабилен только религиозный социализм, христианский социализм. И государство иезуитов, которое просуществовало полтора столетия, яркий этому пример. И разрушено оно было не из-за внутренних неурядиц. Их просто, самое удивительное, там не было. А разрушено было внешними силами. Почему вообще только религиозный социализм стабилен? Дело в том, что социализм опирается на лучшие свойства человеческой натуры, на самые замечательные свойства человека: на солидарность, на взаимопомощь, на чувство справедливости, на алкание правды наконец. А, кстати, капитализм, – он наоборот был основан на самых низменных свойствах человека: на алчности, на жестокости, – в общем, совершенно противоположные вещи. Социализм эксплуатирует любовь, а капитализм эксплуатирует наоборот, эгоизм.
Вот это алкание правды, это очень важная вещь. Наш Советский социализм, я, может быть, скажу немножко неожиданную вещь, хотя я думаю, для многих она совершенно понятна: он тоже был религиозным социализмом, если мы будем понимать религию в более широком смысле. То есть, религия это то, что движет душами людей и за то, что люди могут отдать душу, отдать жизнь. Вот за правду можно отдать жизнь. И вот именно поэтому наша советская идеология приобрела вот такие свойства религии. Люди верили этому, действительно верили. И не только наши люди, а весь мир верил. Но сама эта правда была облачена в какие-то такие всё-таки достаточно расплывчатые образы коммунизма. А что такое коммунизм – это было, в общем-то, не очень понятно, и где-то было в тумане. В общем, светлое будущее такое. Поэтому такая как бы религия – она быстро сдулась. Она перестала быть действенной. А вот религия, в смысле веры в Бога – это другое дело. Вот там правда и истина, она очень конкретна, она персонифицирована в Боге. Там всё ясно, что такое истина. Истина это Бог, и вся правда от Него, вся любовь от Него. Бог это абсолютно, Бог это вечно. Поэтому вот такая религия правды постоянно возобновляется. И поэтому социализм, основанный на христианстве или вообще на религии будет постоянно возобновляться и, тем самым, обладать внутренней стабильностью.
А у нас что получилось? Вот наша советская сказка, она, в общем-то, на самом деле, кончилась со смертью Сталина. С приходом Хрущёва появились другие цели, другие идеалы: догнать и перегнать Америку по производству на душу населения, мяса, молока: цели чисто материальные, цели не духовные. Понимаете, за правду можно отдать жизнь, а вот за люкс-колбасу отдать жизнь нельзя. Деньги можно отдать, но не жизнь. И поэтому вот это всё стало разваливаться. Весь брежневский период – это период на самом деле гибели, упадка социализма, хотя экономика шла вперёд, и были многие победы. Но вы видите, к чему, к какому логическому концу этот период пришёл.
Следующая лекция наша, точнее, две лекции, будут посвящены, как я считаю, самому главному. Я буду рассказывать про Крестовоздвиженское Трудовое Братство. Это замечательная христианская коммуна, организованная тоже великим человеком Николаем Николаевичем Неплюевым.

 Отправлено: 16.07.14 22:05. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/lecSV_11.htm

Николай Сомин

Лекция 11: История Крестовоздвиженского трудового братства

от 13.11.2013

Продолжаем цикл исторических лекций.
Я как бы сделаю прыжок в конец XIX-го века и в Россию. Дело в том, что мне показалось, что очень важным и актуальным будет рассказать вам о Крестовоздвиженском Трудовом братстве, которое было организовано на Украине в Черниговской губернии Николаем Николаевичем Неплюевым. Это одна из удивительных страниц нашей отечественной и церковной истории, которую, к сожалению, недостаточно знают. На память приходят аналогии с утопиями, с которыми мы познакомились. Но лучше всего этот феномен Крестовоздвиженского трудового братства сравнивать с Иерусалимской первохристианской общиной, о которой мы тоже говорили.
Братство синтезировало в себе три, казалось бы, несовместимых между собой аспекта. Во-первых – строгая православная вера: храмовое богослужение, посты, и всё-всё, что связано с традиционным православием. Второе – христианский коммунизм. Социальный строй братства основан на полном равенстве и общей собственности. И, в-третьих, высочайший технический и, можно сказать, научный уровень. Братство вело обширное хозяйство, которое было на уровне высших технических образцов того времени.
Но сначала я должен рассказать о создателе братства – Николае Николаевиче Неплюеве. Россия, вообще, щедра на таланты. И Неплюев – один из таких удивительных феноменов русской земли. Он родился в 1851-м году в очень аристократической и высокопоставленной семье Неплюевых. Его предки: был такой Иван Иванович Неплюев, служить начинал чуть ли не при Петре Первом, а при Екатерине Второй был членом Государственного Совета и конференц-министром. Основатель города Оренбург. Отец Николая Николаевича Неплюева – Николай Иванович Неплюев – был очень богатым помещиком. Поместья его были в разных частях России, но самые большие поместья были в Черниговской губернии. И там он был предводителем губернского дворянства. Сын – Николай Николаевич – рос мальчиком очень чутким, очень восприимчивым, искренне верующим во Христа, и очень-очень любвеобильным. Сам Николай Николаевич рассказывал, что в детстве он видел ангелов. Буквально видел: они к нему приходили, разговаривали с ним. И однажды, когда он был уже отроком, они пришли к нему и сказали: «Ты уже большой, мы больше к тебе не придём».
Мальчик рос, его стали учить Катехизису – основам православной веры. И на беду учитель оказался столь неудачным: столь формально преподавал предмет, что юноша от этих уроков, наоборот, потерял веру. Он поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, кончил его, получил место дипломата в Мюнхене. Там пребывал и вёл, как он писал, «достаточно рассеянную жизнь».
Но однажды случилось удивительное. Ему приснился сон, что он находится где-то в глубинке России, в деревне, вокруг бедные крестьянские детишки. И такая удивительная благодать вокруг, и ему очень хочется ими заниматься. И какой-то голос говорит: «Уезжай». Этот сон повторился три раза и произвёл на 27-летнего молодого человека совершенно неизгладимое, потрясающее впечатление. В Неплюеве произошёл переворот: он бросил свою дипломатическую карьеру, уехал в Россию и стал на год вольным слушателем Петровской Сельскохозяйственной академии. В это время он снова обрёл веру, активно изучал Евангелие и, вообще, христианство.
И после этого он уезжает в городок Воздвиженск, в имение своего отца. И рядом, в местечке Ямполь, организует школу для крестьянских сирот. Сначала в этой школе было только 10 человек. И были большие трудности. Потому что и отец был против этих занятий сына, и все вокруг удивлялись: надо же, молодой парень, а так чудит, ерундой занимается. Но Неплюев с огромным упорством каждый день уезжал в Ямполь и там с утра до вечера занимался детьми.
Через три или четыре года (это было уже в 1885-м году) Неплюеву удаётся организовать Низшую сельскохозяйственную школу для крестьянских детей: отец разрешил ему в Воздвиженске это сделать. Школа получила государственную дотацию и активно развивалась. Школа была исключительно для мальчиков – пятилетка-интернат – в котором кроме общеобразовательных предметов и предметов сельскохозяйственных ещё преподавался Закон Божий, литургика, история Церкви и прочие такого рода предметы. После была организована аналогичная школа и для девочек – уже четырёхлетка.
Об этих неплюевских школах стоит рассказать подробнее. В каждой из школ училось примерно 100 ребят. Каждый год принималось 20 новых учеников с 12-ти лет. Причём был жёсткий конкурс. Конкурс 5-7 человек на место: окрестные крестьяне быстро прослышали, что там даётся великолепное, очень основательное образование, и стали посылать туда своих детей. Приходили дети на экзамены буквально со всех концов Украины, за несколько сот километров. Дотации государства были небольшие, и в основном школу спонсировал сам Неплюев из своих средств и тех средств, которые он как-то выпрашивал у своего отца.
Вообще надо сказать, что сам Неплюев – человек удивительно талантливый, человек пламенной веры во Христа, замечательный писатель. Его изданное при его жизни собрание сочинений насчитывает пять томов, и ещё около двухсот статей. Он - великолепный организатор, человек большой культуры. Музыкант – он профессионально играл на фортепиано, композитор – у него, оказывается, есть цикл песен на стихи Алексея Степановича Хомякова – нашего знаменитого русского философа и поэта. Но главным талантом Неплюева была любовь. Его даже называли «апостол братской любви». Он даже писал в своих работах, что любовь для него – альфа и омега. Без любви он жить не мог. И основное, что хотел воспитать Неплюев в своих учениках – это любовь, это чувство любви. Воспитать с помощью христианской веры. Как писал Неплюев, «основная цель воспитания – воспитать сознательных христиан, верующих не формально, не обрядово, а действительно всей душой верующих в Бога живого, и действительно признающих, что главная ценность для христианина – это братская любовь».
Как он этого добивался? Мерами, которые далеки от классической педагогики. Сначала там были введены наказания. Но Неплюев быстро от них отказался. И вместо этого ввёл, казалось бы, совершенно антипедагогическую меру: каждую неделю проводились общие собрания всех педагогов и всех учителей вместе, на которых каждая сопля, каждый ученик мог высказать всё, что он думает о педагогическом процессе, о педагогах и о своих однокашниках. Вторая, казалось бы, антипедагогическая мера – совместное выполнение домашних заданий, коллективное. Удивительно: она привела к результатам. Успеваемость в школах от этого существенным образом повысилась. Наиболее продвинутые ребята в старших классах организовали так называемый старший братский кружок и решили брать шефство над ребятами не особенно благополучными из младших классов. Причём там была введена такая подлинная демократия: эти младшие ребята сами выбирали себе старших шефов. То есть тех ребят, которые им наиболее по душе. А старшие писали на младших ежегодные характеристики. Мне довелось несколько таких характеристик прочитать. Знаете, это удивительно здорово написано – настолько это психологически глубокие документы. А написаны пятнадцатилетними ребятами.
После образовался младший братский кружок. Здесь напрашиваются аналогии с пионерами и комсомольцами в наших советских школах. И, в общем-то, такие аналогии дальше по мере нашего повествования будут так или иначе проступать.
Первый выпуск из школы состоял всего из шести человек. Причём трое из них настолько сжились с тем братским ритмом жизни, который образовался в школе, что не захотели с ним расставаться. Трое выпускников ушли в мир, а трое попросили Неплюева дать им небольшой участок земли и образовали на нём братство, которое уже послужило прообразом Крестовоздвиженского братства. Они там начали строить дом (это был так называемый Рождественский хутор), стали обрабатывать поле, сеять сельскохозяйственные культуры. И одновременно они умудрялись работать педагогами в неплюевских школах.
Кстати, сначала педагогами в школах были люди со стороны. И была масса проблем, потому что педагоги не понимали, чего хочет Неплюев. Возникали проблемы, неурядицы, скандалы. И Неплюев их с трудом решал. Но после того, как Неплюев добился, что преподавать в его школах будут выпускники его школ, дело пошло на лад.
После подоспел следующий выпуск школы. Уже больше ребят подключилось к этому вновь образованному братству. И так с каждым выпуском братство всё расширялось и расширялось.
Неплюев написал Устав братства. И с огромными трудами этот Устав он утвердил. Утверждение Устава заняло несколько лет. Но зато он был утверждён аж у самого Государя императора Александра III. Причём Неплюеву в разных инстанциях ставились большие препоны при утверждении этого Устава: как в Епархии Черниговской, так и при дворе. И дело кончилось бы ничем, но помогла мать Неплюева, урождённая баронесса Шлиппенбах, бывшая фрейлина императрицы. Кстати, фамилия Шлиппенбах вам должна быть знакома по «Полтаве» Пушкина:
Уходит Розен сквозь теснины,
Сдаётся пылкий Шлиппенбах
Оказывается, мать Неплюева была прямой внучкой вот этого шведского маршала Шлиппенбаха, который был взят в плен, обрусел и остался на Руси.
И матушка Неплюева – она уже была старушкой – надела старое платье, поехала ко двору, и добилась аудиенции у императрицы. Поговорила – и дело было сделано.
Это оказалось очень важным. Дело в том, что Неплюев не зря кончил юридический факультет Университета. И вообще он был человеком удивительного ума. Он отлично понимал, что бумажка – вещь очень важная. И если она утверждена на высоком уровне – это очень сильная защита от недругов, которые, как он и предвидел, у братства скоро появились.
Очень интересно (это, правда, не в Уставе, а в другом документе записано), как Неплюев формулировал главную цель братства: «Главная цель братства – осуществить христианство в несравненно большей степени, чем оно осуществляется в окружающей жизни. Основать отношения и труд на единой христианской основе братолюбия». И единственную форму такого рода братства Неплюев видит в трудовой общине. Он писал: «Мне нечего было придумывать форму жизни, наиболее соответствующую вере и пониманию жизни верующего христианина. Святые апостолы научили нас тому примером братских общин – этой единственной форме социального строя, вполне соответствующей братской любви».
Устав братства предусматривал три разряда братьев. Это, во-первых, полноправные братья. Они участвуют в выборах и установлении самого уклада Братства. Во-вторых – приёмные братья. Они на равных с полноправным участвуют в доходах братства, но не участвуют ни в выборах, ни в установлении уклада жизни братства. Полноправные братья составляют так называемую Думу братства. Из полноправных братьев пожизненно выбирается блюститель братства. Коим пожизненно был выбран сам Николай Николаевич Неплюев. Помимо Думы братства избирался ещё хозяйственный совет, который мог состоять из любых братчиков: полноправных, приёмных, и даже не из братчиков, а людей со стороны, но хорошо понимающих в хозяйственных проблемах. Был ещё один вид братчиков – это «братья-соревнователи», которые живут не в братстве, а на стороне, но так или иначе, идейно или материально помогают братству. После жизнь заставила образовать и четвёртый разряд братчиков. Это приёмные члены, которые перед приёмом в братство проходили испытательный срок один год.
Кроме Думы было ещё общее собрание братства: всех братчиков, и полноправных, и приёмных. Однако решения общего собрания имели для Думы только рекомендательный характер. Все дела решала Дума. Решала по-разному: либо простым большинством голосов, либо квалифицированным большинством. Интересно, что Дума была малочисленна. Думу составляло 8 человек тогда, когда состав братства уже далеко перевалил за сотню. Причём четверо из них относились к семье Неплюевых. Оказывается, Неплюев, после того, как его отец умер, стал наследником всех неплюевских имений, стал очень богатым человеком. И, став полным хозяином Воздвиженского, он как следует развернулся: он пригласил туда своих младших сестёр – Марию и Ольгу – которые стали играть в братстве очень важную роль. И пригласил туда свою мать, вот эту самую баронессу Шлиппенбах. И все они были в Думе. Ну, а основной состав Думы составляли наиболее преданные, верующие, старые и закалённые члены братства. После в братство стали принимать и девушек, выпускниц уже женской сельскохозяйственной школы.
Братство разрасталось. В братстве образовались первые молодые семьи из братчиков. Очень интересно было организовано распределение доходов братства, так сказать, некий такой решающий и очень важный пункт. Я просто зачитаю выдержку из устава братства. «Чистый доход братства распределяется так: двадцать процентов отчисляется ежегодно в основной и запасный капитал: по десять процентов каждый. Остаток чистого дохода разделяется поровну между всеми полноправными и приемными братьями, но не выдается им на руки, а записывается на их личные счета. Все суммы, записанные на личные счета, до выхода члена братства (добровольного или принудительного), не поступают в его бесконтрольное распоряжение, а могут быть ими расходуемы только с согласия простого большинства наличных членов думы. Примечание: при выходе из братства выходящий получает в полную собственность все причитающуюся на его долю сумму, за вычетом денег, взятых им с согласия думы, во время пребывания в братстве». Очень любопытно.
Значит, все братчики работают. Работают либо учителями в неплюевских школах, работают либо на полях, работают либо на организованной животноводческой ферме, либо работают в мастерских, которые были сначала в собственности Неплюева, а после перешли в собственность братства, работают на заводах, которые были неплюевскими, а в один прекрасный момент стали братскими. И так далее.
Но, все получают поровну, причем на руки выдается меньшая часть вот этой самой прибыли, которую получают братчики, а большая часть записывается им на счета в банке. А меньшая часть какая? В год сначала было около пятидесяти рублей. После где-то ста-ста пятидесяти рублей на личные расходы.
Дело в том, что все братчики жили за счет братства, жили в братских домах. Были организованы общие братские трапезы, но не только для них самих, но и для их детей, которые стали рождаться у братчиков. Дети обучались в братских школах, была выстроена больница, в которой братчиков бесплатно лечили. И так и далее. Даже похороны производилась на братском кладбище за счет братства. Кстати, на этом кладбище был похоронен, в конце концов, и сам Николай Николаевич Неплюев. Я был на этой могиле.
Еще следует сказать о религиозной жизни братства. Был построен храм – вот этот самый Крестовоздвиженский храм, в честь которого и было названо все Братство. Храм был очень красивый но не очень большой. И после, когда братство разрослось до пятисот человек, встал вопрос о строительстве большого каменного храма. В храме пел братский хор, на службах прислуживали сами братчики. Были организованы молитвенные кружки, в которых более церковные и молитвенно продвинутые собирались и читали молитвы. Соблюдались все православные посты. Братчики причащались достаточно часто – во всяком случае, раз в месяц.
И, что самое интересное, в этом Крестовоздвиженском храме служил братский священник. Дело в том, что в Уставе братства был записан особый пункт, что братство, Дума братства имеет право избирать себе священника из числа духовенства. Надо сказать, этот пункт совершенно уникальный и единственный в своем роде: нигде в России так не было, чтобы приход сам себе назначал и избирал священника. Это, в общем-то, не нравилось епархии, не нравилось черниговскому архиепископу, но он поделать с этим ничего не мог. Устав был утвержден аж у самого царя. Кстати, после утверждения Устава Александр III вскоре умер, а Николай II необычайно почитал своего отца и все то, что было отцом сделано. Поэтому он уже его решения никогда не изменял. И поэтому, так сказать, дезавуировать этот Устав уже не было никакой возможности. Об уставе знал и Синод, так как после утверждения государем устав поступил в Синод, затем спустили Устав в епархию, ну и так далее.
Таким образом, священник назначался братством по согласованию с черниговским епископом. Между прочим, сначала первый епископ Всеволод Соколов очень хорошо относился к братству, к идее братства. Он несколько раз приезжал туда, общался с братчиками. Но на беду он умер. А следующий епископ, тоже Соколов, но Антоний, однажды за все 15 лет, приехал в братство, посмотрел, ничего не сказал, уехал и больше там никогда не появлялся. Но тем не менее, он утверждал того священника, которого избрало братство. О священниках я еще расскажу. На самом деле оказалось, что священник братства – это большая и тяжелая проблема.
Но пока о хорошем. Братство быстро развивалось, развивалось и его хозяйство. О братстве быстро прослышали в России. Вот такая удивительная община коммунистическая, и хозяйство у них замечательное. Стали приезжать люди, народ валом повалил туда. Люди разные: и православные, и не очень православные. Но, как вы знаете, люди очень любят учить других как надо жить. И вот приезжие стали активно учить Неплюева, подсказывать ему: вот это плохо, вот это он делает не так, вот это неудачно, а это вообще совершенно неправославно, и так далее. И быстро у братства появились люди, которые братством восхищались – помощники братства, а также и недруги братства. Причем, оказалось, что недругов значительно больше. И ранг этих недругов оказался повыше, чем благодетелей. Братство очень не понравилось первоприсутствующему в Синоде митрополиту Антонию Вадковскому. Он писал, что это, в общем, совершенно не в православном духе, но из-за Устава братства ликвидировать его своей властью не мог. Братства крайне не любил, казалось бы, всесильный Победоносцев. Он верил всем негативным нелепым слухам о братстве, которые стали появляться и быстро разрастаться. Всячески вставлял палки в колеса, мешал, препятствовал, но разрушить братство был не в силах.
Один из писателей Панкратов передает очень любопытный разговор между Неплюевым и Победоносцевым. Я зачитаю: Победоносцев говорит: «что за охота Вам заниматься не свои делом? Если хотите послужить Богу, выстройте монастырь, примите монашество, и мы скоро сделаем Вас епископом». Это была для Победоносцева обычная практика. Он очень любил делать епископами таких матерых вдовых священников. Быстро проводил их через все эти монашеские степени. Неплюев отвечает: «Но моя цель – просвещение народа». Победоносцев говорит: «Оставьте народ, ему не нужно просвещение, а государству народное просвещение даже вредно, ибо может колебать его устои».
В общем, это не Неплюев писал, поэтому стопроцентной уверенности в содержании этого разговора у меня нет. Но в общем-то характерно, как к делу Неплюева относилось консервативное крыло нашей русской Церкви. А это крыло, естественно, было в Церкви доминирующим. Про неплюевское братство говорили, что оно совершенно не в православной традиции, что это новшество, что это, в общем-то, типично протестантское учреждение. Хотя Неплюев строго следил за тем, чтобы все было православным. Когда нужно было, благословлялся у епископа, и в этом смысле вел себя совершенно корректно.
Но недоброжелатели были и в обществе. Например, такой известный русский публицист – Михаил Осипович Меньшиков. Очень известный наш публицист. Такой писака: каждый день писал по фельетону в течение многих лет. Он однажды побывал в братстве, правда, будучи еще толстовцем. Три дня он находился в братстве, уехал. и стал публиковать разгромные статьи в газете «Неделя», где он сотрудничал. Он говорил, что да, в братстве, казалось бы, присутствует дух любви, но все деланое, все какое-то слащавое, неестественное, что в этом братстве как бы нету ничего настоящего, подлинного.
В братстве была введена повседневная и праздничная форма – белые рубашки, очень красивые. Братчики, в общем, достаточно хорошо одевались: все носили кожаные сапоги, что в то время было, в общем-то, удивительным. Вы должны представлять себе, что состав братства – это простые украинские крестьяне, которые прошли братские школы. И фамилии братчиков - Фурсей, Чвертка, Федоренко, Набоко, Кобец – в общем такие, что ли, хохлацкие фамилии. Все они из простых семей. Когда-то получили в школах хорошее образование, очень серьезное. Хотя школы назывались низшими сельскохозяйственными, но именно сельскохозяйственное образование там давалось на очень высоком уровне, мне даже кажется, что чуть ли не уровне сельскохозяйственных институтов. Братчики становились людьми весьма культурными: они читали газеты, интересовались общественной жизнью, постоянно общались друг с другом. Но вот с точки зрения Меньшикова все это, оказывается, никуда не годилось.
Теперь я возвращаюсь к священникам. Один из первых трех основателей братства – Илья Кобец был очень верующим и благочестивым человеком. И он хотел идти по священнической линии. Неплюев этому благоприятствовал, думал, что человек окончит семинарию и станет священником братства. Но Кобец неожиданно умирает, и священников пришлось брать со стороны. Сначала Неплюев приглашал в качестве таковых молодых людей: священников, только что окончивших Киевскую или Санкт-Петербургскую академии. В общем-то, это было их первым местом служения. Обычно такой молодой священник восхищался самой идеей братства, быстро соглашался и приезжал в Воздвиженск. Но оказывалось, что прослужив год или полтора, отношения между Неплюевым и священником становились очень холодными. И по взаимному согласию этот священник находил себе другое место службы, и появлялся новый священник.
Так у братства переменилось пять или шесть священников. Причем, среди них, оказывается, были люди очень неординарные. Одним из священников был и отец Сергий Четвериков. Может быть, вы знаете такое имя. После он иммигрировал и стал известным протоиереем, духовником РХД в эмиграции. Он разругался с Неплюевым и написал разгромную статью насчет братства и насчет положения священника в братстве. Он посчитал, что положение священника в братстве – как бы не заслуживающее высоты священного сана, что священником в братстве пренебрегают, что он становится требоисполнителем, что вот он совершает литургию, преподает святые дары, исповедует братчиков, но не становится духовным лидером братства.
Действительно, подлинным лидером – и духовным и организационным в братстве всегда был Николай Николаевич Неплюев, который постоянно жил в братстве и отдавал этому делу все свое время и все свои силы. Вот именно на этой почве между священниками братства и братством во главе с Неплюевым возникал конфликт. Ведь священники всегда хотят быть лидерами. А здесь им предлагался немного другой статус. Это далеко не все выдерживали и уходили. Такой же конфликт был и с другим священником, Романом Медведем, человеком, который ныне даже канонизирован как исповедник нашей Церкви.
И только тогда, когда священником стал человек, академии не кончавший, а окончивший только семинарию – отец Александр Секундов – вот он нашел правильный модус поведения в братстве и закрепился там. Стал постоянным священником братства. В конце концов, он обрел и авторитет, и известность, и даже стал делегатом от священства черниговской епархии на Поместном соборе 1917 года.

Братчики были организованы в так называемые семьи. Семья – это фактически такая производственная бригада, в которой жили и холостые братчики, и настоящие семьи со своими детьми. Каждая семья занимала огромный дом, который специально для нее был выстроен. В этом доме для семьи из пятидесяти-шестидесяти человек организовывались своя трапезная, свой детский сад, было свое локальное самоуправление. Эти семьи назывались по именам святых. Например: семья Николая Чудотворца – в ней жили учителя неплюевских школ.
Но оказалось, что самый страшный враг находится не снаружи, а внутри братства. Оказалось, что среди вот этой самой семьи учителей – людей развитых, считавших себя интеллигенцией братства,– появились люди, которых стали не устраивать братские порядки. Они стали мутить воду, говорить, что в братстве слишком много молитв, что какой-то средневековый колорит у братства, что семья Неплюевых занимает в братстве слишком большое положение, и поэтому братство является как бы карманным у Неплюева, который является и хозяином, и благотворителем. А главное, плохо то, что все в братстве распределяется поровну, что совершенно несправедливо: в миру педагоги получают гораздо больше, чем прачки, а у нас все совершенно одинаково. Это несправедливо, надо каждую семью в хозяйственном смысле изолировать, пусть она имеет свой счет, получает свои доходы.

 Отправлено: 16.07.14 22:05. Заголовок: Неплюев предложил та..

Неплюев предложил таким людям письменно изложить свое мнение и зачитать его на собрании братства. Это было проделано, и, в общем-то, заявления сохранились. Они произвели и на самого Неплюева, и на всех братчиков ужасно удручающее впечатление: точнее, на Неплюева удручающее, а на всех братчиков – соблазнительное. Особых возражений не последовало, и тогда Неплюев решил, что пусть соберутся все недовольные семьи и проведут отдельное собрание без братской Думы, без Неплюева. И пусть там они договорятся, как следует поступить и сделают ясные предложения. Такие собрания были проведены, причем в течение нескольких дней. Неплюев пишет, что для него это были дни кошмара. Он, в общем, передумал очень много и уже хотел все бросить, потому что он видел, что, оказывается, люди не поняли самую главную идею братства. Причем эти диссиденты организовали прямо целую оранжевую революцию. В братстве были люди, которые до этого братство необычайно хвалили. Один из них был поэтом, который писал восторженные оды про братство и издал за счет Братства две книги. Другой из них был личным секретарем Неплюева.
После того как Неплюев прочитал предложения того многодневного собрания, он все-таки решился переломить ситуацию, и на следующем общем собрании он выступил. До этого он молчал. Он думал, что братство само эту заразу переборет. Но не тут-то было, пришлось ему произнести пламенную речь, которая изменила ситуацию. И в конце концов большинство братьев стало на его сторону, а эти диссиденты ушли из братства, примерно пять-шесть человек. После некоторые просились обратно, но Дума их уже приняла как приемных и дала им год испытательного срока, от которого они тут же отказались.
Как это все расценивать? Неплюев содавал общество любви, он выстраивал с помощью школ, с помощью братства самое настоящее общество любви, состоящее из христиан, объединенных братской любовью. А тут он увидел, что да, в этом братстве имеются люди, для которых собственное Я, собственный эгоизм гораздо важнее. Остальные еще не укреплены в любви настолько, что могут этому наглому эгоизму противостоять. Для него это был большой удар. Но после того, как диссиденты ушли, дело пошло на лад. И постепенно духовная жизнь братства стала выправляться, и более ничего подобного в братстве не было.
Теперь расскажу про братское хозяйство. В конце концов, Неплюев передал братству большую часть своего состояния, земли, мастерские, заводы. И в результате этого братство получило мощный капитал, который оценивался в два миллиона тогдашних рублей. И благодаря этому братство смогло развивать свое хозяйство, причем с прибылью. После этого братство каждый год, причем, по нарастающей, получало ощутимую прибыль. Хозяйство, как я уже говорил, велось по всем современным канонам земледелия. Десятилетний севооборот, который был разработан киевским профессором Слёзкиным, который неуклонно соблюдался. А потому урожайность на братских полях была в три-четыре раза выше, чем на полях окрестных крестьян. Урожай пшеницы – восемнадцать центнеров с гектара. Такой урожай на тех же полях был достигнут только в советское время, и только в 1972 году. Животноводческая ферма – сплошь из зарубежных, английских пород, свиноводческая ферма, ферма крупного рогатого скота, сто голов лошадей – иногда больше, иногда меньше, птицеферма, заводы. Кирпичный завод изготовлял великолепные кирпичи с клеймом братства. Когда я был в Воздвиженске, я эти кирпичи видел. Довольно мощный механический завод (правда, не в Воздвиженске, а недалеко в поселке): сто человек рабочих, изготовлявших сельхозтехнику и оборудование. Спиртовой завод, который перерабатывал продукты сельского хозяйства, которые в братстве выращивались: картофель и другие плоды. За счет этого спиртового завода было много нареканий. И до сих пор недруги говорят, что Неплюев спаивал местное население. Было лесное хозяйство и, соответственно, мебельная фабрика, которая, оказывается, приносила наибольший доход братству. После, уже в советское время появилась электростанция. И братчики организовали во всех основных своих точках электрическое освещение. После появился телефон, связывающий все основные хозяйственные точки. После появились трактора, не говоря уже о всевозможной современнейшей хозяйственной технике, которая всегда выписывалась из-за рубежа – новейшие образцы американской техники.
Продукция братства была очень высокого качества. Она экспонировалась на всевозможных выставках и получала медали, и очень хорошо шла на рынке. И именно от этой продукции братство и получало прибыль. Кстати, на братских предприятиях работали и наемные рабочие, причем довольно много. И для них было построено даже общежитие. Эти наемные рабочие не были членами братства и получали приличную зарплату. Братство пережило первую русскую революцию. Окрестные крестьяне, между прочим, братство очень не любили, и про Неплюева они говорили, что странный он человек, очень странный: так, в общем-то, не видно, но, наверняка, от этого братства какую-то выгоду он имеет, мы не можем понять какую, но обязательно имеет.
Между прочим, были попытки вступления в братство окрестных крестьян, но они окончились неудачей. Они были несколько лет в братстве и уходили оттуда. Оказывается, менталитет окрестных крестьян был такой, что они той братской коммунистической жизнью жить не могли: для них это было невыносимо. Вот поэтому основную подавляющую часть членов братства составляли выпускники братских школ, молодежь. Во время первой русской революции братчикам пришлось все женское и детское население отправить в Ямполь, в город. Потому что вокруг происходили вещи ужасные, пожары, и братчикам пришлось с ружьями охранять свои угодья и вызывать казаков. Правда, все обошлось несколькими выстрелами в воздух.
А в самом начале 1908 года Николай Николаевич Неплюев вдруг неожиданно умирает под неутешные стоны всего братства. Для братства это была катастрофа. Но братство выжило. На собрании был избран новый блюститель – сестра Неплюева, Мария Николаевна Уманец. Она оказалось очень мудрым человеком и повела корабль братства дальше.
Братство пережило первую мировую войну, хотя многие члены братства стали солдатами, воевали, и некоторые были убиты. Братство пережило революцию, гражданскую войну, хотя каждая армия – то белых, то красных – нещадно реквизировала братское хозяйство. То волов забирали, то лошадей, то мешки с зерном забирали.
Братство стало жить при советской власти, причем, в первое время оно сумело договориться с новой большевистской администрацией, поскольку братчики переименовали себя в коммунистическую артель и сумели убедить администрацию, что они являются самым настоящим коммунистическим предприятием. Первое время это удавалось. Однако, в общем-то, конечно, большевики видели, каковы порядки в этой артели – а после колхозом имени какого-то октября стал – и понимали, что порядки в этой артели совсем не большевистские: там проходят службы православные и прочее.
Поэтому в 1925 году над братчиками был организован судебный процесс. Вся верхушка братства – человек пятнадцать примерно – получили большие реальные сроки – по пять-десять лет тюрьмы и лагерей. А после в 1929 году началась коллективизация, и здесь уже братство было разрушено полностью. Большинство братчикиов было выселено из Воздвиженска и расселено по разным деревням. Они уже больше никогда больше не собирались. В общем, братство стало таким что ли советским колхозом. В храме богослужения прекратились, а после войны этот храм вообще был разрушен. А сейчас в городе Воздвиженск (теперь уже, к сожалению, не в России, а на Украине), существует музей Неплюева, организованный удивительным подвижником – Валерием Николаевичем Авдасевым, который собирает о Неплюеве материалы. Сам он уроженец Воздвиженска, бывший преподаватель биологии. Узнал, что в его городе жил такой замечательный человек, восхитился им, бросил все и сумел организовать музей. Он уже 15 лет единственный, так сказать, и директор и сотрудник этого музея. Получает мизерную зарплату и живет впроголодь. Но он все знает о Неплюеве, все, что можно знать. Он проследил даже судьбу каждого братчика. Братские здания сейчас разрушены. Правда, остался дом, в котором жил Николай Николаевич Неплюев. Дом находится в ужасном состоянии, однако половину его, как ни странно, занимает Крестовоздвиженский храм. Он сделан в бывшей кухне Неплюева. Там иногда проходят богослужения. К сожалению, все это находится в плачевном состоянии. Местные жители числят Авдасева за немного ненормального человека, который ерундой занимается. Однако, о братстве помнят, и, самое интересное, говорят об этом братстве всегда шепотом.
Это первая лекция по Неплюеву. Будет еще одна лекция, которая будет посвящена социальной философии Неплюева. Дело в том, что Неплюев – не только практик, он еще выдающийся русский социальный философ. Он разработал замечательную христианскую социальную философию. И вот о ней на следующей лекции я расскажу.

 Отправлено: 16.07.14 22:06. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/lecSV_12.htm

Николай Сомин

Лекция 12: Социальная философия Н.Н. Неплюева

от 20.11.2013

Сегодня мы продолжим неплюевскую тему.
Тем, кто не был на предыдущей лекции, я очень кратко скажу, что Н.Н. Неплюев является создателем уникального Крестовоздвиженского трудового братства. Это братство совмещает в себе три, казалось бы, несовместимые идеи. Во-первых, строгую православную веру, во-вторых, очень хорошо организованный, эффективный труд, использующий современную по тем временам технику, и в-третьих, особое социальное устроение, основанное на общей собственности всего братского хозяйства и братском равном распределении полученного продукта.
Но Неплюев не только практик, не только создатель этого братства, он ещё и очень крупный религиозный и социальный философ. Он разработал, на мой взгляд, замечательную систему религиозной философии, очень продуманную и по моим понятиям он должен встать в ряд наших знаменитых религиозных философов, наряду с Булгаковым, Бердяевым, Соловьевым, Хомяковым и прочими. А может быть, и выше их.
Неплюев очень хорошо, ясно свою систему изложил письменно: он автор пятитомного собрания сочинений, которые были изданы ещё при его жизни и около 100 статей, заметок, докладов.
Я буду его философию в основном излагать по последней его замечательной работе, которая называется «Путь веры». Это был цикл лекций, прочитанных Неплюевым в Санкт-Петербургской Духовной Академии в 1906 г. Вот такое произошло удивительное, невероятное событие: его пригласили в Академию, и за несколько дней он начитал эти лекции. После они были изданы.
Неплюевская система содержит в себе ряд настолько сильно взаимосвязанных между собой положений, что затрудняешься, откуда начать изложение. Но я последую самому Неплюеву – он начинает свои лекции со следующего тезиса: «Надо сделать себя достоянием Божиим».
Что это значит? Вообще-то говоря в этом ничего нового нет. Давно все христиане знают, что надо выполнять волю Божию, но в чем новизна этого тезиса?
Вопрос в том, что обычные люди, христиане поступают наоборот. Они не сами становятся достоянием Божиим, а наоборот – делают Бога своим достоянием. Это удивительно, но, тем не менее, это так.
Как обычно христианин поступает? Вот что-то заболело у него, и он говорит: «Господи, вылечи меня, пожалуйста». Или надо выдать удачно дочь замуж, опять призывается Господь: «Господи, помоги, пошли дочери хорошего жениха» и прочее. Получается, что человек живет сам по своей воле, а Бог у него в кармашке, он его в нужный момент вытаскивает и его использует, даже где-то эксплуатирует: это мне сделай, другое мне сделай. К тому же ещё есть Святые. Вот мне ногу свело, я кричу: «Николай Угодник, больно, помоги!» Или нужно, чтобы отчет заместитель директора подписал, я говорю: «Николай Угодник, помоги, чтобы он подписал отчет». А Святые – они всё равно обращаются к Богу. Бог всё совершает. Вот так живет подавляющее большинство людей верующих и считают, что в общем-то так и надо.
Подход Неплюева совершенно другой – самому стать достоянием Божиим, исполнять волю Божию, идти за Христом во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило. Неплюев пишет, что как только он это до конца понял, всё преобразилось для него, прежде всего Священное Писание. Раньше он подходил к нему со своим умом. Так обычно человек и подходит: одно ему нравится, этим он восхищается, другое ему не понятно, это ему не очень нравится и т.д. А Неплюев вдруг увидел, что всё Священное Писание об этом говорит, что в Священном Писании есть такая определенная, даже чёткая программа как жить христианину. Однако таких как Неплюев меньшинство, Неплюев говорит, что люди делятся на две «партии»: одни исполняют волю Божию – это сыны Света, а другие живут по собственной воле – это сыны тьмы, и между ними никакой договоренности, никакого компромисса, согласия быть не может.
Во-вторых, из тезиса стать полным достоянием Божиим Неплюев логически выводит целую положительную программу. «Стать достоянием Божиим» – что это значит? Это значит, быть таким как Бог заповедал, где-то уподобиться Богу, и не даром в Евангелии сказано: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный».
А что главное в Боге? В Боге главное любовь. Бог есть любовь. Об этом говорит ап. Иоанн в своем послании, причём для забывчивых он это говорит дважды, очень четко излагает мысль, что есть сыны Света и сыны противления, и собственно этим по сути дела и кончается классификация человечества. Эта самая глубокая классификация.
Поэтому человек, отдавший себя в волю Божию – это человек любви. Любовь – это главное в христианстве, основное и может быть где-то единственное, потому что Бог есть любовь. Вот так, удивительно: Бог – это любовь. И даже не просто Бог любит, а вот он весь есть любовь. Поэтому и люди должны любить друг друга. Об этом говорит апостол Иоанн – как я возлюбил вас, так и вы любите друг друга. Это из Евангелия от Иоанна. Поэтому главные признаки любви – это мир, долготерпение, солидарность, единомыслие, братолюбие. Вот только таким человеком любви должен быть христианин.
Это всё Неплюев формулирует следующим образом. Он называет это верховным законом христианского откровения. То, что главное в христианстве – это любовь. И формулирует это так: «Верховная заповедь любви к ближним при свете любви к Богу всем разумением».
Казалось бы, опять ничего нового. Все знают, что любовь это замечательно, это нечто высшее, чего человек должен достигнуть. Но у Неплюева любовь не просто добродетель, а это нечто единственное, уникальное, определяющее. Для Неплюева любовь – ценность исключительная.
Неплюев писал, и, помню, на меня эти слова произвели сильное впечатление: «В действительности любовь всегда святыня и всё собой освящает, всё очищает до святости. Не будем ошибаться: любовь остается святыней при всех обстоятельствах, она не меньшая святыня и в сердце атеиста, и в сердце разбойника, и в сердце блудника. Греховных злое равнодушие к Богу и всему остальному его творению так греховно, что в этой мрачной пучине тонет святая капля их исключительной любви, но капля эта остается сама по себе не менее святою и делает святынею всё, что сделано в духе этой искренней любви. Вот почему лучше, чище, святее атеист, разбойник и блудник, имеющий эту каплю святыни в сердце, нежели самодовольный фарисей, лишенный её».
Для Неплюева любовь – это не просто такое положительное отношение к человеку, любовь – это обязательно дело. Без дел любовь мертва. Поэтому верховный закон христианского откровения включает в себя полную отдачу человека любви, осуществляющего её во всей жизни любви, во всех человеческих отношениях, во всех сферах: в семейной, трудовой, социальной. Любовь должна быть везде и всегда, 24 часа в сутки. Тогда это будет настоящий христианин.
Отсюда очевидным образом выводится, что наиважнейшим делом христианства является создание братств. Причем, именно трудовых, так как это такая форма общины, в которой наилучшим образом реализуется любовь. В том числе любовь в очень важной для человека сфере, в сфере труда. В сфере, которой человек, может быть, отдает большую часть своего времени и вкладывает туда наибольшие силы. Но, к сожалению, этот верховный закон христианского откровения, то есть любовь, забыт. Но конечно, в христианстве много говорится о любви, но по настоящему, говорит Неплюев, этому закону не следуют.
Да, люди молятся, ходят в храмы, соблюдают посты и прочее, но на самом деле любви в них нет, они её не достигают. Но, тем не менее, считают себя добропорядочными, настоящими христианами. Неплюев говорит – это беда. Получается, что христианство превращается в некую мёртвую букву, в закон, который исполняют, но подлинное содержание христианства куда-то исчезает, оно уходит на второй план.
Есть и другое искажение верховного закона христианского откровения, это когда берут какое-нибудь высказывание, тезис из Священного писания, его абсолютизируют, считают, что его «железно» нужно исполнять, хотя предлагают его к исполнению людям, которые от христианства далеки и далеки от этого верховного закона христианского откровения. В качестве примера Неплюев приводит Л.Н. Толстого с его теорией непротивления злу. Толстой действительно этот тезис абсолютизировал и предлагал к исполнению всему человечеству. Если все не будут противиться злу, то оно исчезнет. Но сами понимаете, к чему на практике это приведет, потому что одни примут к исполнению этот тезис, а другие нет. Представляете, если сейчас мы, россияне, не будем противиться злу, распустим армию, милицию, что тогда от нас останется? Государство, нация, народ мгновенно будут уничтожены. Как опасно что-то такое абсолютизировать.
Неплюев говорил, что каждое речение Священного писания это как буква в тексте, она играет свою роль, но выньте одну букву и вы ровным счетом ничего не поймете.
Любовь, безусловно, у Неплюева на первом месте, но он не забывает и об остальных силах души: есть ещё разум и в его терминологии ощущения, под которыми он понимал чувства.
Как любовь, разум и ощущения связаны между собой и какая должна быть иерархия между этими силами написано Неплюевым в статье «Христианская гармония духа». Статья эта удивительная! Она переведена на несколько европейских языков в силу того, что она очень необычная и там этот вопрос на массе примеров и частных случаев очень подробно рассматривается. Неплюев приходит к выводу, что наибольшей гармонией является соотношение, когда эти силы следуют в таком порядке: на первом месте любовь, на втором – разум, на третьем – ощущения, и выводит такой закон: «Разум, подчиняясь любви, должен властвовать над ощущениями или иначе – альтруизм, подчиняясь любви к Богу, должен властвовать над эгоизмом».
Но обязательно должны присутствовать в этом порядке важности все 3 компонента. Если что-то отсутствует, то это неправильно, это ненормально. Чистая любовь жить не может. Любовь должна быть хорошо, разумно организована. Любовь – очень нежный росток, он легко может погибнуть. Если за ним не ухаживать, не создавать условия для роста этого ростка, то он быстро погибнет. Это первое условие существования общества любови.
Также обязательно, что разум должен быть очень хорошо организован. Плохая организация развалит всё дело, с какими бы хорошими намерениями люди его не создавали, и даже какими бы хорошими они не были.
Но есть и другое условие существования общества любви. Условие очень важное, о котором Неплюев много говорил и называет его – освобождение от зла и злых.
Чтобы общество любви жило, обязательно оно должно быть отделено, обособлено от общества злых. Это необходимое условие. В обществе, где всё перемешалось, где добро соседствует со злом, условий для существования и роста любви нет, любовь гибнет, ростки любви не могут пробиться. Возрастание в доброте может быть только в условиях отделения от зла. Неплюев это множество раз повторяет, он говорит, что об этом не раз повествует Священное писание, и пишет:
«Действительно, и Спаситель мира требует от апостолов своих того же обособления, говоря им: В какой бы город или селение ни вошли вы, наведывайтесь, кто в нем достоин, и там оставайтесь, пока не выйдете (Мф. 10, 11). Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее (Мф. 10, 34-35). Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня (Мф. 10, 37). Никто не может служить двум господам; ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадетъ. Не можете служить Богу и мамоне (Мф. 6, 24). И апостолы Его говорили: Прелюбодеи и прелюбодейцы! не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога? Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу (Иак. 4,4). Нечем вам хвалиться. Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто? (1 Кор. 5,6). Внешних же судит Бог. Итак, извергните развращенного из среды вас (1 Кор. 5, 13). Кто приходит к вам и не приносит сего учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его. Ибо приветствующий его участвует в злых делах его (2 Ин.1,10-11).
Господь обособляется от зла и злых, налагая на них проклятие отлучения и свободы от Себя, низвергает Сына денницы, ставшего сатаною, изгоняет из рая согрешивших прародителей, не восстановляет общение благодати ранее искреннего покаяния. Апостолы обособляют верующих в христианские общины, воспрещают им всякое общение со злом и злыми, требуют от них изгнания из своей среды всякой вредной закваски, с большим трудом допускают в общину изменивших, признавая все это не только согласным с христианским милосердием, но и требуя того именно во имя христианского милосердия, которому они оставались неизменно верны, понимая, что именно это нужно как для разумного созидания добра в жизни и христианской правды жизни добрых, так и для проповеди делом спасительного примера для злых».
Несоблюдение этого принципа обособления от зла и злых является причиной постоянных неудач в организации обществ высокого типа – христианских сообществ, как больших, так и малых. Ибо даже небольшое количество представителей зла, которые не отвечают требованиям любви, способны быстро всё разложить и разрушить. В связи с этим вспомним пример Анании и Сапфиры в первой христианской Иерусалимской общине, о котором мы подробно говорили на предыдущих лекциях. Там Анания и Сапфира оказались не представителями любви: они были такие, в общем-то, обычные люди вроде нас с вами, решили сделать заначку, часть денег отдали в общину, а часть они оставили себе. Ну, в общем, казалось бы, ничего страшного, обычное дело. Однако, они подверглись очень жёсткому, жестокому просто, наказанию именно потому, что такие должны из общества любви быть обязательно извергнуты, иначе их пример очень быстро развратит всё сообщество.
Принцип обособления зла и злых строго соблюдался в Неплюевском братстве. Там люди, которые не удовлетворяли требованиям любви, просто из братства исключались. Братчики, конечно, общались с окрестными крестьянами и местными жителями, однако, всё-таки, степень этого общения была ограничена в братстве. И, собственно, именно меры, которые были приняты Неплюевым, в этом смысле они-то и спасли братство от гибели, от разложения, и этот удивительный феномен просуществовал около 40 лет. Неплюев пишет, что обособление есть пророчество о таком глобальном разделении добрых и злых в человечестве и в человеческой истории. Чтобы это пророчество понять, надо внимательно прочесть Апокалипсис. И именно в Апокалипсисе, как считает Неплюев, рассказывается, что в результате страшных социальных потрясений в человечестве произойдёт разделение на добрых и злых, и добрые образуют тысячелетнее Царство Божие, и будут тысячу лет праздновать с Христом, а злые будут в то же время жить на земле и, в конце концов, по прошествии этого тысячелетия, устроят некий бунт. Это такое достаточно смелое и своеобразное толкование Апокалипсиса, но, в общем-то, очень интересное.
Ещё одно понятие, тоже, надо сказать, замечательное, которое выводит Неплюев. Это дисциплина любви. Очень сильное понятие, ибо без обладания дисциплиной любви, общество любви жить не может. Каждый член такого сообщества должен иметь дисциплину любви. Так что же это такое? Дисциплина любви – это когда человек сознательно, по любви жертвует своим, своими интересами ради интересов общинных, ради интересов братских, ради целого. В советское время говорили: прежде думай о Родине, а потом о себе. Неплюев считает, что это важнейшее качество христианина. Без этого качества никакое братство просто невозможно. И в своих школах Неплюев прежде всего учил дисциплине любви, умению подчинять свои хотелки, свои интересы интересам братства, интересам целого. А кто этому научиться не мог, кто свой эгоизм всё-таки ставил на первое место, какими бы умственными способностями и какими бы талантами этот человек ни обладал, он для братства не годился. И такие люди быстро понимали, что они в братстве просто существовать не могут. Не могут, и всё там. И эти люди либо сами уходили, либо, если они начинали мутить воду, то братство их из своей среды изгоняло.
В связи с этим Неплюев выдвигает очень интересную, замечательную теорию, так называемую теорию трёх сил. На чём вообще держится общество. Общество, его стабильность, может держаться только на трёх силах. Это первая сила – сила в прямом смысле, принуждение. Общество может держаться на принуждении, какое-то время. Вторая сила: корысть. Общество может держаться на денежном интересе, корысти. И, наконец, третья сила. Это любовь. Настоящее подлинное христианское общество – оно держится на любви. Недаром Неплюев называл любовь цементом, который скрепляет всех в единое целое. Любовь, именно любовь разрешает все противоречия в социуме, и, прежде всего, главное противоречие: между индивидом и обществом. Вот с помощью вот этого тезиса дисциплины любви.
Хотя, в общем-то, возможно, да, и, к сожалению, в большинстве своём, общество держится на двух других силах. Тоталитарное общество держится на принуждении. А общества капиталистического типа, они держатся на корысти. И ничего, существуют себе. Однако, жить в таких обществах… ну, в общем-то, лучше в них не жить. Это ниже человека, существовать в такого рода обществах. Ну, и конечно, в реальных обществах, эти вот три общества — некие идеальные типы, в реальных обществах всё перемешано: там существует и любовь, которая существует на социальном уровне, которая даже записана, зафиксирована в законах. Существует и принуждение. И существует, неизбежно существует и личный интерес, корысть. Всё дело в соотношении этих сил: чем больше любви, тем, естественно, общество лучше.
Неплюев создал своё братство. После определённого этапа становления, о котором я вам рассказывал в прошлый раз, братство стабилизировалось, стало развиваться и в социальном плане, и в духовном плане, и в хозяйственном плане, стало и по жизни идти дальше. Но Неплюев отлично понимал, что одно братство погоды не делает. Чтобы изменить Россию, одно братство ничего сделать не может. Нужна сеть братств. Нужно, чтобы эти, такого рода трудовые братства организовывались бы повсеместно, на разной основе: где-то в студенческой среде, в среде творческой интеллигенции, в рабочей, в крестьянской и т.д. Эти братства должны быть объединены не только единой идеей, они должны общаться друг с другом, должны быть объединены в некую сеть, иметь центральный орган. Это всё Неплюев называл: Всероссийское трудовое братство. Вот такая великая идея, которую Неплюев попытался реализовать. Стал устраивать собрания, в которых он идею Всероссийского братства начал проповедовать. Стал искать единомышленников. В Киеве были проведены такие собрания, там вроде люди поняли, что Неплюев хочет сделать. Образовались единомышленники, многие ему аплодировали. Но, по скромности, Неплюев тогда в оргкомитет вот этого образования не вошёл. И, собственно, всё рассыпалось, ничего не получилось. Люди поговорили, поаплодировали и разошлись.
Вторую попытку он уже сделал в столице, в Санкт-Петербурге. Тоже ему много аплодировали, тоже вроде люди не стали образовываться, и там ничего не получилось. И, кроме того, на беду, Неплюев в Санкт-Петербурге простудился, приехал в свой Воздвиженск. Простуда переросла в какой-то очень зловредный грипп, и он, проболев месяц, умер. В результате из затеи Всероссийского трудового братства ничего не получилось. А Неплюев считал, что это как бы некий альтернативный образ развития России. Собственно, он в этом видел единственный способ спасения России. Это был 1906-й — 1907-й год. Только что отгремела первая русская революция, и Неплюев прочувствовал, что значит революция, что значит анархия, и очень хорошо прочувствовал, на собственном братстве. Он предрекал, что это не последняя революция в России, что причины революции не исчерпаны: ещё будут в России катаклизмы, если Россия не пойдёт по пути создания вот такого рода христианских трудовых братств. Этому должны были, по мысли Неплюева, способствовать все слои русского общества: и власть государственная, и богатые люди, промышленники и купцы, и простой народ, и духовенство. Вот такая была программа.
Ещё одна очень интересная неплюевская идея. А все идеи – Неплюев не был теоретиком – он все свои социальные религиозные идеи выстрадал на примере своего братства. Он их опробовал, он их прочувствовал, и вот ещё одна его идея, тоже необычная, идущая в разрез с общепринятой христианской практикой – это отрицание обычной благотворительности. Он обычную благотворительность называл: бессистемная благотворительность. И противопоставлял вот такой бессистемной благотворительности идею братства трудового, в котором, как он считал, реализуются все виды благотворительности. Обычно рассматривают милостыню как высшую христианскую добродетель. Помните, когда я говорил о Златоусте, и Златоуст превозносит милостыню как никто из святых отцов. Однако, для Златоуста настоящая милостыня – это в пределе, когда все отдадут всем всё. Вот это милостыня в идеале. И вот такая милостыня, по мысли Златоуста, привела к первой христианской Иерусалимской общине. А обычная милостыня, она ничего в социальном смысле изменить не может. Да, она полезна дающему, потому что умягчает его душу. Причём, больше полезна дающему, чем принимающему. А принимающий, как говорит Златоуст, получит милостыню, а на следующий день этот человек опять есть хочет. Опять вы дадите. И так до бесконечности. Неплюев считал, что это вот такого рода милостыня – это никуда не годится. Это просто безобразие. Это просто бездарное распыление средств, которое никуда не идут – всё уйдёт в песок. Самые большие капиталы легко можно вот так на милостыню разбазарить, и всё без толку будет. Этой милостыне он противопоставлял братство, и говорил: если есть капитал, его надо использовать разумно, правильно, хорошо, создав вот такое трудовое братство любви.
Неплюева очень резко критиковали именно за этот пункт. Само братство, как организация, благотворительностью не занималось. То есть, были окрестные крестьяне, но, братство, несмотря на то, что оно стало в конце концов достаточно богатым, крестьян окрестных не одаривало, и вообще подобной благотворительностью не занималось. Буквально все, которые приезжали к Неплюеву, начинали его учить: «Ну как же вы, вы же, собственно, не христиане, раз вот такой благотворительностью не занимаетесь. Ведь милостыня – это первый признак подлинного христианина. Получается, что вы любите только вот своих, а вы любите всех. Вот тогда вы будете подлинными христианами».
На это Неплюев отвечал: «Я с распростёртыми объятиями готов принять любого окрестного крестьянина, который хочет по-братски жить. И были случаи, когда крестьян в братство принимали. Правда, эти крестьяне, пожив годик-два-три, из братства уходили. Пожалуйста, приходите. Но живите, как живёт братство, по-братски, как должны жить подлинные христиане. Но я же вижу, что окрестные крестьяне вовсе к этому не стремятся. Их идеал совершенно другой. Они хотят выбиться в люди. Да, они бедные сейчас, но они хотят стать побогаче, построить дом хороший, прикупить землицы. А земли будет много — значит, нанять батраков эту землю обрабатывать. Вот это у них называется выйти в люди. Стать кулаком. А после, может быть и больше – стать очень богатым человеком. Так что, я буду раздавать братские средства вот на такого рода идеалы, на такого рода деятельность? — Нет, не буду, извините».
Что можно об этом сказать? В общем-то, на мой взгляд, здесь Неплюев прав, но не на 100 процентов. В принципиальном плане он, безусловно, прав. Но в плане тактическом он, в общем-то, где-то ошибался. Дело в том, что в результате этого отношения между братством и окрестными крестьянами были далеко не безоблачными. Я уже говорил, что в Первую русскую революцию эти самые крестьяне очень хотели братским имуществом поживиться. Просто разворовать его. Или сжечь, на худой конец, если разворовать не удаётся. И братчики с ружьями, так сказать, 24 часа в сутки братские имения охраняли. Были случаи, когда братчики вызывали полицию, вызывали казаков, потому что сами они увещевать этих крестьян не могли. Понимаете, в чём дело: человек, он не может сразу стать святым. И эти окрестные крестьяне – они не такие уж плохие. Но они не могут сразу допрыгнуть до того уровня, который нужен был Неплюеву. Человек по каплям выдавливает из себя грех, и надо ему в этом пути восхождения по ступеням совершенства помогать. И, в этом смысле, милостыня вот такая, обычная, на мой взгляд, окрестным крестьянам очень бы помогла. Они стали бы иначе относиться к братству. А после бы и поняли, наконец, и цели братства. И, возможно, история братства пошла бы иначе. Но Неплюев в этом вопросе был ригорист.
И последнее, о чём я расскажу. У меня нет времени говорить об отношении Неплюева к социализму, или к крестьянской общине. А скажу я вот о чём. В 1906 году началась подготовка к всероссийскому церковному Собору. Было организовано так называемое Предсоборное присутствие, в котором обсуждались всякие идеологические и организационные вопросы будущего Собора. Собор много обсуждался в печати. И Неплюев тоже стал участвовать в этом обсуждении, написал статью о том, какова же должна быть программа этого будущего Собора, что Собор должен делать, и что он должен решить. Программа эта по-своему интересна. Неплюев говорит, что главное дело Собора это не организационные разные решения. Это всё не важно. Главное дело Собора – это покаяние. Покаяние в чём: в том, что наша русская Церковь забыла верховный закон христианского откровения. Он вот буквально так жестко это и формулирует. Да, он считает, что Церковь наша русская не находится в должном порядке, она забыла главное, основное в христианстве: забыла дело любви. Да, службы совершаются. Да, храмы строятся. Да, в монастырях живут монахи. Да, есть у нас приходы. Люди стоят на литургии, исповедуются, причащаются. А любовь куда-то уходит, она на втором плане. И Неплюев считает, что возрождение любви жизненно, просто жизненно необходимо именно для России. Если это не изменится, то катастрофа для России и для Русской церкви неизбежна. И в этом он оказался пророком. Нужно, чтобы покаялись все, и духовенство, и миряне. Духовенство должно покаяться в том, что оно не учит паству вот этому верховному закону христианского откровения должным образом. И, более того, что духовенство смотрит сквозь пальцы на проявления зла среди пасомых. И даже он говорит, что иногда духовенство даже благословляло вот эти погромы барских усадеб, петуха, которого пускали крестьяне. Это, мол, вообще просто ни в какие ворота не лезет. А миряне — ну, во-первых, миряне - они играют разную роль в государстве. Миряне это и государственная власть, это и купцы, промышленники, богатые люди, люди с капиталом. Это и простой народ. Каждый из них может по-разному участвовать в этом покаянии. Но главное, что миряне забыли свои права и обязанности. Они перестали должным образом активно участвовать в жизни Церкви, а стали пассивным элементом. Перестали образовывать вот эти братства. Да, есть приходы, но люди приходят туда, каждый по своему графику, что ли, исповедуются, причащаются. Они не составляют единого организма. И миряне совершенно пассивны, они ничего не решают в Церкви. Хотя, казалось бы, по любви, настоящий церковный Собор должен состоять как из духовенства, так и из мирян. И, более того, мирян из всех российских сословий.
Мысли о церковном Соборе Неплюев изложил в специальной статье. Те же самые мысли он высказывал и перед профессурой Санкт-петербургской духовной академии. Но совершенно на Церковь это мнение Неплюева никоим образом не повлияло. Церковный собор в 1906 году так и не был созван, а был созван, когда уже, в общем-то, было поздно – в конце 1917 года. И никакого покаяния на этом Соборе не было И революция Октябрьская произошла, кстати, во время работы того Собора.. А, кстати, именно 25 октября, во время штурма Зимнего, Собор обсуждал знаете какой вопрос? Обсуждал вопрос, сколько из церковной прибыли должен получать клир, сколько священник, сколько диакон, а сколько должны получать чтецы... И только после, когда вышли декреты Советской власти об отделении Церкви от государства, Собор вдруг обнаружил, что всё резко, неожиданно и трагично изменилось в жизни Церкви.
Ну, на этом я закончу.

 Отправлено: 16.07.14 22:08. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/lecSV_13.htm

Николай Сомин

Лекция 13: Социальная доктрина католической церкви

от 27.11.2013:

Мы продолжаем цикл исторических лекций, и эта лекция будет посвящена католической социальной доктрине. Если православие в основном склонно к мистике и созерцанию, то католичество больше тяготеет к учительству и деятельности, поэтому социальные вопросы в сфере католической всегда были в зоне повышенного внимания. Можно даже утверждать, что католичество является социально-ориентированной конфессией. И вот оно выработало так называемую католическую социальную доктрину, которая стала составной частью католического богословия. Там она имеет статус части антропологии.
Католическая социальная доктрина – вещь очень развитая и имеет большую историю. Я сегодня расскажу только о каких-то основных моментах, потому что считаю, что на эту тему достаточно только одной лекции. Но вот что самое интересное и самое характерное. Помните, я вам рассказывал о церковных парадигмах, отношении к имущественной проблематике, и мы их насчитывали несколько: святоотеческая парадигма, общепринятая парадигма, протестантская этика и некоторые другие.
Самое интересное в том, что католичество все эти ступени проходило. Долгое время, по крайней мере, в теории оно исповедовало святоотеческое отношение к имущественной тематике. После оно прыгнуло вниз и стало исповедовать общепринятую доктрину. А после, уже в наше время оно ступило еще вниз, и фактически сейчас оно исповедует протестантскую этику, и между католическими авторами и авторами протестантскими, когда речь идет о всякого рода имущественных вопросах, разницы практически нет никакой. Вот такие любопытные шаги по лестнице вниз, прямо таки шаги вниз в преисподнюю. Давайте по порядку.
Сначала католики, еще до отделения от православия (когда формально обе Церкви были вместе, составляли единую Церковь, но все же имелись определенные довольно значительные различия как обрядовые, так и догматические, между восточной и западными частями), достаточно твердо исповедовали святоотеческий подход к имущественной этике. Например, святой папа Григорий Двоеслов. Он почитается и у нас в православии как автор Литургии Преждеосвященных Даров, и также он очень почитаем у католиков. Он писал: «Земля принадлежит всем людям вообще, и поэтому она приносит и плоды для общего употребления всех людей». Вот это такой вполне святоотеческий взгляд. Католический святой Исидор Сельвинский (тоже, как и Григорий Двоеслов, седьмого века) считает, что общее владение всеми вещами, общая собственность соответствует единому естественному закону, единому для всех народов, и установленному побуждением природы, а не каким-то соглашением.
Это мнение стало повсеместным в трудах католических теологов раннего средневековья. Здесь я должен пояснить, что довольно рано, где-то в VII-VIII веках у католиков установилось учение о трех законах. Это означает, что христианин живет одновременно в пространстве трех законов. Во-первых, закон сверхъестественный, божественный закон, по которому христианин получает от Бога благодать. Во-вторых, как человек и психофизическое существо, христианин живет по естественному закону, под которым понимаются безгреховные склонности, которые заложены в природу человека Богом: чувства голода, холода и пр. И, наконец, третий, позитивный закон, который не от Бога, а который устанавливают сами люди для своего проживания. Так вот, получается, что общность имуществ относится именно к естественному закону. Однако о естественном законе, в силу падшести человеческой природы, говорить часто было трудно. Поэтому католики это учение модифицировали и стали говорить о вторичном естественном законе, по которому живет уже человек падший, человек после грехопадения. Этот закон, так сказать, достаточен для спасения. Так вот, с точки зрения Исидора Сельвинского, общность имущества свойственна именно вот этому вторичному естественному закону или, как еще говорили католики, всеобщий закон JUS GENTIUM. По Исидору Сельвинскому общность имущества принадлежит закону JUS GENTIUM, значит, тем более, первичному естественному закону.
И дело нестяжания, и общность имущества поддерживались в католической среде и многими католическими орденами. Скажем, Бенедикт Нурсийский, основатель западного монашества, вообще запретил употреблять слово «мое», разрешалось только «наше». В ордене августинцев, например, утаение факта подарка приравнивалось просто к воровству, и так далее.
В этом смысле очень интересен и знаменателен такой известный католический святой как Франциск Ассизский. Вообще, надо сказать, это личность замечательная. Это сын очень богатого торговца, , заводила местной молодежи, человек очень благородный, поэтический, все время пел песни трубадуров. Вдруг с ним что-то произошло, он поругался с отцом, отдал ему все свое имущество, включая богатую одежду, сказал, что теперь отец его – Иисус Христос, и начал странствовать по стране и прославлять бедность. Он даже говорил «царица нищета» и пел ей песни. Причем это было настолько искренне, настолько это шло от сердца, что люди, видя это все, стали следовать его примеру и вскоре образовалась целая бродячая компания. И вообще, Франциск Ассизский прославлял бедность не ради аскезы, а ради любви к ближнему, что характерно. Однажды он отдал свой плащ бедняку, сказав, что он просто ему нужнее. Он считал, что мы любую вещь имеем в собственности только до тех пор, пока не увидим где-то еще более бедного человека, и тогда мы должны эту вещь отдать. Он отдал бедной вдове даже Евангелие. Необходимо понимать, что в то время книги были рукописными и очень дорого стоили.
Он решил как-то узаконить положение своей компании, написал устав и пошел к папе его утверждать. Здесь католические историки рисуют разные интересные рассказы об этой встрече. С одной стороны, Иннокентий III (представьте себе великого инквизитора у Достоевского) – человек, который короновал многих королей в Европе. И вот приходит к нему босой человек, совершенно неизвестный. Сначала папа над ним посмеялся, сказав, что ты настолько грязный, что твое место среди свиней. А Франциск буквально исполнил это, и неделю провел среди свиней, и после пришел к папе еще более грязный и еще более вонючий, и сказал: «Я исполнил твое повеление и снова обращаюсь к тебе с той же мольбой». Папа сначала лишился дара речи, а после увидел, что перед ним настоящий святой, человек удивительного беззлобия и поразительного смирения, и подписал ему этот устав. С тех пор появился орден францисканцев-католиков, который имеет большую историю, разделяется на несколько ответвлений: мужской орден меньших братьев, затем женский орден кларисс (в честь святой Клары, которая стала подражать Франциску: она тоже убежала от своих богатых родителей).
В середине XIII века появился известный схоласт, тоже католический святой – Фома Аквинский. Он-то как раз все переиграл и спустил католическую доктрину на ступень ниже. Фома Аквинат – тоже личность очень интересная. Я люблю рассказывать о людях, потому, что мне кажется, что иногда сами люди даже интереснее, чем их идеи. Так вот, Фома, сын графа, родился в графском замке. Знаете, бывают люди очень умные, очень спокойный и очень толстые. Вот это – Фома Аквинский. Он стал доминиканцем и, в общем, всю жизнь думал и занимался богословием. Времени он никогда не терял: бесконечные диспуты, мыслительная работа, написание трактатов. Про него рассказывают такой любопытный эпизод. Его пригласили к королю: там целое сборище, все вьются вокруг короля, а он где-то тихо сидит и вдруг как ударит кулаком по столу. «Вот аргумент против манихеев!» - вскричал он. Все рот разинули, скандал! А король к этому отнесся нормально, сказал, что мы вот тут мирскими делами занимаемся, а вот этот человек – все время о Боге думает. После он помогал в публикациях сочинений Аквината, который не дожил и до 50 лет. Впрочем, Фома прожил только 44 года. Умер он при следующих обстоятельствах. Папа порекомендовал поехать на так называемый Лионский собор – там была важная встреча с православными. Поскольку Фома был человек очень послушный, он поехал. Обычно католические монахи ходят пешком, но его, в порядке исключения (больной, толстый, знаменитый) повезли на лошади. И он наткнулся на сук, который низко рос, свалился с лошади, сильно ударился. Его отнесли в ближайший монастырь, где он и умер.
Так вот, Фома Аквинский – автор знаменитого трактата «Сумма теологии». Этот трактат у католиков идет на втором месте после Библии. В этом трактате есть небольшой кусочек, посвященный имущественной проблеме. Он написан достаточно коряво, но, в конце концов, теологи расшифровали смысл того, что хотел сказать Фома. Смысл такой. «Да», - говорит он, - «общность имущества и общее предназначение благ, мы этого не отрицаем, но общность имущества надо понимать не в смысле общей собственности, а в смысле частной собственности, которая, тем не менее, принадлежит всем». Так сказать, в смысле народного капитализма. В самой идее общей собственности Фома Аквинский никакого идеала, никакой высоты не видел, а наоборот – видел в этом устроении недостатки. Он считал, что еловеку позволительно владеть имуществом частным образом на правах собственности. Почему? Потому, что об общем никто не заботится, а о частном, своем все радеют. При частной собственности, в общем-то, больший порядок, и больше мира между гражданами. Потому что, из-за общей (ничейной) собственности все начинают ругаться, хотят ее присвоить себе. Вот такие соображения, очень похожие на позицию Аристотеля по этому же вопросу. Это неудивительно, поскольку Фома Аквинский был поклонником Аристотеля, и его теория – это такой христианский вариант переложения Аристотеля.
Фома приводит и дополнительные аргументы. Аргумент социальный: частная собственность организует общество, выстраивает его социальную структуру. Аргумент гедонистический: обладание частной собственностью приносит человеку радость. Аргумент этический: владение собственностью позволяет давать милостыню, а милостыня – это высочайшая христианская добродетель. Здесь Фома повторяет такой старый аргумент, который первым провозгласил еще в конце II века Климент Александрийский – о том, что давать милостыню можно только из своего, поэтому, если милостыня – высокая добродетель, частная собственность – вещь тоже очень хорошая. И, наконец, аргумент библейский: частная собственность освящена Богом. Например, заповедью «не укради». Вообще-то о сомнительном качестве этих аргументов мы уже говорили.
Что касается самих принципов разделения собственности, то они относятся уже к позитивному закону, и поэтому должны уточняться, корректироваться и совершенствоваться Относительно способов вступления в собственность Фома считает не грешными только два – присвоение ничейного и труд. При стихийных бедствиях, например, он считал допустимым и даже правильным отвергать сам принцип частной собственности и просто брать то, что есть.
Фома немножко был и политэкономом. Он, например, рассуждает о цене на товар. И рассуждает, надо сказать, не по-марксистски. На цену, по Фоме Аквинскому, влияют разные факторы, такие как: натуральная стоимость вещи, затраты на изготовление (труд), полезность и редкость вещи, и, наконец, субъективная привлекательность для покупателя. Надо сказать, вполне современный взгляд. Цена, по Аквинату, может быть: 1) справедливая, то есть природная, без прибыли, 2) цена рыночная, включающая прибыль, и 3) цена спекулятивная, включающая нечестную прибыль, с намерением нажиться за чужой счет. Первые две цены он считал допустимыми, а третью цену он отвергал.
Итак, учение Фомы Аквинского, которое было достаточно быстро принято всей католической церковью, стало поворотным пунктом. Фактически произошел переход со святоотеческой концепции на общепринятую концепцию. Почему так получилось? Во-первых, XIII век: в мире давно уже существуют зачатки капитализма, такого буквально настоящего. Например, итальянские портовые города Венеция и Генуя в то время были самыми настоящими центрами капитализма с банками, купцами с кредитами, с настоящим торговым и финансовым капитализмом. То же самое и Флоренция в Италии. Кстати, епископ Флоренции Антонин Флорентийский очень быстро понял перспективность теории Фомы Аквинского и ее пропагандировал. Он писал, что простой ссудный процент во всяком виде запрещен, но прибыль на капитал во всяком виде дозволена: вытекает ли она из торговых дел или ссудного закладного предприятия, или она извлекается из транспортного предприятия или путем участия в предприятии. И Антонин со знанием дела говорит о скорости оборота капитала для повышения прибыли. Но капитализм наступает и, в общем-то, вскоре постепенно католики начинают признавать реалии капитализма. Рим в XVI веке признает займы с низкими процентами и законность взятия ренты.
Но были причины вот этого перескока в общепринятой доктрине, и, так сказать, внутри самой церкви. Да, первые монастыри были нестяжательными, но они очень быстро превращались в хозяйственные центры, обрастали хозяйством и зависимыми от них деревнями, крепостными крестьянами. На Западе это было очень сильно развито. Например, знаменитое аббатство Клени разрослось по всей Европе и имело громаднейшее хозяйство. Аббатство Сен-Жермен владело десятью тысячами душ крепостных крестьян и огромными земельными владениями. Хотя, конечно, все это было вроде бы в общественной собственности, а общественная собственность не так развращает, как частная. Но все равно, этот эффект есть, и особенно для монахов он нежелателен. Духовная жизнь в такого рода богатых монастырях, как правило, падает.
Кроме того, католики все время боролись за независимость от светской власти. Если православные стремились к симфонии с государством, то католики пошли по другому пути – они хотели быть над государством, над королями, хотели ставить королей. И не удивительно: католическая церковь – она одна, а государств в Европе много. И, во всяком случае, папы все время проводили такую политику, так что фактически началось противостояние, война со светской властью. Например, война за инвеституру: такой вопрос, кто должен ставить епископов и прелатов – священная папская власть или власть местная, государственная власть? Вокруг этого началась война. А война требует денег, да и вообще, что дает независимость? Независимость дает большое количество денег. Поэтому идеалы нестяжательности к тому времени, к XIII веку, уже совершенно перестали быть актуальными: и сама католическая церковь внутри жила по другим законам, и мир жил по другим законам. И, вполне естественно, Фома Аквинский просто немного привел в соответствие теорию и практику. Хотя привел в соответствие не до конца, потому что для капитализма и общепринятая доктрина плоха. Капитализм требует протестантской этики.
Далее. В качестве некоей альтернативы официальной позиции католической церкви появились вот эти самые «Утопия» Томаса Мора и «Город Солнца» Кампанеллы, как реакция на общепринятую доктрину. Но они представляли собой такое, что ли, маргинальное течение в католичестве, и в окончательный синтез, в католическую социальную доктрину они не вошли.
В XIX веке (я, так сказать, прыгаю) католическая социальная мысль уже вплотную сталкивается с капитализмом, с тотальным капитализмом, который захватывает всё и вся. И католики уже даже не пытаются его сдерживать. А, вообще говоря, всегда католическая церковь, благодаря своей оппозиции – она как бы сдерживала развитие капитализма в католических странах. И, собственно, поэтому появились определённые ножницы между странами: протестантскими, которые в смысле развития капитализма убежали дальше, и странами католическими. И в XIX веке такие наиболее католические страны как Испания и Италия в экономическом смысле отставали, например, от Германии и Англии. В XIX веке капитализм победил бесповоротно. И католическая церковь уже ничего против него сделать не может. Она занята лишь тем, чтобы как-то сгладить острые углы капитализма, как-то нивелировать его наиболее вопиющие негативные стороны. Это предлагалось делать либо установлением такого консенсуса между капиталистами и рабочими, либо в виде повышения культурного уровня рабочих, открытия школ, помощи семьям рабочих, либо с помощью организации «религиозных профсоюзов», которые, тем не менее, боролись бы за права рабочих.
И, в конце концов, эти все тенденции были суммированы, и 15 мая 1891 года вышла знаменитая энциклика «Rerum Novarum», что в переводе с латинского означает «Новые вещи» или, в другом переводе, «Новые веяния». Автор этой энциклики – папа Лев XIII-й. Очень известный папа, который, кстати, томизм, то есть учение Фомы Аквинского, провозгласил официальным учением католической церкви. Папа написал много энциклик, но вот эта – «Rerum Novarum» – оказалась самой знаменитой. И во многом это был, что ли, прорыв.
С тех пор эта дата – 15 мая – у апологетов католической социальной доктрины вроде как 7 ноября – начало зарождения католической социальной доктрины.
Что же это за энциклика? С самого начала папа резко осуждает всякие там теории коммунистов и социалистов и утверждает незыблемость частной собственности. Он уже в первых строках пишет: «Однако предложения эти (то есть социалистов – прим. лектора) настолько непригодны, что, если бы выполнить их, рабочие пострадали бы первыми. К тому же – они несправедливы, ведь, следуя им, пришлось бы ограбить законных владельцев, ввести государство туда, где ему не место, и совершенно расстроить общественную жизнь». Три главных аргумента приводит папа в пользу частной собственности. Это, во-первых, аргумент от естественного права: что частная собственность освящена данным Господом естественным правом. Ну, это, так сказать, взято из Фомы Аквинского. Второй аргумент – о справедливости вследствие вложенного труда. Папа говорит, что тот, кто трудится – для него естественно и справедливо взять плоды своего труда в частную собственность. И третий аргумент – аргумент от семьи. Папа считает, что жизнь и процветание семьи в условиях общественной собственности невозможно. Семья должна обладать своей семейной, а, стало быть – и частной собственностью. И он продолжает: «Отсюда явствует, что главное основание социализма – общность имущества – следует всецело отвергнуть, ибо это причинило бы вред именно тем, кому должно было бы принести пользу». И папа даже в сердцах восклицает, что «доводы эти столь очевидны, что просто удивительно, как могли ожить противоположные мнения». Тем не менее, сами знаете: противоположные мнения всё время оживают.
Что же предлагает Лев XIII взамен? Он предлагает определённую положительную программу. Он говорит, что противостояние между рабочими и капиталистами – это нонсенс, недоразумение, так быть не должно. Ведь и рабочие, и капиталисты, вместе делают одно общее дело: производят всякие блага. Поэтому им, собственно, и делить нечего, и ссориться совершенно не надо: должен быть нравственный союз между рабочими и капиталистами. И этот союз должен оставаться не только на нравственном уровне. Он должен быть подкреплён определёнными общественными учреждениями, в рамках которых рабочие и капиталисты собирались бы, обсуждали бы общие проблемы, находили бы консенсус и, тем самым, реализовывали бы вот этот нравственный союз.
Более того, государство не должно стоять в стороне от этого процесса. Именно оно должно организовать эти общественные учреждения – корпорации. Правда, слово «корпорации» в этой энциклике не произносится ещё, но в более поздних энцикликах слова «корпорации» и «корпоративный строй» уже произносятся вовсю.
И, наконец, последнее: церковь не должна оставаться в стороне от этого процесса. Она должна активно участвовать здесь и способствовать организации этих корпораций. Папа даже говорит, что все усилия будут тщетными, если церковь останется в стороне.
Эта энциклика произвела на общественность сильное впечатление, потому что впервые в своей истории церковь повернулась лицом к социальным проблемам, чётко высказалась о них и предложила свою программу урегулирования социальных противоречий. Позже, конечно, эта энциклика не всем понравилась. Её ругали: с левых позиций – социалисты, с правых – консерваторы. Но, в общем, главная идея, главная изюмина этой энциклики заключена именно в корпоративном строе, в идее вот такого компромисса, даже нравственного союза между рабочими и предпринимателями под эгидой государства и под эгидой церкви.
Самое интересное, что корпоративная идея вскоре была реализована. Но не на религиозной основе, а на основе национальной. И была реализована в той же Италии. Муссолини – вот он и организовал вот эти самые корпорации под эгидой государства. Он обратился к нации, к капиталистам и рабочим и сказал: помилуйте, вы – итальянцы, и вы –
итальянцы, и неужели вы не можете договориться между собой. Я вам помогу это сделать! И, действительно, в Италии в 20-30х годах эти корпорации работали. Там как-то договаривались, они устанавливали уровень заработной платы, договаривались о ценах на основные продукты. Конечно, под серьёзным нажимом государства. В общем, эта схема худо-бедно работала.
После, в 30-х годах, была очень интересная энциклика, «Quadregesimo Anno» она называлась, «Сороковой год». Я здесь из-за недостатка времени её пропускаю. И, вообще, все энциклики папские, посвящённые социальному вопросу и, вообще, как-то развивающие социальную доктрину, издавались в честь «Rerum Novarum», к какой-то её годовщине. И вот энциклика «40-й год» была издана в 1931-м году, в честь сорокалетия «Rerum Novarum». Дальше была, правда, не энциклика, а радиопередача – в 1941-м году, в честь 50-летия – это уже Пий XII. Дальше, в честь 70-летия, папа Иоанн XXIII-й издал энциклику, после – в честь 80-летия. В общем, далее католическая доктрина прирастает папскими энцикликами. Многие папы на эту тему писали.
Если в «Quadregesimo Anno» идея корпоративного строя была очень ярко прописана, то уже после войны такие слова произносить было неудобно. Потому что корпоративный строй связывался с фашизмом. Да и международная обстановка изменилась: появился социалистический лагерь, социализм рос, усиливался. И появилась такая тенденция: папы стали с социализмом немножко заигрывать. Хотя они твёрдо произносили неизбежность и необходимость частной собственности, но уже вполне лояльно относились к немарксистским видам социализма.
И так продолжалось до краха нашего советского социализма. И в 1991-м году, в честь столетия «Rerum Novarum», известный вам папа Иоанн Павел II – поляк Войтыла – издал энциклику «Сеntesimus Annus» - «Сотый год»? rоторая подвела очередную черту за целым этапом развития католической доктрины. 1991-й год – это, увы, развал социализма в СССР. А в странах социалистической демократии это произошло раньше – в 1989-м году. Папа и начинает свою уже знаменитую энциклику – она сейчас очень известна – именно с этого знаменательного события – с крушения социализма. Он говорит, что лекарство было хуже болезни, ибо социализм, уничтожив частную собственность, свёл человека к совокупности общественных отношений. Что, конечно, никуда не годится. Дальше он очень интересную фразу произносит насчёт Второй Мировой войны. «Вторая Мировая война должна была вернуть свободу и восстановить права народов. А завершилась, не достигнув этих целей. Собственно говоря, для многих народов, особенно для тех, кто больше всех от неё пострадал, всё вышло наоборот. И плодотворный переход к более демократическому и справедливому строю задержался до 1989-го года». Иначе говоря, папа завуалированно говорит, что Мировую войну-то мы делали, чтобы уничтожить Советский Союз, чтобы ликвидировать социализм, а вот поди ж ты – вышло не так, как мы хотели, вышло всё наоборот. И пришлось этого момента ждать аж до 1989-го года. Папа Иоанн Павел II, конечно, лютой ненавистью ненавидел коммунизм, социализм, и всё время работал на развал социалистического лагеря. И он даже в этой энциклике во многом «честь» развала социализма приписывает католической церкви. То есть себе.
Папа говорит, что «ещё недавно многие верующие пытались найти заведомо невозможный компромисс между марксизмом и христианством». Немножко язвительно говорит, что теперь, мол, всё, теперь это исключено, все колебания закончились и капитализм, хвала Богу, победил. Поэтому энциклику «Сеntesimus Annus» можно назвать «энцикликой победившего капитализма».
Разделавшись, так сказать, с социализмом, и имея за плечами главный аргумент – развал социалистического лагеря – папа уже переходит к теоретическим вопросам. Он снова утверждает незыблемость частной собственности. Но приводит новые аргументы, которых почему-то не было в предыдущих энцикликах. Это, во-первых, аргумент о свободе и достоинстве человека. Он пишет: «Если у человека нет ничего своего, и он не может заработать на жизнь, проявив свою инициативу, он зависит от социальной машины и тех, кто ею управляет. Тогда ему труднее представить своё достоинство как личности и строить подлинно человеческое общество». То есть социализм тоталитарен, он унижает человеческое достоинство, а вот капитализм – нет. Наоборот, он даёт человеку проявить своё достоинство, проявить свою инициативу.
Другой аргумент – правда, такой не первой свежести – отсутствие стимула к труду при социализме и, соответственно, неэффективность социалистической экономической системы. Он пишет, что второй фактор кризиса – «бесспорно, в неэффективности экономической системы, которую надо рассматривать не только как техническую проблему, но как, главным образом, следствие нарушения человеческих прав на инициативу, на собственность, на свободу в области экономики».
В общем, папа, конечно, как и все остальные папы, далеко не прост. Он, так или иначе, видит недостатки капитализма. Он говорит, что в третьем мире капитализм приводит к эксплуатации, а в мире «цивилизованном» он приводит к отчуждению. Однако это всё-таки отдельные недостатки. А главное – в западном обществе преодолели эксплуатацию. По крайней мере ту, о которой писал Карл Маркс. А отчуждение, которое выражается в индивидуализме и потребительстве – да, это плохо, но это отдельные недостатки, с которыми можно и нужно бороться. Зато, пишет Папа, «у современной деловой экономики есть положительные стороны. Основа её – свобода человека, осуществляемая в экономической сфере». Так что, несмотря на недостатки, современный капитализм, с точки зрения Папы, вполне приемлем. И католическая церковь этот современный капитализм благословляет, потому что «он даёт человеку свободу и позволяет личности развиваться». Тем самым фактически папа делает ещё один шаг вниз: он переводит католичество с общепринятой доктрины на позиции, равные протестантской этике: говорит о том, что капитализм – это ценность, и нам, христианам, надо держатся этих позиций.
Немножко о современности. Несмотря на то, что католицизм в лице Рима и, вообще, в лице всех основных его организаций очень хочет сотрудничать с капитализмом и очень хочет вписаться в его реалии, капитализм дал серьёзную оплеуху католичеству. Капитализм не особенно любит католицизм и за прошлое противостояние ему, и за нынешнее неполное понимание: до сих пор католицизм против ЛГБТ-сообществ, и твёрдо против. И это не нравится. И был нанесён удар. Есть такой Банк Ватикана. Финансовое предприятие, с одной стороны – вполне капиталистическое, в котором прокручиваются, то есть отмываются большие деньги. И за счёт этого отмывания хозяева получают хороший навар. До недавнего времени полным и безраздельным хозяином этого Банка был Ватикан, т.е. папа. Но это финансовому сообществу не понравилось. И они организовали скандал, который в западной прессе назывался как-то вроде «Ватиликс»-а. Там и криминал, и много другого якобы обнаружили. Суть в том, что западное финансовое сообщество захотело, чтобы этот банк работал по его правилам. И, по сути дела, чтобы Ватикан им не командовал. И, кажется, это удалось. Скандал был столь силён, что, во-первых, папа Бенедикт XVI-й якобы из-за этого ушёл на покой, назначив какого-то человека, ушлого в финансовых делах. И сейчас непонятно: или это полная сдача Банка Ватикана, или это попытка какого-то компромисса между финансовыми олигархами и Ватиканом.
Что касается нынешнего папы – Франциска (названного в честь Франциска Ассизского), то он говорит много красивых слов о бедной церкви, что надо бедным помогать. Но мне кажется, и не только мне, что особенно этим словам верить нельзя. Этот человек – выдающийся артист. Он может настолько красиво говорить, что да, ему начинают люди верить. Но вроде бы сейчас происходит мощная реорганизация Ватикана, Римской курии, и к каким результатам эта реорганизация приведёт – пока неясно. К тому же есть некая странная вещь: папу Франциска как-то причислили к 50-ти самым выдающимся евреям. Как это могло получиться – не знаю: он вроде не еврей. Но в этот список включают не только евреев, но и людей, которые еврейству как-то очень помогли. Вот такой любопытный момент, и, честно говоря, я не знаю, как его комментировать.

 Отправлено: 16.07.14 22:09. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/lecSV_14.htm

Николай Сомин

Лекция 14: Макс Вебер и протестантская этика

от 04.12.2013:

Сегодня у нас непростая лекция. Она посвящена протестантской этике, а точнее – работе известного немецкого социолога Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма».
Вообще, относительно самого имени Макса Вебера происходят какие-то удивительные вещи. В общем-то, он не христианин и даже – человек, не верующий в Бога. Но, тем не менее, его писания на ура принимаются и католиками, и протестантами, и православными.
Вебериана насчитывает огромное количество – тысячи – статей. И, вообще, имя Вебера ставят рядом с такими титанами как Эйнштейн, Фрейд, Маркс. В общем-то, Вебер был хороший учёный, но, сами понимаете, что каким бы хорошим учёным человек не был, но такой успех – он неспроста. Видимо, этот человек сделал очень большую услугу сильным мира сего. Поэтому он вот таким образом и раскручивается. А его работа «Протестантская этика и дух капитализма» необычайно популярна. Френсис Фукуяма вообще считает её самой известной социологической работой человечества. Вот так.
Но, прежде чем касаться этой работы, я, по обыкновению, расскажу о самом Максе Вебере. Вебер родился в 1864-м году в Германии. И родители его были такими типичными немцами. Отец – тоже Максимилиан Вебер (так что наш Вебер – Максимилиан Максимилианович) – был юристом, занимал государственные должности. И даже после был политиком, членом Рейхстага. А его родственники по отцовской линии были предприниматели, занимались производством и продажей полотна. В общем-то, в этом смысле фамилия Вебер, которая переводится как «ткач» – фамилия промыслительная. Дед Вебера был известным промышленником, дядя тоже был достаточно крупной фигурой. А мать Вебера – она из семьи Фаленштейнов – из интеллигенции, причём верующей интеллигенции. Сама она кальвинистка, причём очень либерального склада. И, в общем-то, в её кругу вовсе необязательно было верить даже в божество Иисуса Христа. Ну, а отец не был верующим, он был агностиком, и, человеком скорее такого гедонистического склада. Мать же – наоборот: человек духовный, утончённый, человек долга.
Вебер был в детстве вундеркиндом. Родители его были вполне обеспеченные люди, старались дать ему хорошее образование. У Вебера, кстати, было несколько сестёр и братьев. Он был старшим из детей в семье, а его следующий брат – Альфред Вебер – тоже стал известным социологом.
Вебер поступил в Гельдейбергский университет. Но в молодости жизнь засасывает, и он стал там типичным буршем. «Бурш» – это по-немецки просто «студент». У нас тоже были бурсаки – ученики бурсы, но у нас этим именем назывались ученики семинарии, а там – вообще студенты. Так вот, характерным для буршей были две вещи. Во-первых – бесконечные дуэли на шпагах. Поэтому сам Вебер брал уроки фехтования и множество раз дрался на шпагах. А во-вторых – бурш должен был уметь пить пиво в огромных количествах и не пьянеть. Всё это наш герой тщательно исполнял. И когда он появился дома, со шрамом не щеке, с во-о-от таким пивным животиком, возмущённая мать просто ударила его по щеке от возмущения. Но ничего: он взялся за ум, кончил университет, и, кажется, учился ещё некоторое время в других учебных заведениях, тоже знаменитых. Год был в армии зачем-то – ну, видно, нравилось ему это дело.
А после – он был человеком в общем-то очень талантливым и трудолюбивым –защитил диссертацию, стал доцентом в Берлине, женился на своей довольно близкой родственнице (Марианна Шниттгер, кажется, была её фамилия). Близкая родственница – это дочка двоюродной сестры. Но в этом, видимо, считалось ничего страшного: на двоюродной сестре жениться, в общем, было не очень, а на дочке – уже можно. Детей у них не было.
А карьера Вебера успешно продолжается. Он становится профессором в том же Гельдейбергском университете – профессором экономики. Но тут с ним происходит какая-то странная болезнь, не психическая, но нервная: он перестаёт спать. Он уходит из университета, жена его возит по больницам, по Европам. И это как-то помогает. Он возвращается к научной деятельности, правда – в роли чистого научного работника. Стал преподавать он уже после, снова стал профессором уже в самом конце жизни, в Мюнхене. А так – он возвращается к своей экономике, к своей социологии. Становится редактором журнала «Архив социальных наук» вместе со своим коллегой по Гельдейбергу Вернером Зомбертом (тоже имя весьма известное). И в этом журнале, в 1904-1905 годах, в двух выпусках публикует свою знаменитую статью «Протестантская этика и дух капитализма». Причём между публикациями двух частей прошёл почти год: Вебер в это время ездил в Америку, выступал там почти полгода с лекциями. И Америка ему необычайно понравилась. Особенно ему понравилась картина такого очень живого глобального человейника. Там люди активничают, продают, покупают, всё что-то там делают. Американцы – грубоваты, но достаточно благожелательны. Ему нравится, что они ноги забрасывают на спинку дивана и т.д., и он пишет, что «я со студенческих времён никогда так не веселился».
Хотя сам журнал был чисто научным, академическим, но статью заметили, и вокруг неё возникла полемика. И серьёзная полемика! Очень многие учёные того времени достаточно критично восприняли идеи Вебера. Причём настолько критично, что ему пришлось – правда, через десять лет – написать комментарии к этой статье. Подстрочные комментарии – 308 штук, причём объём этих комментариев был больше, чем основной текст статьи. В этих комментариях он мастерски защищался от всех нападок, но защищался очень выдержано, как настоящий учёный.
Статья посвящена вопросу влияния религии на экономику, а точнее – на экономическую хозяйственную этику. Сама постановка вопроса в то время, хотя она и носилась в воздухе, была достаточно новой. И вот эту жилу влияния различной религиозной ментальности на экономику Вебер и дальше в течение своей жизни разрабатывает. Поэтому статья, касающаяся протестантизма, была первой в ряду его работ. Первой – потому что он считал влияние протестантизма наиболее очевидным. И последней, ибо он считал, что этой статьёй он всё сказал, и тема, по сути дела, закрыта.
В связи с этим встаёт вопрос, насколько Вебер был верующим человеком. Биографы темнят. И из его писем тоже толком нельзя понять, верует этот человек, или нет. Во всяком случае, он с уважением относится к христианству, он очень хорошо знает христианство, различные его ответвления, лучше современных ему теологов. Однако взгляд на христианство у Вебера вовсе не верующего человека. Это – взгляд религиоведа, это взгляд, так сказать, с высоты, взгляд абсолютно объективный. Так что совершенно нельзя понять, сочувствует он христианству, или не сочувствует.
Причём эта объективность, а, скорее, маска объективности, была Вебером возведена в принцип. Он считал, что именно вот такой и должна быть настоящая социология: без примеси каких-то личных симпатий, без определённой идеологической точки зрения. Ни в коем случае! Он считал, что если вот такая точка зрения появляется – прощай, объективность. А, значит, прощай возможность действительно понять сущность происходящих процессов. И вот эту маску объективности он никогда в своей научной деятельности не снимал. Хотя в других областях он вовсе этому не следовал. Он был политиком, причём политиком активным, я бы сказал – страстным политиком. Причём всегда он очень критично или скептично относился к социализму и ко всякой такой социал-демократии. А вот буржуазные партии он уважал, и даже в 1918-м году он чуть не стал лидером новой демократической партии. Он был очень хорошим оратором, и после одной пламенной речи его уже прочили в лидеры, но там нашлись ребята, которые его быстренько от этой роли отодвинули.
Веберы получают хорошее наследство, поэтому они не бедствуют: очень обеспеченные люди, и живут как рантье – за счёт процентов на собственный капитал.
Вебер много работает, пишет новые работы. Сам он – типичный немец, патриот Германии. И, когда начинается Первая Мировая Война, он становится начальником госпиталя для раненых, и совмещает такую деятельность со своей научной работой. И параллельно он становится политиком, тщательно следит за тем, что происходит в мире, в Германии, и всё время возмущается ошибками, которые делает германское правительство. В 1918-1919-м годах Германия проигрывает войну. Версальский мирный договор, очень тяжёлый для Германии. Свергается германская монархия. Надо сказать, что Вебер никогда монархистом не был, считал, что монархия мешает развитию капитализма в Германии. Но там происходит германская революция – социалистическая: Карл Либкнехт, Роза Люксембург. И Вебер резко против. И даже выступает перед войсками со специальной речью «Социализм», где всячески ругает идеи социализма. В общем, пропагандирует войска против социализма. Но, тем не менее, его, кажется, в 1918 или 1919-м году снова приглашают преподавать. Он соглашается. И, неожиданно, в 1920-м году умирает от испанки в возрасте 56 лет и в расцвете творческих сил.
Таким образом, сама работа «Протестантская этика и дух капитализма» является достаточно ранним его произведением, но которая одновременно стала и самым знаменитым у него. И, собственно, сделала ему имя.
Немножко поговорим собственно о ней. Работа эта является, на мой взгляд, замечательным литературным произведением. Она – образчик магии убедительности. Вебер очень убедительно и плавно развивает свои мысли, выстраивая цепочку рассуждений. Причём последующие рассуждения очень хорошо основываются на предыдущих рассуждениях. Удивительна глубокомысленность работы. И, главное – большое впечатление производит вот эта маска объективности. Читаешь и думаешь: «Да, вот это – настоящий учёный, вот так надо писать научные работы». Однако сама статья начинается с такого неожиданного заявления: «Стремление к предпринимательству, стремление к наживе, к денежной выгоде, к наибольшей денежной выгоде само по себе ничего общего не имеет с капитализмом». Вот так! «Подобные наивные представления о сущности капитализма принадлежат к тем истинам, от которых раз и навсегда следовало бы отказаться ещё на заре изучения истории культуры». То есть он сразу щёлкает по лбу тех, кто наивно думает, что капитализм вырос из стремления к наживе: мол, это всё давно отвергнуто настоящей наукой, и, недалекие, прикусите язык, сидите и слушайте, что я сейчас буду говорить.
Однако, тем не менее, дальше он говорит: «Капитализм безусловно тождественен стремлению к наживе. В рамках непрерывно действующего рационального капиталистического предприятия – к непрерывно возрождающейся прибыли, к рентабельности. И таким он должен быть. Капиталистическим мы здесь будем называть такое ведение хозяйства, которое основано на ожидании прибыли посредством использования возможности обмена, то есть мирного формально приобретательства». То есть, он признаёт, что, всё-таки, капитализм связан с наживой и с выгодой. Однако, так сказать, есть нажива и есть нажива: есть плохая нажива, а есть нажива хорошая. Так вот, капитализм – это пример хорошей наживы, вот таким он и должен быть, и слава Богу, что он вот такой.
Ну, а основную часть своей работы, первую часть, Вебер начинает с замечания, что, в общем-то, промышленное развитие в протестантских странах – оно гораздо более интенсивное, чем в странах католических. Ну, действительно, Испания, Италия – католические страны, да и Франция тоже, они отстают в промышленном развитии. А вот Германия, по большей части, – протестантская страна, Голландия, Бельгия, Англия, в особенности: вот они – лидеры промышленного производства. И это неспроста: все эти страны, так или иначе, в ареале протестантизма. И, в общем-то, в нем надо искать причины их лидерства в экономическом смысле. Именно в особенностях протестантской веры. Ну, собственно, вот этот факт – то, что протестантские страны экономически обгоняют католические – он был известен ещё и до Вебера. Но каких-то серьёзных объяснений этому не предлагалось. Вебер такое объяснение в своей работе даёт. Он говорит, что капитализм протестантский обогнал капитализм католический именно потому, что в протестантизме и благодаря протестантизму образовался так называемый дух капитализма. Вот этот дух капитализма и явился двигателем, благодаря которому развитие капитализма у протестантов пошло семимильными шагами. Сам дух капитализма Вебер иллюстрирует цитатами из Бенджамина Франклина, известного американского деятеля. Цитатами такими: «Помни, что время — деньги. Тот, кто мог бы ежедневно зарабатывать по десять шиллингов, и, тем не менее полдня гуляет, лентяйничает дома, должен, если он расходует на себя всего только шесть пенсов, учесть не только этот расход, но считать, что он истратил, вернее, выбросил, сверх того ещё пять шиллингов. Помни, что кредит — деньги. Если кто-нибудь оставляет у меня ещё на некоторое время свои деньги после того, как я должен был бы вернуть их ему, то он дарит мне проценты, или столько, сколько я могу выручить с их помощью за это время. Помни, что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги.
Понимаете, вообще-то для православного уха такие цитаты – очень режущие слух. Вот мы Иоанна Златоуста с вами вспоминали. А Вебер, в общем-то, комментирует так, что высшее благо этой этики, прежде всего, в наживе, во всё большей наживе, при полном отказе от наслаждения, даруемого деньгами, от всех эвдемонистических или гедонистических моментов. Эта нажива в такой степени мыслится как самоцель, что становится чем-то трансцендентным, и даже просто иррациональным по отношению к счастью или пользе отдельного человека. Теперь уже не приобретательство служит человеку средством удовлетворения его материальных потребностей, а всё существование человека направлено на приобретательство, которое становится целью его жизни. Собственно, вот такая позиция в корне противоречит православной имущественной этике, святоотеческой этике. Потому что приобретательство как самоцель рассматривается святыми отцами как последняя степень пленения богатством. Когда уже человек даже не может пользоваться плодами того, что он приобрёл, а занимается только приобретательством, всё больше, больше, и больше. Но Вебер, конечно, святых отцов никогда не читал. Он делает такое противопоставление между традиционным обществом и моралью традиционного общества и новым обществом и вот новой моралью, которую он и называет протестантской этикой. Разница такая. Вот человек, у него сдельная оплата. Он работает. И вдруг ему решили повысить ставку. Человек традиционного мышления просто начинает меньше работать. Он за каждую единицу работы теперь получает больше. А поэтому он может меньше работать. А в результате он получит столько же, но зато у него будет больше свободного времени, которое он вот так проведёт! А человек протестантской этики сделает совершенно другие выводы: а, хорошо, мне теперь платят больше – так я буду ещё больше работать. Значит, я получу намного больше, смогу откладывать, и, в конце концов, смогу завести своё дело и выбиться в люди. Вот, значит, такая разница между этими имущественными этиками.
И Вебер начинает просматривать протестантство. Сначала он обращается к основателю протестантизма, Лютеру и находит в его учении такую очень интересную идею: идею профессионального призвания, или beruf, как это звучит по-немецки. Сам Лютер – автор перевода Библии на немецкий язык, и он это слово там часто использует: в Ветхом Завете и в Новом Завете. И Вебер говорит, что, собственно, это совершенно новая идея, которой не было в старой имущественной католической этике. То есть, своя профессия рассматривается не только как способ добывания средств к существованию, а как некое призвание, данное Богом, что Бог ставит человека на определённую профессию в соответствии с его способностями, и ждёт плодов, ждёт результатов. И человек должен это доверие Бога в данном положении, в данной профессии оправдать. И здесь притча о талантах используется. Суть дела в том, что Лютер призывает работать человека не ради хлеба насущного, а ради Бога. И это гораздо более высокий мотив, чем обычный. И Вебер считает, что это большой шаг вперёд в имущественной хозяйственной этике. Мне тоже кажется, что эта идея очень правильная, очень сильная идея. Но в остальном то, что пишет Лютер, ему не понравилось. Лютер всё время ругает богачей, ругает предпринимателей. Сам метод получения богатства через торговлю, через предпринимательство Лютер осуждает. И даже он чуть ли не предает анафеме, ну, может быть, не так сильно, но, тем не менее, ругает известных немецких предпринимателей Фуггеров, которые в своё время конкурировали с англичанами, послали большую торговую экспедицию в Индию, и с неё получили огромную прибыль. Лютер говорит, что это никуда не годится. И поэтому всё это Вебера не вдохновляет. Он обращается к другой ветви протестантизма, к кальвинизму. И тут-то он и находит искомое. И вторая часть его работы, написанная уже после путешествия в Америку, именно и посвящена вот такому многоходовому рассуждению: как «кальвинизм родил дух капитализма». Четырёхшаговому рассуждению, благодаря которому вот эта работа и приобрела столь большую известность. Хотя Вебер пишет очень сложно, и разобраться в том, что он пишет, непросто. Его нельзя читать в троллейбусе – надо вникать.
Первый шаг такой. Вебер начинает с того, что основная особенность кальвинизма – это концепция предопределения к спасению или к осуждению. Это вот что такое. По верованиям кальвинистов, то есть последователей швейцарца Кальви́на, каждый человек ещё до своего рождения предопределён к спасению или к осуждению. То есть, Господь, ещё до рождения человека, предопределил его попасть либо в рай, либо в ад. И, собственно, от человека уже и ничего не зависит. Как бы он, бедный, ни упирался, как бы он ни старался, если тебе суждено попасть в ад – всё равно попадёшь. Бог же – Он всеведущ. Он, так сказать, одновременно находится во всех точках временно́й оси, и поэтому Он всё знает заранее.
Конечно, с точки зрения православия это совершенно чудовищная теория, просто мороз по коже. Потому что, сами понимаете, тут уже всё: от тебя уже ничего не зависит. Как ни старайся, как ни молись, какие хорошие дела ни делай — всё равно. То есть, у человека, по сути дела, нету никакой свободной воли, которой он может сам решить свою судьбу. Это совершенно чудовищная теория. Вебер к ней относится свысока, он никак её не обсуждает, с точки зрения хорошо это или плохо. Потому что маска объективности, она просто не даёт ему, не позволяет это сделать. А делает из неё такой вывод: неудивительно, что для каждого кальвиниста главным вопросом в жизни является вопрос «а как он? куда он попадёт – в рай или в ад?» И, собственно, этот вопрос занимает все его мысли, и он всеми правдами и неправдами старается узнать, куда же он попадёт. Ну, в этом есть, конечно, резон, может быть. Хотя сами протестанты не считают, что это вот основной для них вопрос, хотя его обсуждают, даже в своих догматических вероучительных документах.
Вебер делает следующий (второй) шаг. Он говорит, что уверенность в своём спасении кальвинистам даёт неутомимая деятельность в рамках своей профессии, Как он пишет: «Она и только она прогоняет сомнения религиозного характера, даёт уверенность в своём избранничестве». Спрашивается, почему? А цепочка рассуждений такая. Вебер объясняет: «виртуоз религиозной веры может удостовериться в своём избранничестве, ощущая себя либо сосудом божественной власти, либо её орудием». В первом случае его религиозная жизнь тяготеет к мистической эмоциональной культуре, во втором — к аскетической деятельности. Первое присуще лютеранам, последователям Лютера. А вот второе, аскетическая деятельность, присуща именно кальвинистам.
И Вебер продолжает: «Если же далее спросить: каковы плоды, по которым реформаты безошибочно судят о наличии истинной веры, то на это последует ответ: поведение, жизненный уклад христианина направлен на приумножение славы Господней». Возникает следующий вопрос: а что же значит «приумножить славу Господню»? Вот здесь-то Вебер и вспоминает о beruf, об этом профессиональном признании, которое присуще не только лютеранам, но и кальвинистам. По его мнению, для кальвинистов слава Божия приумножается подлинными, а не мнимыми добрыми делами, которыми являются неутомимая деятельность в рамках своей профессии. Вот это второй шаг. Рассуждение, вы сами видите, достаточно шаткое, но, всё-таки, нельзя сказать, что это уж совсем ничто. Какая-то ниточка логики тянется, но далеко не убеждающая.
«Доказав», что уверенность в спасении для реформата или кальвиниста (что одно и то же) заключена в профессиональном успехе, Вебер делает следующий шаг и рассматривает, каковы же особенности профессиональной деятельности кальвинистов. И находит их два. Во-первых, это мирской аскетизм. Он говорит, что протестантизм отменил монашество, но, однако, он не отменил идею аскетизма. И аскетизм, то есть, скромность в быту, становится присуща теперь всем протестантам. Это, так сказать, общее место для протестантской этики, особенно этики кальвинистской. То есть, все излишества, все богатства, они отметаются. А с другой стороны, для кальвинистов характерно хорошее отношение к денежной профессии, но не из меркантильных соображений, а, опять-таки, из религиозных соображений. Из тех соображений, что если твоему делу сопутствует коммерческий успех – значит Бог благоволит к тебе, ты делаешь Божие дело, и действительно являешься орудием Божиим и выполняешь. Так сказать, работаешь на Бога, и, собственно, Бог тебе просто деньгами об этом говорит, что ты на Бога работаешь. Эта идея, собственно, ещё была прописана в Ветхом Завете. Кальвинисты её актуализировали. Это третий шаг.
И, наконец, четвёртый шаг: вывод. Действительно, какого же человека мы получаем? Во-первых, человека, который жаждет спасения, хочет узнать, спасён он или нет. Человека дела. Человека, который неутомимо работает в рамках своей профессии, добивается результатов. Человека, который получает коммерческий успех от своей профессии. А с другой стороны, человека аскетичного, который на себя ничего не тратит. Не человека традиционной этики, который, если у него денежки завелись – он, значит, в кабак пошёл. Нет. И спрашивается тогда: вот у него появляются лишние деньги, так куда он их девает? Естественно, он их вкладывает в развитие своего производства, инвестирует в производство. Вот вам и дух капитализма. Вот она, протестантская этика. Ссобственно, что и требовалось доказать.
Но далее Вебер говорит, что вот так, да, родился капитализм, благодаря вот этому духу капитализма, возникшему из кальвинизма. Однако в последующем свой аскетизм, к сожалению, капитализм утерял. И мы уже живём в конце XIX века — в начале XX века при капитализме, который, к сожалению, забыл о своих истоках. И идея аскетизма среди предпринимателей, увы, не популярна. Но это ничего не значит. Это сейчас. А раньше, в начале, было не так. Собственно, капитализм возник из самых благородных, что ли, побуждений человека, возник из жажды спасения, возник из желания работать ради Бога, из самых высших побуждений.
Собственно, благодаря вот этой идее Вебера и возносят на щит. Дело в том, что Вебер сумел создать красивое религиозное оправдание капитализма, во всяком случае, генезиса капитализма. И тем самым он сделал очень большую услугу нашим олигархам. Ибо одно дело считать, что капитализм возник из простой банальной наживы — это чувствовать капиталисту очень неприятно. А другое дело считать, что капитализм возник из веры, из желания спасения — совсем другое дело! Что вы! Капитализм окрашивается в такие, что ли, благородные тона. Становится не каким-то жалким следствием любостяжания, а благородной и красивой вещью. Именно благодаря этому Вебер настолько популярен. Его раскручивают, раскручивают и раскручивают! И дальше будут раскручивать! И неудивительно, что все конфессии: и католики, и протестанты, и, к сожалению, православные в общем-то положительно относятся к этой теории возникновения капитализма.
Но, однако, в научной среде поначалу было не так гладко. Многие коллеги восприняли эту теорию скептически. Возражения были такие. Во-первых, теория основана на очень слабом фактическом материале. Нет ни статистических выкладок, ни примеров хотя бы вот этих замечательных протестантов-кальвинистов. И вообще, сама ниточка рассуждений – она как бы такая тонкая ниточка, а где тонко, там и рвётся. Во-вторых. Его коллега, Вернер Зомбарт, тут же приводит контрпример. Шотландия. Шотландия, как известно – это пуританская, то есть, кальвинистская страна. Однако, в ней никакого промышленного бума не было. И по сравнению с Англией это захолустье в экономическом отношении. Там никакого промышленного бума не было. Кстати, тот же Зомбарт в своей книге «Буржуа», написанной позже, в 1913 уже году, так проехался по Веберу: сказал, что да, есть у нас вот такие люди, которые сочиняют такие очень красивые глубокомысленные теории, но которые, собственно, к действительности имеют очень мало отношения, это как бы вот некая игра ума, не более. А на самом деле капитализм возник иначе. И вовсе не одни протестанты являются повинными в его возникновении и развитии, а не меньшую роль сыграли те же католики. А также еврейское население – и, может быть, бо́льшую роль. А что касается преимущественного развития протестантских стран, так оно объясняется очень просто: просто католики изгоняли евреев со своей территории, и они, переселяясь в протестантские страны, несли с собой ростовщичество. С помощью ростовщичества они наживались, однако ростовщичество – это одновременно кредиты для предпринимателей, и тем самым они раскручивали маховик капитализма.

 Отправлено: 16.07.14 22:09. Заголовок: Ещё одна мысль была ..

Ещё одна мысль была высказана очень неприятная для теории Вебера. Капитализм – это общество потребления, это вовсе не аскетичное общество. Наоборот, это общество всё большего и большего расширенного потребления. И вне расширенного потребления капитализм жить не может просто, он загибается. А вот этот вот мирской аскетизм – он противоречит расширенному потреблению. Спрашивается: кому продавали свои товары вот эти вот замечательные аскетичные протестантские предприниматели? Если все аскеты и все довольствуются необходимым? Неувязочка! Довольно неприятная для теории Вебера. Но услуга оказана, и, тем не менее, Вебер вот великий, самый великий социолог человечества.
Вебер оказал ещё одну услугу. Его теория на самом деле конкурирует с марксизмом. Марксизм тоже объясняет возникновение и развитие капитализма. У Вебера своя теория. Вебер ни в коем случае марксистом не был. Он достаточно уважительно относился к Марксу, но сам он развивал свои теории вне марксистского контекста.
Теперь, всё-таки, надо сказать о том, как же всё-таки нам, православным, следует относиться к теории Вебера. У меня была когда-то статья, лет десять назад, она называлась «Блеф "Протестантской этики"», «протестантской этики», в кавычках, поскольку подразумевалась статья Вебера. Слово «блеф» – оно не очень удачное. Сейчас бы я сказал, не «блеф», а «подлог». Потому что, все-таки, определенная логика в рассуждениях Вебера есть. И, кстати, именно эта логика, великолепно изложенная – она впечатляет людей. У нас фанатов Вебера много. Вот человек прочитал Вебера, понял его, восхитился его логикой и стал его фанатом – здорово же написано! Советую вам его работу все же самим прочитать, и вы поймете, что значит, вообще, ученый, что значит наука.
В чем же подлог? Вообще-то, протестантизм – это, по сути дела, такая оранжевая революция в религиозной области. Протестанты – они как бы начали снова создавать христианство, чуть ли не с чистого листа. Они отвергли все, что до этого времени наработала христианская мысль, будто бы не было полтора тысячелетия работы христианской мысли, не было споров, не было ничего. «Творю все новое» – вот лозунг протестантов. В том числе было отвергнуто многое. Если традиционная христианская мысль все-таки ценит добрые дела, то у протестантов идея спасения одной верой. Если традиционная и католическая и православная церковь верят в христианскую мистику, в таинство, в благодать, то у протестантов это просто минимизировано. Таинство у них, по сути дела – это некие воспоминания о событиях Страстной Седмицы, не более.
И, в том числе, протестанты отвергли и традиционную имущественную этику. В то время, вы знаете, и католичество, и православие уже прочно стояли на умеренной доктрине, которая считает, что, в общем-то, собственность иметь можно, но душой привязываться к ней, быть, так сказать, рабом собственности, ни в коем случае нельзя. Отсюда и возникает такая традиционная христианская имущественная этика. Признавая, что, увы, частная собственность является некой нормой для падшего человека, и православные, и католики отлично понимали, что это страшная сила, что, если эту силу пустить на самотек, она сметете все, и поэтому идее бесконечного приобретательства себе в собственность надо, так или иначе, поставить барьер. Этот барьер в общепринятой доктрине был во второй части тезиса – что привязываться к богатству, так сказать, работать на бесконечное увеличение богатства – это грех. Протестантизм эту идею отверг. Протестанты считали, что католики, которые придумали индульгенции, все погрязли в сребролюбии, а у нас будет все не так. Настоящий протестант работает ради Бога, он аскет, и поэтому, так сказать, опасности того, что он погрязнет в сребролюбии, нет.
Это было, в общем-то, большой ошибкой, ибо этот, якобы, более высокий нравственный уровень протестантов был только на словах. Этот мирской аскетизм протестантизма был более желанием, чем действительностью. В самом деле, идея работы ради Бога – идея замечательная, идея очень правильная, но идея очень высокая, исключительно высокая. И она может быть реализована только в условиях общественной собственности. А протестанты – они, собственно, об общественной собственности не говорили. Боже упаси, никогда речи об этом не шло. Наоборот, именно, в протестантской среде родилась идея святости частной собственности. У католиков этого не было.
В условиях частной собственности во всю силу работает первый закон Златоуста, мертвая петля Златоуста: богатство раздувает любостяжание, любостяжание приводит к еще более большому богатству, которое еще более раздувает любостяжание. Таким образом, петля раскручивается и человек набирает себе все больше, больше и больше. Вот этой опасности протестанты легкомысленно не видели. Сам Кальвин, будучи начальником в Женеве, с легкостью разрешил взимать процент. Любой! Само католичество разрешало взимать проценты, но небольшие: на уровне трех-пяти процентов, не более. А здесь любой процент. Естественно, в Женеву ринулся народ, который занимался ростовщичеством. Женева быстро стала одним из центров развития капитализма. Но и петля Златоуста стала работать вовсю. И идея работы ради Бога – она очень быстро, просто мгновенно заменилась идеей работать ради наживы, работать ради денег, работать ради прибыли. Получилось так, что идея божественного призвания в своей профессиональной деятельности только открыла шлюзы, что можно было заниматься предпринимательской деятельностью: пожалуйста, занимайтесь сколько угодно. Но двигателем капитализма, тем не менее, стала самая банальная нажива, которая и раскручивала колесо капитализма. И на самом деле доказать, что капитализм возник из побуждений спасения в вечности, Веберу так и не удалось.

 Отправлено: 11.08.14 13:38. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/mol_socializm-kak_tradicia.htm

Александр Молотков
Социализм как традиция
Когда говорят о возрождении России, то так или иначе подразумевают под этим восстановление ее державного величия в масштабах Советской России, ставшей безусловной вершиной русской истории. Любые иные мерки и ориентиры кажутся неубедительными и воспринимаются не иначе как деградация. Поэтому, чтобы сохранить национальное самоуважение, а с ним и надежды на историческое возрождение, нужна не заявленная властью “модернизация” останков былой роскоши — а новый проект не меньшего масштаба!
И это не вопрос технологии, а идеологии. Советская эпоха была велика в первую очередь именно в своих смыслах и целях, и лишь потом, как следствие, в своем державном могуществе. Восстановление этих смыслов и целей на новом уровне национального самосознания и должно стать новой матрицей российского возрождения. Необходимо выделить и идеологически подтвердить все базовые ценности и само существо советской цивилизации, придав ему современный, одухотворенный и вдохновляющий облик.
К сожалению, понимание этого вопроса в политологическом и общественном сознании в последнее время явно смещается в сторону упрощения — к сведению тайны советских достижений к исключительной роли Сталина. Зачастую здесь даже скрывается все тот же “комплекс антисоветизма”, парадоксально прикрытый именем Вождя народов. Не случайно Сталин сегодня становится консолидирующей фигурой для самых разных идеологических и социальных групп: коммунистов и монархистов, радикальных националистов и кремлевских “неоконсерваторов”. Потому что Сталин как Символ советской державности снимает идеологические вопросы! Однако не упускаем ли мы при этом главного, уходя от причины к следствию? Ведь исторический процесс в своем направлении задается не личностью (гениальной или бездарной), а доминирующей идеей и энергией масс. Личность лишь организует процесс, олицетворяя собой идею. Поэтому сегодня важно восстановить Идею советской эпохи, перевести ее на новый уровень исторической актуальности.
Если отвлечься от вороха идеологических штампов, то сущность советской эпохи — в идее справедливого общества. Именно она вдохновляла советский народ на многочисленные подвиги и жертвы. Для всякого здорового сознания эта идея и доныне остается в силе, и поэтому уверенно может быть заявлена как основа стратегии возрождения. В привычном мировоззренческом плане идея справедливого общества — это идея социализма, и нет смысла искать для нее новые формы. Необходимо наполнить ее новым содержанием.
Само явление социализма требует переосмысления. За ним скрывается нечто значительно большее, чем привычная рационально-материалистическая догматика марксизма (справедливое распределение, диктатура пролетариата и т.д.). Социализм существовал задолго до Маркса и будет, несомненно, существовать после, ибо выражает собой правду традиционного общества!
Принято считать, что социализм — это явление эпохи Модерна. И в историческом смысле можно с этим согласиться. Однако, если посмотреть глубже, то социализм выступает как реакция Традиции на Модерн, представленного в первую очередь разрушительной экспансией капитализма. В системе буржуазного мира социализм знаменует именно нравственную революцию как возвращение к фундаментальным началам социальной справедливости, без которых невозможно общество. Если бы не существовало социалистической альтернативы в мировоззренческом и историческом измерениях, то капиталистический мир давно бы заблудился в джунглях социал-дарвинизма.
Не случайно в православных кругах общепринятым считается утверждение о функции удерживающего, выполняемой советской Россией по сохранению мира от либерально-потребительского беспредела. Но в чем существо этого “удерживающего” с духовной точки зрения? Может ли оно быть чисто механической преградой мировому злу без внутренней сопричастности Истине? Существо это в нравственной природе и правде социализма как традиционно организованного общества! И сегодня разрушительному либерализму, выпустившему на свободу все мыслимые пороки человеческого индивидуализма, может противостоять только твердая воля организованного традиционализма. Социализм в своем существе — это единое общественное бытие, и лишь в контексте “общего бытия” сама нравственность имеет смысл.
Либеральная битва за “права человека” давно уже перешла все границы разумного и прямо ведет к социальному разложению. “Когда все предъявляют свои права и никто не берет на себя обязанностей, мир на глазах превращается в ад”, — писал А.Панарин. Чтобы избежать этого “ада”, который ощутимо и зримо уже проникает в российский социум на всех уровнях социальных отношений, необходимо восстановить авторитет и приоритет общества в его высшем метафизическом смысле. Человек по природе социальное существо, и свобода личности во всех проявлениях (экономических, политических и мировоззренческих) должна быть подчинена формату общества — в этом существо традиционализма.
Да, социализм явление тоталитарное! Но и само понятие “тоталитаризм” обрело свой содержательный (негативный) смысл лишь в контексте “победившего либерализма” XX в., оттеснившего традиционное общество на задворки истории. Существо же вопроса состоит в том, что всякое традиционное общество принципиально и органично тоталитарно! Эта “тоталитарность” определяется полной соподчиненностью личности императиву общества как высшему субъекту права, этики и морали, сакрально освященному традиционной религией. В этом смысле понятия “традиционное” и “тоталитарное” в контексте либерализма есть синонимы, и можно смело говорить о том, что социализм — это явление традиционное! В нем проявилось стремление истории сохранить патриархальную правду общественного бытия в условиях либерально-капиталистической экспансии. Отсюда многочисленные параллели между Традицией и социализмом: между традиционной религией и общественной идеологией, самодержавной властью и централизованным планированием, народной общинностью и производственным коллективизмом, всеобщей государственной повинностью и принципом служения обществу. Всё это имеет глубокий подтекст традиционализма, и только завалы политизированных штампов мешают понять непреходящую правду и социальную благость исторического становления социализма.
Сегодня мы можем это сделать вполне независимо. Будучи не ограниченными ни постулатами “единственно верного учения” марксизма-ленинизма, ни тем более “страшилками” русофобской в своей основе либеральной пропаганды. Пришло время поднять знамя социализма как символ утверждения Традиции в условиях постиндустриальной цивилизации XXI века. Как путь сохранения нравственных начал человеческого бытия на фоне прогрессирующего глобально-либерального разложения.
Тем более, что в основе социалистических идей лежит фундаментальное для русской цивилизации христианской начало! Это достаточно очевидное обстоятельство, к сожалению, часто снисходительно опускается из рассмотрения, как якобы второстепенное и условное. С одной стороны, адепты ортодоксального (атеистического) коммунизма не желают видеть в числе “великих источников” коммунизма своих идеологических конкурентов — религиозную традицию христианства, а с другой, сами христиане не могут признать атеистический (и богоборческий) социализм как свое порождение — в лучшем случае считая его проявлением хилиазма и “ереси утопизма”. Правда остается посередине. И именно нам сегодня предстоит поднять на уровень актуальности эту лежащую под спудом времен, затоптанную и гонимую со всех сторон правду. Без нее нам просто не выбраться из своего цивилизационного тупика.
Правда же состоит в том, что социализм и христианство глубоко и неразрывно связаны в духовном, социальном и историческом измерениях. Христианское учение о личности и коммунистическое учение об обществе имеют глубокое еще не освоенное единство и не раскрытую перспективу. Их видимое мировоззренческое расхождение определяется в первую очередь самой духовно-материальной природой мира, ее эволюционным отражением в становлении человеческой цивилизации. В этой системе координат, как и в самой русской истории, социализм оказывается земной проекцией христианства, его материализованным “атеистическим” полюсом. В рамках линейной логики данное обстоятельство может трактоваться как исчерпание русской идеи (и русской истории). Однако на уровне диалектики это имеет значительно более оптимистический горизонт: православие и социализм в русской истории предстают как тезис и антитезис, что с неизбежностью подразумевает дальнейший мировоззренческий и исторический синтез!
Именно здесь начинается Будущее. Оно находится не “снаружи” нашего политического времени, в форме тех или иных западно-ориентированных преобразований, а “внутри” русской истории, в глубине ее исключительного духовно-мировоззренческого потенциала. Наша история идеологически распалась в XX веке между православием и социализмом — здесь же, в этом зияющем пространстве истории, находится и вход “внутрь” — в аутентичную перспективу будущего. Только отсюда мы можем продолжить свою историю, соединив её в единое целое.
Иных вариантов нет. Исчерпала себя материалистическая версия социализма, но на наших глазах теряет энтузиазм и волна “православного возрождения” на либерально-рыночной основе. Это закономерно: реальных перспектив для “симфонии” церкви и либерально-капиталистического мира кроме апостасийного варианта не существует! Об этом убедительно свидетельствует опыт Запада. В этих условиях путь православно-социалистического развития остается последним и одновременно неисчерпаемым резервом русской пассионарности.
Думается, если бы не радикальный переворот 90-х, то движение России само развивалось бы именно в этом духовно-гуманистическом направлении — при сохранении социальных завоеваний социализма и одновременном восстановлении в общественном сознании истин христианства. Все предпосылки для этого были. И это был бы лучший, безболезненный для истории вариант. Однако некто «третий», владеющий “технологией истории”, в состоянии неустойчивой идеологической бифуркации резко перевел стрелки русской истории в сторону западно-либерального выбора. И казалось бы, удалось… Но явная ложь лишь обнажила правду! Очевидный провал либерального курса, катастрофически опустившего Россию на уровень слаборазвитых стран, однозначно требует возвращения российского общества на путь национальной Традиции. В русле сегодняшних реалий и исторической диалектики это и означает путь христианско-социалистического синтеза. Жесткая историческая необходимость требует сформулировать эту идеологическую альтернативу предельно четко, заявив ее в качестве стратегического алгоритма общественно-политических преобразований.

 Отправлено: 05.09.14 21:50. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/O_christ_ponimanii_fomacii.htm
Николай Сомин

О христианском понимании общественных формаций

Введение

Даже поверхностный взгляд на современную социологическую науку позволяет увидеть, что она практически полностью находится под пятой американской социологии (или более точно: социологии западной, но идущей в фарватере американской). Будучи верной служанкой капитализма, американская социология всячески избегает серьезного обсуждения проблемы общественных формаций, которая ранее стояла главной в ряду социологических проблем человечества. Американская социология подразумевает, что есть только одна общественная формация – капитализм, и собственно тут и обсуждать нечего. А поэтому она уводит нас во всевозможные проблемы малых групп, общественного статуса индивида, гендера и пр. – всего, что не касается общественных формаций. Фактически американская социология является определенной формой манипуляции сознанием, выраженной в форме научного знания.
Впрочем, проблема общественного строя настолько важна, что совсем оставить ее без внимания современная социология не может. Да и американская социология тоже не могла, но всячески стремилась ее извратить. Так, появилась схема Тоффлера [1]: аграрное общество, индустриальное общество и постиндустриальное общество (на западе она считается непререкаемой). Или схема Карла Поппера [2]: тоталитарное общество, открытое общество. Или идеи Д. Белла [3] об информационном обществе. Вроде бы речь идет об общественных формациях, но везде происходит подмена идей солидарности и справедливости либо техницизмом, либо либерализмом. Хотя и классическая марксова схема общественных формаций (первобытно общинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, а затем могучим ураганом все это сметается и появляется коммунизм) далеко не удовлетворяет христианскую мысль – уж слишком все это материалистично и даже механистично. С точки зрения христианской мысли все это неудовлетворительно. В рамках христианской социологии проблема общественных формаций должна решаться на базе основных христианских ценностей и обязательно в христианском ареале, т.е. в странах и народах, выстроивших свою культуру на основе христианства.
В настоящей работе автор ставит своей целью дать вариант решения этой задачи. При этом предполагается сконструировать классификацию обществ, отражающую прежде всего духовную сторону человеческой природы. В работе [4] предложена предварительная классификация. В настоящей статье эта концепция расширяется и уточняется.

Координаты рассмотрения

Лицо общественной формации определяется ее идеологией. Под идеологией понимается комплекс идей, побуждающих людей объединяться в общество того или иного типа. Запрет на рассмотрение идеологии в американской социологии является просто приемом, чтобы протащить одну идеологию – идеологию культа денег, мамонизм. Важно отметить, что именно идеология характеризует общественную формацию – форма государственности принципиальной роли не играет, и поэтому в качестве параметра классификации не участвует.
Может быть, еще более важно, что идеология является духовным феноменом. Она двигает людьми не силой, а мыслью. При этом идеологию условно можно разделить на две составляющие:
· мировоззренческую и
· социально-экономическую.
Основанием выделения именно этих аспектов служит основная заповедь христианства. Ибо первая составляющая отвечает на вопрос любви к Богу, вторая – любви к ближнему. И как неразрывны эти заповеди в христианстве, так же связаны эти составляющие в идеологии – их нельзя рассматривать независимо, поскольку они влияют друг на друга, образуя единый сплав – крепкий или рассыпающийся, целебный или радиоактивный.
Мировоззренческую позицию пока мы будем характеризовать двумя значениями (напомним, что мы рассматриваем христианский/постхристианский мир):
«Христианство». Это означает, что христианская вера является мировоззрением большинства граждан и христианская церковь, исповедующая Христа как Бога, играет важную, социообразующую роль в обществе. Однако такое было в истории далеко не всегда. Человечество теряло веру в Творца, перенося свое упование на творение – человека. В результате мировоззрение приобретало иную форму:
А именно форму светского гуманизма, где человек является «богом», мерой всех вещей. Это мировоззрение подразумевает секулярность, атеизм и упование на науку как источник истины.
Что касается социально-эконоической оси, то на наш взгляд ее лучше всего характеризует именно тип собственности. Вновь подчеркнем, что тут нет возврата к материализму. Ибо форма собственности – духовная категория, определяющая определенные формы взаимоотношений между людьми, прежде всего – отношения любви, солидарности и антагонизма, ненависти. Мы вводим только две градации: Частную собственность на средства производства и Общественную собственность на средства производства, не рассматривая всевозможные промежуточные случаи.

Базовый « четырехугольник»

Отложив на абсциссе формы собственности, а на ординате – типы мировоззрения, мы имеем четыре точки пересечения. которые соответствуют четырем идеологиям, каждая из которых порождает особый социальный строй. Подробно они рассмотрены в [4], и поэтому ограничимся краткой их характеристикой.
Сначала о социумах, мировоззренческой основной которых является христианство.
Сотериологическое общество (СО). Его мировоззрение – вера во Христа; тип собственности – частная. Это общество, где духовная власть Церкви сочетается с сильным государством, так что христианская вера сливается с государственной идеологией. Эта идеология – спасение в вечности, которое мыслилось как индивидуальное усилие, вопреки социальной реальности. А эта реальность характеризуется частной собственностью и, как следствие, значительным имущественным расслоением. Поскольку мировоззрение тут вступает в противоречие с социальной составляющей, то христианство остается храмовым и отчасти бытовым, не выплескиваясь в повседневные социальные трудовые отношения. Сотериологическое общество существовало в Византийской империи, средневековых государствах Западной Европы и долгое время в России.
Христианский социализм (ХС) – это общество, где основную социообразующую роль играет Христианская Церковь, а экономический строй характеризуется общественной собственностью. Общественная собственность, будучи по сути дела проекцией христианской нравственности на социальную сферу, позволяет христианству выйти из храма и стать идеологической основой всех сторон жизни общества, включая трудовые отношения. Христианство и социализм не только совместимы друг с другом, но предназначены Господом как духовная и материальная стороны единой жизни общества в Боге. Христианский социализм – реальная цель на пути нашего общественного преображения.
Светский гуманизм, как мировоззренческая основа в зависимости от социальной составляющей тоже приобретает различную окраску.
Если наличествует частная собственность (и ее неизбежное следствие – тотальный рынок), то светский гуманизм превращается в религию денег. И тогда возникает
Мамоническое общество (МО) – общество светского гуманизма, но частной собственности. Там власть денег тотальна. Ныне мамоническое общество господствует практически во всем мире.
Если побеждает общественная собственность, то светский гуманизм приобретает характер стремления к неопределенному светлому будущему. Тогда возникает
Коллективистское общество (КО). Оно характеризуется сочетанием светского гуманизма и общественной собственности на средства производства. Это особый тип духовности, с которым мы хорошо познакомились в советский период и который тогда превратился в религию. Возникла и соответствующая церковь – КПСС. Это была попытка сформулировать «естественный закон», ибо по апостолу Павлу «дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их» (Рим.2,15). Хотя многое было просто взято из христианства, но отсутствие Бога в светском гуманизме неизбежно приводило к обожествлению человека и его дел – «мы покоряем пространство и время, мы – молодые хозяева земли». Коллективистское общество было в СССР и отчасти в странах социалистического содружества.
Указанные четыре общественные формации образуют как бы базовый «четырехугольник» – в их рамках по большей части вращалась общественная теория и практика. Отметим, что все типы формаций причастны России. Три из четырех – СО, МО и КО были пройдены Россией за какие-нибудь полтора века. А четвертый – христианский социализм – является русской идеей, к которой Россия стремится в течение всей своей истории.

Апокалиптические формации

Но ограничиться только «четырехугольником» было бы неверно – необходимо рассмотреть и возможные типы, так или иначе предсказанные христианскими пророчествами, и в частности – Откровением Иоанна Богослова. Дело в том, что процесс разделения добра и зла, отделения пшеницы от плевел, постоянно идет, и для характеристики будущих, описанных в Апокалипсисе, состояний общества потребуются полярные, крайние мировоззренческие позиции. Их мы назовем «церковь любви» и сатанизм. Первая из них характеризуется пламенной верой во Христа и не декларациями, а реальной, нелицемерной любовью членов общества к Богу и ближнему. Второе же (сатанизм) есть расчеловечивание, уничтожение человека как ценности и выплескивание на историческую арену темных, инфернальных сил. Это время антихриста, время его печати.
Казалось бы, появляется еще четыре возможных общественных формации. Но церковь любви никак нельзя мыслить совмещенной с частной собственностью. И наоборот, сатанизм, расчеловечивание только и может укрепиться на земле на основе мамонизма, т.е. тотальной частной собственности. Поэтому Апокалипсис дает нам два новых общественных строя, а именно:
Христократическое общество (ХО). Это общество-Церковь. Это общество, где любовь реализуется во всех его сферах. Разумеется, общество любви совместимо только с общественной собственностью. Реализация такого общества в большом масштабе возможно только при явном присутствии и действии Господа.
Общество зверя (ОЗ). Тут сатанистская религия совмещается с частной собственностью. Общество зверя осуществится в последние времена, когда «два зверя» из Откровения наложат «начертание зверя» на лоб или руку (Откр.13,16), в результате чего жизни подавляющего большинства людей станут зависеть от воли «первого зверя». Это будет «посткапиталистическое» общество с криминальной экономикой и тяжелейшей тиранией.
Таким образом, «четырехугольник» превращается в «пропеллер» – фигуру из шести общественных формаций, представленную на Рис .1.



Рис.1. Схема общественных формаций.
ХО – христократическое общество
СО – сотериологическое общество
ХС – христианский социализм
МО – мамоническое общество
КО – коллективистское общество
ОЗ – общество зверя.

Два «христианских социализма»

Приведенная схема позволяет лучше уяснить понятие христианского социализма. Дело в том, что зачастую под христианским социализмом понимают общество любви. Однако это не так. В нашей схеме общество любви (ХО) и христианский социализм (ХС) разведены и являются разными общественными формациями.
Христологическое общество – это общество очень высокой нравственности, общество праведников, объединенных нелицемерной любовью, общество, где отсутствуют эгоисты, не способные к проявлению любви. Такое общество в больших масштабах немыслимо без явного присутствия Господа, который произведет сепарацию овец от козлищ (Мф.25,31-46). Это Царство Боже, сошедшее на землю. В Апокалипсисе оно изображается в виде символа Тысячелетнего Царства «И царствовали со Христом тысячу лет» (Отк.20,4) или символа Нового Иерусалима (Отк,21,2). Христологическое общество придет только с наступлением эсхатологических событий.
Христианский социализм качественно ниже. Это общество, где имеет место христианская идеология и христианская государственность. Но это отнюдь не общество праведников, поскольку никакого разделения на представителей добра и представителей зла в нем нет. Пшеница в нем растет наряду с сорняками и прополка еще не совершилась. И поэтому там любовь сосуществует с эгоизмом, хотя и придушенным и не позволяющим себе нагло править людьми. Поэтому это общество, где заповеди Христовы составляют костяк идеологии, общество справедливости, общество, где трудятся и понимают ценность труда, общество, где нет и не может быть олигархов. Христианский социализм – это лучшее, чего может достичь человечество в «текущей» обычной истории. И мы должны надеяться, что ХС будет непременно у нас в России реализован, хотя бы на короткое по историческим меркам время.

Трансформации

Переходы между общественными формациями являются трансформациями общества, совершающимися либо постепенно, эволюционно, либо путем революций. Важно отметить, что нет никакого «железного» закона, вынуждающего историю совершать те или иные трансформации. Переходы в другое общественное состояние объясняются не развитием производительных сил, как в марксизме, а происходящими в обществе духовными процессами, когда содержание (нравственно-духовный уровень общества) стремится воплотиться в наиболее подходящую форму мировоззренческих установок и общественных отношений.
Рассмотрим ряд трансформаций, в принципе возможных в рамках предлагаемой модели.
Переход СО-МО из сотериологического общества в мамоническое. Это наиболее массовая трансформация, произошедшая со многими и многими нациями в новое время. В нейтральных терминах – это переход от традиционного общества к индустриальному, хотя с нравственной точки зрения она представляет собой спуск вниз. Россия тоже его испытала во второй половине XIX века. Обратный переход МО-СО чают все наши консерваторы. Однако представляется, что при сохранении капиталистического способа производства такой переход крайне проблематичен.
Переход СО-ХС от сотериологического общества к христианскому социализму – его все время ждал Господь от Византии, но не дождался – византийское общество так и не смогло свою храмовое христианство распространить на трудовые отношения Кажется, именно это желал сделать Златоуст в Константинополе, когда призывал своих прихожан последовать примеру первохристиан и обобществить свое имущество. Впрочем, от России этот переход тоже ожидался, но революция пошла по другому пути. Обратный переход - – спуск в долину с высокой вершины – в принципе возможен.
Переход МО-КО от мамонизма к коллективистскому обществу возможен в результате социалистической революции (кровной или бескровной). Русская революция 1917 была именно таким переходом. Обратный переход КО-МО явился причиной гибели СССР в 1991 г.
Переход СО-КО из сотериологического общества в коллективистское – его примером является тоже октябрьская революция 1917 г. Хотя Россия к этому времени уже находилась в состоянии МО, но все же полного перехода к М не было – Россия находилась в промежуточном состоянии и многие черты сотериологического строя еще не были тогда уничтожены. И поэтому переход СК явился цивилизационной катастрофой:- изменился и способ производства, и отношение к вере. Обратный переход КО-СО – опять-таки мечта многих патриотов в советское время; поэтому они и поддержали контрреволюцию 1991 г.
Переход КО-ХС от коллективизма к христианскому социализму – это был естественный путь эволюции советского социализма: партия должна была отбросить доктрину атеизма и объединить свои усилия с Церковью. К сожалению, этот путь не реализовался. Обратный переход ХС-КО – атеистическая революция – теоретически возможен, но пока говорить об этом рано.
Переход МО-ХО от мамонизма к христократии возможен только под действием сугубой благодати в последние времена. Хотя не исключено, что капитализм упадет еще до эсхатологических времен (гибель вавилонской блудницы). Обратный переход в принципе возможен – вызревание критической массы зла и срыв. Кто знает, может быть об этом повествует апокалиптическое пришествие Гога и Магога после Тысячелетнего царства.
Переход ХС-ХО – «будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный». Это путь к Новому Иерусалиму, к обществу любви, который возможен только явным действием Христа.
Наконец, переход МО-ОЗ из мамонизма в общество зверя – этот процесс начинается на наших глазах. Мамона оказывается лишь средством исполнения страшного замысла духовного уничтожения человечества.

Позиция Церкви по отношению к различным общественным формациям

В работе [5] были описаны парадигмы церковного отношения к собственности. Важнейшими из них являются три:
· святоотеческое учение (общая собственность выше частной);
· «умеренная доктрина» (собственность допустима, но прилепляться к ней душой – грех) и
· «протестантская этика» (богатство и собственность – положительные христианские ценности).
При этом отмечалось, что при попытке соотнести эти парадигмы с христианскими конфессиями, это удается сделать только для пары протестантизм – протестантская этика. Однако соотнесение может быть более полным, если церковные парадигмы сопрягать с общественными формациями. Тогда:
· святоотеческое учение соответствует христианскому социализму;
· умеренная доктрина соответствует сотериологическому обществу;
· и наконец, протестантская этика соответствует мамоническому обществу.
Объяснение тут лежит на поверхности: Церковь всегда стремилась так или иначе приспособиться к тому обществу, в котором она существует. Такой конформизм является необходимостью – надо налаживать отношения с властями, надо сохранять и умножать паству и т.д. Поэтому, живя в определенном социальном строе, Церковь начинает лояльно к нему относиться, и эта лояльность выливается в соответствующую церковную парадигму.
Это соответствие особенно ярко выступает, если вопрос рассмотреть с исторических позиций. И святоотеческая и «умеренная» позиции родились еще в период гонений, когда христианство не было государственной религией, причем святоотеческая позиция превалировала. Однако с началом константинопольского периода Церкви, когда она вступила в «симфонию» с государством, началось противостояние этих доктрин, которое достигло максимума при жизни св. Иоанна Златоуста – великого апологета святоотеческой позиции. Но после гибели Златоуста святоотеческая доктрина стала уступать «умеренной» и вскоре практически сошла на нет. Это и не удивительно: Византия прочно стала сотериологическим обществом, для оправдания которого пригодна именно «умеренная» доктрина. Так и не сумев достичь в своем социально-духовном развитии христианского социализма, Византия бесславно кончила свое существование. В Европе же началась трансформация СО-МО, которая привела в конце концов к победе мамонического строя, что и вылилось на Церковном уровне в преобладание протестантской этики.
Однако, как быть с оставшейся вершиной (КО) базового «четырехугольника»? Видимо, КО существовало слишком короткое для Церкви время, чтобы она смогла ясно сформулировать соответствующую парадигму. Тем более это верно для двух будущих апокалиптических обществ: ХО и ОЗ.
Впрочем, история еще не кончилась, и поэтому в дальнейшем можно ждать появления новых церковных парадигм, соответствующих оставшимися вершинам.

Литература

1. Э. Тоффлер. Третья волна. – М: АСТ, 2010. – 784 с.
2. Поппер К. Открытое общество и его враги (в 2-х томах). — М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. — 448+528 с.
3. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. — Москва: Академия, 1999. – 783 с.
4. Н. Сомин. Трансформация общества: очерк христианской социологии. http://www.chri-soc.narod.ru/transformacia_obshestva.htm
5. Н. Сомин. Три парадигмы имущественной христианской этики и судьбы России. Тезисы. http://www.chri-soc.narod.ru/paradigm2.htm


19.08.14

 Отправлено: 06.09.14 11:35. Заголовок: Н.Сомин пишет: пере..

Н.Сомин пишет:

цитата:

переход МО-ОЗ из мамонизма в общество зверя – этот процесс начинается на наших глазах.

Этот процесс уже вовсю идёт с момента крушения традиционного общества, когда на место Бога пришли деньги, которые вскрыли все поля, ещё не охваченные товарно-денежными отношениями и заменили собою всё. и процесс этот приводит к утрате личностной сущности человека, его субъективации. Только бизнес и ничего ЛИЧНОГО! вот это и есть субъективация. и секулярный гуманизм и коммунизм вне Бога это фарисейство и законничество чистейшей воды, и никогда, никогда мы не найдём себя в себе, в любимой - да, в Господе - да. все учения аппелирующие только к разуму и вере в человека обречены на закономерное собственное отрицание причём в рамках их же аксиоматики)) человек без веры в Бога, взыскания сакрального - это звероскотина, жаждущая власти и денег, не поддающаяся исправлению. и весь 20 век тому доказательство.

 Отправлено: 09.09.14 17:20. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/vni_bessistemnaya_blagotvoritelnost.htm

Николай Сомин

Вокруг неплюевских идей. I. «Бессистемная благотворительность»

Русская религиозная философия все время стремилась к осмыслению социальных явлений. Причем всегда социальный вопрос рассматривался с христианских позиций. Наши философы упорно шли к созданию исключительно важной области богословия – христианской социологии, т.е. учения о социуме с христианских позиций. И как это ни удивительно, наиболее впечатляющие, значительные результаты были получены не известными философами, имена которых у всех на слуху: Соловьевым, Булгаковым, Бердяевым, Франком, а мыслителем, имя которого только начинает завоевывать признание – Николаем Николаевичем Неплюевым. Этот выдающийся человек был создателем знаменитого Крестовоздвиженского Трудового Братства, сочетавшего в себе строгую православную веру, образцовое ведение хозяйства и братскую жизнь на основе общей собственности. По всей черниговщине гремели с/х школы Неплюева, в которых помимо прекрасного образования преподавались еще несколько богословских дисциплин, а всем школьникам прививалось сознательное отношение к Богу. Братство просуществовало более 40 лет, и каких! – первая и вторая русские революции, первая мировая война, гражданская война, первые годы советской власти, коллективизация. И всегда Братство сохраняло свой удивительный православно-коммунистический строй.
Но Неплюев известен не только этим. Он – замечательный религиозный философ, вдумчиво осмысливающий социальную жизнь с точки зрения веры во Христа. Если другие наши мыслители в этой области высказали лишь ряд интересных мыслей и обозначили свои приоритеты, то Неплюев четко сформулировал ряд очень емких фундаментальных идей, которые в совокупности составляют стройную религиозно-философскую систему, которая, на наш взгляд, должна составить основу христианской социологии. Выработанная им социальная философия удивительна по своей глубине, цельности и христианской выверенности и намного превосходит все сделанное другими мыслителями.
Мы рассмотрим только три идеи Неплюева – для краткости мы их назовем «бессистемная благотворительность», «любовь, принуждение и корысть» и «обособление от зла и злых». Но каждая из них сама по себе разворачивается в целую философию и требует серьезного изучения и обсуждения.

Спор о «бессистемной благотворительности»


После того, как неплюевское Братство стало на слуху у широкой общественности (это произошло примерна на рубеже XIX-XX веков), в него устремилась масса народу – посмотреть на это чудо и узнать, как живут братчики. И многие православные были неприятно удивлены тем, что Братство не занимается благотворительностью. «Как же так? Ведь милостыня – первейшая добродетель христианина» – говорили они и, кончено же, горячо доказывали Неплюеву его ошибку. Однако для них оказалось неожиданностью, что Неплюев имел на этот счет свое хорошо продуманное мнение. Обычную для христиан милостыню, когда богатый спонсор жертвует средства тому или иному просителю, он называл «бессистемной благотворительностью» и резко критиковал, противопоставляя ей братскую жизнь, ради организации которой можно и нужно выделять средства. Он писал:
"Мы не находим полезным благотворить окружающему населению, давая даром пользоваться угодьями, скотом, орудиями и вообще достоянием Братства, что было бы с нашей стороны именно той бессистемной, не упорядочивающей жизнь на добрых началах, благотворительностью, которой мы не сочувствуем, от которой и перешли к братской правде" /1:22/.
«Братская правда», т.е. организация жизни христиан на братских началах, включая общую собственность – вот разумная благотворительность, достойная христианина, а вовсе не бросание монеток нищим или даже значительное денежное подаяние:
"Рутинное отношение к благотворительности так укоренилось, что даже люди доброй воли сомневаются в том, что лучше, - разумная или неразумная благотворительность. Более того, сомневаются даже, можно ли разумную благотворительность назвать вообще благотворительностью, в одинаковой ли степени она душеспасительна, что лучше, - дать денежную подачку, оказать материальную поддержку, или на всю жизнь стать честным братом для человека, всю жизнь слить с его жизнью, братски помогая становиться ему достоянием Божиим" /2:3/.
"Из рутинного понимания благотворительности не только не вытекает систематическая деятельность в направлении организации жизни на братских началах, но даже деятельность эта становится невозможной: труды, нравственные силы и все материальные средства уходят без остатка в пучину моря житейского" /2:4/.
Да и меру любви при «бессистемной» благотворительности Неплюев, по сравнению с братской любовью, оценивает довольно низко. Однако эти доводы нисколько не колебали мнение его оппонентов. Неплюев иронично писал:
«Со мною не только спорили, но самоуверенно поучали меня противному, устно и печатно говорили: Какое же это милосердие, воспитывать детей народа, любя их, как своих детей, призывая из обособиться в трудовое братство, представляющее из себя одну семью? Это «свои» и любить их, значит любить только любящих вас. Вот если бы вы вместо этого, не обособляясь, всем без различия проповедовали и благотворили, мы бы признали, что вы действительно христиане и действуете в духе христианского милосердия. Нам говорят, следовательно, поступайте, как поступали христиане 2000 лет, доведя христианский мир до позорного хаоса современной жизне-действительности. Не осуществляйте христианской правды, а проповедуйте ее, как ее 2000 лет проповедовали. Не осуществляйте правды братства в жизни, а заботьтесь исключительно о материальных нуждах ваших ближних» /3:52/.

Братская жизнь и милостыня


Прав ли Неплюев? Вопрос и сейчас вызывает затруднение. Тем более, что его оппоненты вообще не признают в братских отношениях никакой любви к ближнему, или, если и признают, то считают ее чем-то ущербным по отношению к милостыне: мол, братчики любят только «своих», а настоящий христианин любит всех и доказывает это тем, что всем благотворит. Для них милостыня выше братства. Но так ли говорит Писание и святоотеческое предание?
В Новом Завете братство понимается как скрепленная навеки дружба. И неспроста этот вид любви уподобляется кровным братским узам. Сам Христос признает своих учеников братьями:
49 И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои; 50 ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь (Мф.13,49-50)
ибо один у вас Учитель - Христос, все же вы – братья (Мф.23,8).
Для выражения братской любви употребляет Он и другое слово – «друзья»:
Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. 13 Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. 14 Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. 15 Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего. (Ин.15,12).
Суть же братской любви в единстве. Именно этого хочет Спаситель от людей и возводит такое братство в идеал жизни, уподобляя его единству лиц Пресвятой Троицы:
да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино (Ин.17,21).
И завет Христа об этом единстве в любви исполняют апостолы при организации Иерусалимской общины:
И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах. (Дн.2,42).
Все же верующие были вместе и имели всё общее. (Дн.2,44).
У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее. (Дн.4,32).
Единение не только в евхаристии, но и в общей собственности – вот необходимые признаки братской жизни.
Милостыня же в Новом Завете рисуется несколько иначе. Яркий пример – эпизод с впавшим в разбойники (Лк.10,30-37). Безусловно, самарянин сделал доброе дело, и Господь его одобряет. Но братьями пострадавший и самарянин не стали – может быть потом они даже так и не встретились. Да, милостыня – добродетель. Господь говорит:
Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд. (Лк.6,36)
Продавайте имения ваши и давайте милостыню (Лк.12,33)
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф.5,7).
Но нигде Спаситель не выдвигает милостыню в качестве идеала христианской жизни, как это Он делает относительно братского единства.
Святитель Иоанн Златоуст полностью подтверждает такой взгляд. Он чрезвычайно восторженно относится к жизни первохристиан в Иерусалимской общине. Причем, он сравнивает эту жизнь с братской и особо отмечает общую собственность как условие такой благодатной жизни:
«А причиною такого согласия, скрепляющею любовь их и столько душ соединяющею в одно, было презрение богатства» /III:257/.
"Это было ангельское общество, потому что они ничего не называли своим (...)Видел ли ты успех благочестия? Они отказывались от имущества и радовались, и велика была радость, потому что приобретенные блага были больше. /IX:73/.
"Видишь как велика сила этой добродетели (общения имений), если она была нужна и там (т.е. в Иерусалимской общине). Действительно, она - виновница благ" /IX:112/.
"Как в доме родительском все сыновья имеют равную честь, в таком же положении были и они, и нельзя было сказать, что они питали других; они питались своим; только удивительно то, что, отказавшись от своего, они питались так, что, казалось, они питаются уже не своим, а общим" /IX:110/.
А вот к обычной милостыне отношение у великого святителя несколько иное. С одной стороны, среди святых отцов нет никого, столь высоко ставящего милостыню:
"Милостыня есть царица добродетелей, весьма скоро возводящая людей на самое небо и лучшая защитница" /II:326/.
«будем прилагать великое усердие к милостыне, потому что иначе невозможно достигнуть царства небесного» /III:283/.
Но с другой стороны Златоуст замечает, что в Царстве Небесном милостыни уже не будет, ибо там нет нищих:
"Сделаем душе золотое ожерелье, то есть милостыню, доколе мы здесь. Ибо когда пройдет сей век, тогда уже не будем творить ее. Почему? Потому что там нет бедных, там нет денег, там нет нищеты. Пока мы дети, не лишим себя сего украшения. Ибо как с детей, достигших мужеского возраста, снимают прежний наряд, и надевают на них другой: так и с нами. Там милостыня будет уже не из денег, а какая-то другая, гораздо большая. Посему, чтобы нам не быть без той, постараемся сею украсить душу" /XI:222/.
Бедные и богатые – беда, болезнь нашей земной жизни, и милостыня является лекарством, елеем, который человечество возливает на раны, нанесенные имущественным неравенством. Причем лекарство это не радикальное. Недаром Златоуст замечает, что милостыня более полезна подающим, чем принимающим:
"Бог предписал заповедь милостыни не столько для бедных, сколько для самих подающих" /X:211/.
"Часто я говорил, что милостыня введена не для принимающих, а для подающих, так как последние приобретают наибольшую пользу" /XI:344/.
Милостыня – это паллиатив, который лишь уменьшает боль от ран, нанесенных любостяжанием, но не лечит корень болезни. Поэтому, будучи чисто земной добродетелью, материальная милостыня не сподобляется стать вечной ценностью.
Есть у обычной милостыни и другая проблема – тщеславие от сделанной подачки. Поэтому Евангелие строго предупреждает: милостыню надо давать тайно:
У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; (Мф.6,3).
Златоуст же о тщеславии в деле милостыни говорит не раз:
"Тщеславие и везде пагубно, но особенно в делах человеколюбия, так как здесь оно является крайней жестокостью, извлекая себе хвалу из чужих бедствий и почти ругаясь над живущими в нищете" /VII:724/.
"Но ты хочешь слыть между людьми милостивым? Что за прибыль? Прибыли никакой нет, а вред бесконечный, так как те самые, кого ты призываешь в свидетели, отнимают у тебя, как разбойники, сокровища небесные, или лучше сказать, не они, а мы сами разграбляем свое стяжание и расточаем свое богатство, хранящееся в горних обителях. Вот новое бедствие, новое, необыкновенное зло! Чего не истребляет моль, чего не похищает тать, то разграбляет тщеславие!" /VII:725/.
Однако этой опасности была лишена, как считает Златоуст, братская жизнь в Иерусалимской общине:
"Так как они не смели отдавать в руки (апостолов) и не с надменностью отдавали, но приносили к ногам их предоставляли им быть распорядителями и делали их господами, так что издержки делались уже как из общего имения, а не как из своего. Это предохраняло их и от тщеславия" /IX:113/.
Таким образом, Писание и Предание недвусмысленно говорят, что братство во Христе выше милостыни, даже щедрой. Кстати, этот взгляд опровергает бытующий еще со времен Климента Александрийского (III в.) «аргумент от милостыни» в пользу частной собственности: мол, поскольку милостыня – высшая добродетель, а творить милостыню можно только из своего, то частная собственность является крайне желательной для христианского образа жизни. Однако, если, как мы выяснили, братская жизнь выше милостыни, то более желательной для подлинной христианской жизни является именно общая собственность, без которой о братстве можно говорить только условно.

Бессистемность милостыни


В последней цитате из Златоуста обращает на себя внимание, что первохристиане предоставляли право распоряжения собранной собственностью апостолам. Иначе говоря, имущественная жизнь общины была организована через Церковь. Златоуст вообще считал, что Иерусалимская община – плод милостыни, но милостыни особой: очень щедрой (отдать все), осуществляемой всеми членами общины и главное, осуществлявшейся организованно, путем передачи всего имения в руки Церкви. Вот такая милостыня, по Златоусту, преображает жизнь.
Для Неплюева момент организации добра имеет первостепенное значение. Острие его критики милостыни направлено на ее спонтанность, просто передачу средств без ясной цели. В результате огромные средства расходуются бесцельно и уходят в песок. С его точки зрения обычная «бессистемная» благотворительность – просто выбрасывание денег на ветер:
"Целая жизнь, самые большие состояния - ничто в деле вычерпывания этого моря зла и скорби" /4:71/. Или так: бессистемная благотворительность - путь "вычерпывания ковшиком моря зла и страданий" /5:14/.
Главный недостаток обычной милостыни в том, что она не направлена на преображение жизни. Просто даются средства, которые принимающий как правило разбазаривает впустую или даже во вред себе. Такая милостыня является лишь паллиативом, скорее заглушающим совесть дающего, чем реальным средством помощи. Да, она умягчает душу дающего, но чаще возгревает в нем тщеславие, славолюбие, желание прослыть среди людей добрым благотворителем. Духовные плоды от такой милостыни невелики, а социальные последствия ничтожны. Никакого преображения социальной жизни при бессистемной благотворительности совершиться не может. Неплюев писал:
"На деле это любовь до крайности близорукая, настоящая апофеоза близорукости сердца. Бессистемная благотворительность, даже самая искренняя, основанная на чувстве сердечного участия, живой жалости - только паллиатив, не только не подготовляющий лучшего будущего, не организующий жизнь на началах добра и любви, но, напротив, часто вредный, усыпляя совесть, покрывая грязь и безобразие жизни цветами совсем неестественными, несоответствующими "основам" этой жизни... Это настоящее вливание вина нового в мехи ветхие" /4:70/.
Новые мехи – это по Неплюеву форма христианских трудовых братств. На их организацию и нужно направить все силы общества, в том числе – и средства богатых спонсоров. Как считал Неплюев, трудовые братства – это современный вариант Иерусалимской общины (отличающийся лишь тем, что в братствах организовано производство). Только так жизнь современных христиан может быть согласована с главной заповедью Христа: люби Бога и ближнего.
Поэтому Неплюев упорно отстаивал от критиков свое мнение. И думается, что принципиально он был совершенно прав. Другое дело, что на практике он проводил свой взгляд слишком ригористично. Неплюев говорил, что мы рады принять в наше Братство любого, кто хочет жить по-братски. Но в том-то и дело, что на самом деле люди не хотят такой жизни. Их идеалы совершенно другие: выстроить крепкое хозяйство, подкупить землицы, нанять рабочих для ее обработки, завести торговлю – в общем «выбиться в люди». И для этого они с удовольствием готовы принять любую безвозмездную помощь. Окрестные же крестьяне, видя такую постановку дела, обижались на Неплюева, подозревали его в тайной выгоде для себя. А когда началась первая русская революция – пытались разграбить братские имения. Думается, что более мягкая политика общения с крестьянами, с учетом их немощей, включая и определенную «бессистемную благотворительность», дали бы лучшие результаты: крестьяне основательнее бы разобрались в намерениях Неплюева, а там – глядишь – и попросились в Братство.

Дисциплина любви


Однако противники Неплюева выдвигают следующий аргумент. Любовь христианская – это всегда жертва. Творя милостыню, податель жертвует свои честно заработанные средства. А что жертвует человек, вступающий в Трудовое Братство? Ведь он наоборот только получает и живет уже на всем готовом. Где же жертва?
Конечно, и в братстве не обходится без материальной жертвы. У Неплюева вновь поступающий братчик должен был отдавать в Братство все свое имение. Хотя надо сказать, что в Братство в основном поступали очень молодые люди – выпускники неплюевских с/х школ, у которых за душой ничего не было.
Но дело вовсе не в материальной жертве. На самом деле, входя в братскую семью, человек жертвовал очень многим? Чем же? Своей свободой. Надо сказать, что жертва свободой ради любви – явление массовое. Женщина раньше жила свободно, ходила, куда хотела. Но вот у ней появился ребеночек, он кричит, просит есть, и мать не может и на пять минут отойти от своего дитя. Она совершенно сознательно и добровольно отдала свою свободу за любовь к своему ребенку. Юноша хочет быть военным, защищать Родину от врагов. Поступая в армию, он тоже сознательно и добровольно принимает всю армейскую дисциплину, резко ограничивающую его свободу. Наконец, подвижник, поступая в монастырь, опять таки сознательно и добровольно принимает на себя весь строгий монастырский устав. Он смиряется, жертвует своей свободой ради любви к Богу. Впрочем, он надеется, что свобода возвратится к нему, но уже другая – в Боге. Так что думать, что можно любить и одновременно быть свободным как ветер – несколько наивно. Нет, хотя бы часть свободы любящему надо отдать ради любимого, смирить себя. Но свободе это только на пользу: любовь стреноживает свободу, вводит ее в рамки и не позволяет ей превратиться во вседозволенность. Хотя парадокс в том, что решение отдать за любовь свою свободу должно приниматься абсолютно свободно.
Вот и поступающий в Братство отдает часть своей свободы, вводит ее в определенные рамки, смиряет свое «я» ради братства, а точнее – ради любви к людям, это братство составляющим. Это на самом деле нелегкая жертва, жертва на всю жизнь, на которую решались далеко не все. Хотя в школах Неплюева каждый ученик проходил интенсивный курс христианской любви, но в Братство поступала только примерно половина выпускников – остальные предпочитали не отдавать свою свободу ради сомнительной, как они думали, перспективы жизни в братстве и уходили на заработки в мир.
Неплюев добродетель смирения своего «я» ради братской любви называет «дисциплиной любви». Эту добродетель он ставит очень высоко:
"Человечество страстно желает свободы и не хочет понять, что никакая свобода невозможна без дисциплины любви, когда из любви к добру и ближним при свете этой любви к добру не хотят делать зла и тем становятся способными пользоваться безграничной свободой, не злоупотребляя ею" /6:8-9/.
Человек, имеющий дисциплину любви, обуздал ради любви свою свободу и тем самым обезопасил себя от самочинного употребления ее во вред другим. Это качество совершенно необходимо для жизни в братском коллективе. Оно является как бы букетом из лучших и наиболее трудных христианских добродетелей: смирения, терпения и, конечно же, любви. В воспитании дисциплины Неплюев видел одну из главнейших задач своих школ, и все время объяснял братчикам важность этого понятия. Неплюев всегда подчеркивал, что дисциплина любви есть следствие основополагающего для христианина принципа – служения Богу. Надо сделать себя «достоянием Божиим», – говорил Неплюев, – т.е. не просто любить Бога, а исполнять Его волю, сделаться как бы его орудием в деле преображения мира. Только тогда с полной ясностью высветятся и высота братской любви и необходимость ее достижения через дисциплину любви.
+++++
Так, отталкиваясь от, казалось бы, спорного и экстравагантного понятия «бессистемной благотворительности», неплюевская мысль двигает нас к постижению самых глубинных соотношений между христианской любовью и социальной жизнью человека. И эта связь находит свое воплощение в идее Трудового Братства.
Но Братство – лишь локальная община, т.е. небольшая частичка общества. А по каким же законам идет жизнь «больших» социумов – государства, нации, цивилизации? Для уяснения этой проблемы у Неплюева тоже есть несколько очень ценных мыслей. Но об этом в следующей части нашего повествования.

Литература

1. Н.Неплюев. Жизненное значение трудовых братств: церковное, государственное и общественное. Беседа для друзей и врагов. Спб., 1905. - 26 с.
2. Н.Н.Неплюев. Вера, милосердие, благотворительность; вооружения и самозащита. Сергиев-Посад. 1908. - 72с.
3. Неплюев Н.Н. Путь веры. – Сергиев Посад, 1907. – 160с.
4. Н.Н.Неплюев. К лучшему будущему. Собрание сочинений Н.Н. Неплюева, т3. – С.3-84.
5. Н.Н.Неплюев. Письмо к духовенству. Киев. 1905г. - 20с.
6. Н.Неплюев. Воззвание к друзьям свободы и порядка. Спб., 1907, - 16 с..
I-XII. Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиеписко-па Константинопольского, в русском переводе. тт. I-XII. С.-Петербург. Издание С.-Петербургской Духовной Академии. 1894-1911.


21.08.14

 Отправлено: 11.09.14 16:14. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/vni_lubov_prinujdenie_i_korist.htm

Николай Сомин

Вокруг неплюевских идей. II. «Любовь, принуждение и корысть»

Проблема прогресса


Русская мысль много дискутировала о проблеме общественного прогресса. Высказывались совершенно противоположные мнения: прогресс необходим и благотворен, и наоборот, прогресс губителен для духовной жизни. Последнее особенно часто утверждали наши христиане: духовного прогресса в человечестве нет, скорее – регресс, а технический прогресс только закабаляет человека, погружая его в мнимый комфорт, а на самом деле вытравляя из него остатки духовности. Технический прогресс, развитие науки, из века в век происходящие, они ставят в вину падшести человеческой и сатанинским силам, стремящимся погубить человечество. И к соображениям этим, безусловно, следует прислушаться.
Но несмотря на все предостережения человечество упорно идет по пути научно-технического прогресса. Нет ли здесь очень веской, необоримой причины? Есть, и она на поверхности. Нация, цивилизация, страна, которая останавливается в своем прогрессе, неизбежно сходит с исторической арены – ее уничтожают более продвинувшиеся по пути прогресса конкуренты. И все правители это прекрасно понимали, причем, независимо от исповедуемого ими мировоззрения или социального строя. Наиболее ярко это выразил Сталин в 1931 г: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
Увы! «закон прогресса», подоплекой которого является циничное «сильный побеждает слабого», непреложен, он действует с беспощадной неотвратимостью. И хотя в порядке чуда власть силы иногда и преодолевается (вспомним, например, неоднократные заступления за русскую землю Владимирской Божией Матери), но все же прогресс остается повседневным законом падшей земной жизни. И в своей истории Россия не раз, узрев свою технологическую отсталость, бросалась догонять Запад. В этом смысле и Петр I и Сталин – безусловные благодетели России.
Отметим, что Неплюев отнюдь не чурался прогресса. Он пытался организовать политическую «Партию мирного прогресса», ратующую за Трудовые братства как путь развития России. А в своем Братстве он постоянно внедрял самые совершенные по тем временам технологии: десятипольный севооборот, английские высокопроизводительные породы скота, различного рода с/х технику – сеялки, молотилки, трактора. В братстве был телефон и электрическое освещение. Отсюда и производительность и качество продукции всегда были на высоте.
Таким образом, прогресс (экономический, технический, научный) – суровая необходимость выживания, какие бы негативные моменты он не нес. Закон прогресса надо исполнять – иначе гибель. Трезвый взгляд Н.Я. Данилевского на геополитику, считавшего, что человечество развивается как совокупность отдельных цивилизаций (он говорил – «культурно-исторических типов»), соперничающих между собой и сменяющих друг друга на исторической арене, ныне полностью подтверждается. Да и вековая звериная ненависть Запада к России, о которой предупреждал Данилевский – тоже. Конечно, лучше бы единство человечества в духе В.С. Соловьева. Но реальность не такова. Для христиан нет сомнения, что все это – следствие падшести человеческой. Но пока она в этом мире не преодолена, и с ней надо считаться.
Обычно христианские социологи оценивают общество по такому критерию: насколько его устроение способствует спасению. Это совершенно справедливо, но недостаточно. Необходимость исполнения «закона прогресса» делает актуальным и другой критерий: устойчивость общества в геополитической гонке цивилизаций. Этот критерий выводит проблему лучшего строя из безвоздушного пространства абстрактных рассуждений и погружает ее в реальную атмосферу истории. Поэтому в этой статье проблема лучшего общественного строя рассматривается с точки зрения обеих критериев.

Три силы Неплюева


Но какая сила движет отдельными людьми на труды во благо прогресса? Ведь сама по себе опасность национальной гибели на это дело сподобит лишь немногих. Помните у Достоевского: «Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить». Так что же все таки заставляет крутиться колеса прогресса?
И тут мы обращаемся к наследию Неплюева. Он считал, что существует только три силы, которые двигают общество, заставляя его следовать по пути прогресса. Это: любовь, принуждение (страх) и корысть. Он писал:
"В течение веков не на любви основаны были жизнь, отношения и труд. Основы страха и корысти не могли воспитать в человечестве христианских привычек духовной свободы и устойчивой торжествующей любви. Частое переживание духовных настроений, позорных для христианина, породило позорные характеры, стало позорной натурой, унаследованной нами, как первородный грех, от отцов наших" /1,97/.
"Там где отсутствует единственная истинная внутренняя, добровольная и прочная дисциплина, - дисциплина любви, - там только и возможна дисциплина внешняя, вынужденная, непрочная: дисциплина страха, когда не делают того, что слишком опасно делать, и дисциплина корысти, когда не делают того, что слишком невыгодно... Вторая - основана на праве частной собственности" /2,10/.
Удивительно – всего три мотива! Кажется, что их гораздо больше. Но поразмыслив, мы придем к выводу, что если мотивов, побуждающих личность к действию великое множество, то обществом в подавляющем большинстве случаев движет одна из трех «неплюевских» сил. Правда, с одним уточнением: если стремление к власти считать одной из разновидностей корысти.
Теория трех сил разрабатывалась Неплюевым прежде всего применительно к религиозной сфере – отношению к Богу. И тут неплюевская идея близка известному святоотеческому мнению: человек по отношению к Богу занимает три позиции: либо раба (страшится наказания), либо наемника (ищет максимума будущих благ), либо брата (любит всем сердцем). Но поскольку для Неплюева общественная сфера – тоже, поле битвы между Богом и сатаной, то и для нее все три мотива играют первостепенную роль. Хотя надо сказать, что применение этой идеи к общественным явлениям Неплюевым лишь намечено. Поэтому необходимо неплюевскую мысль дополнять и развивать применительно к современному обществу.
Если дать предварительную оценку, прежде всего поражает огромная глубина и фундаментальность неплюевской идеи «трех сил». Фактически тут постулируется три типа обществ: общество любви (чаемое общество), общество принуждения (тоталитарное общество) и общество корысти (капитализм). И такая общественная классификация не только соответствует христианскому мировоззрению, но и подтверждается всей человеческой историей. Разумеется, в чистом виде общества любви нет, как нет чистого общества корысти или принуждения. Это – некие идеальные типы. Реальное же общество всегда являет собой некое сочетание этих принципов, в разных пропорциях. Впрочем, в неплюевской классификации отсутствует социализм (общество справедливости). Этот факт мы обсудим позже.

Любовь должна быть организована


Для христиан нет сомнения, что единственной благодатной основой общества является любовь. Любовь к Богу и ближнему. Более емко Неплюев формулирует это так:
«Любовь организующая, объединяющая, созидающая, единственная, способная быть основою мирного благоденствия, достигаемого путем мирного прогресса, есть любовь к самому себе, к своей семье, к своим друзьям, к своей партии, к своему народу, к своей Церкви, к науке, к искусству, ко всему при свете любви к высшему добру, к высшей правде, называется ли это высшее добро Богом живым или каким-либо иным религиозным или философским термином» /3,13/.
Тут полезно сделать некоторый комментарий.
Во-первых, Неплюев свободно говорит о любви «к партии, к своему народу», т.е., как некоторые считают, к «номинальным понятиям», не имеющим реальности и тем более не обладающим атрибутом личности. А любовь христианская, де, только личностна, и потому к народу, к стране можно иметь только уважение, но не любовь. Для Неплюева это «противоречие» разрешается легко и просто – это любовь к людям, наполняющим «номинальное понятие».
Во-вторых, он характеризует любовь в социуме как «организующую» и «созидающую». Для Неплюева это принципиально. Он всегда считал, что любовь должна быть хорошо организована – иначе все быстро развалится. И более того, любовь должна быть действенной, и тогда она сама может организовывать, созидать общество. Он писал:
«необходимо стройно организовать жизнь, всю жизнь, во всей ее совокупности, на началах любви, по разумным требованиям логики любви. Без этого нечего и мечтать о мирном благоденствии, основанном на любви» /3,20-21/.
«Люди, отрицающие необходимость или, как граф Толс-той, проповедующие зловредность всякой организации, лишают, таким образом, христиан единственного средства самозащиты от детей мира сего, обрекают их на грустную альтернативу быть растерзанными волками или превратить-ся в волков, чтобы от волков по-волчьи и защищаться. Эта теория анархии христианства только и возможна, пока остается теорией, а на практике оказывается совер-шенно невозможною, что и приводит ее последователей в невылазное болото противоречий» /6,111/.
«до-бровольная дисциплина стройной организации добра и является единственным достойным христиан средством самосохранения, самозащиты, противления злу» /6,111/.
Такую стройную организацию жизни Неплюев и видел в Трудовых братствах:
Трудовое Братство и будет такой стройной организацией добра, убежищем для кротких; при его помощи Церковь может согласовать с верою все стороны жизни и стать во главе того громадного движения к сознательности, которое в настоящее время так часто отрывает от Церкви полезных деятелей" /4,13/.
Однако вопрос об организованности усилий общества (и не только общества любви, но и обществ принуждения и корысти) настолько важен, что необходимо рассмотреть его более внимательно.

Как функционирует общество


Если мы попробуем применить к общественному прогрессу принцип «бессистемной благотворительности» или вообще подход спонтанного взаимодействия между отдельными личностями, то ровным счетом ничего не выйдет. Причем, неважно, будет ли это взаимодействие «бессистемной благотворительностью», добровольным обменом товаров или принуждением более сильной личностью более слабой. Дело в «бессистемности», неорганизованности. Это как броуновское движение: суета и дерганье на микроуровне есть, а движения всего целого вперед нет.
Поскольку любое общество обязано двигаться по пути прогресса (почему – это объяснено выше), то оно действует совершенно другим образом. Общество выстраивает так называемые «институты» – некие общественные системы, обладающие высокой организацией и действующие целенаправленно. И чем выше организованность, тем более успешно действует институт. Например, армия. Нет, это не кучка пусть даже очень храбрых людей. Это высоко организованная система с многообразным иерархическим управлением, обеспечивающим взаимодействие как разных подразделений, так и разных родов войск. Военные об этом прекрасно знают. И чем лучше управление, тем успешнее воюет армия.
Второй пример: экономика. Это не просто люди, обменивающиеся товарами. Это сложнейшая система, включающая производство, финансы, маркетинг, логистику, рекламу и еще много и много чего. Это – экономика капиталистическая. Социалистическая экономика в СССР была гораздо более организованной и целенаправленной системой. Фактически это была единая громадная фабрика в масштабах всей страны.
Кстати, это был огромный, до сих пор мало оцененный плюс социалистической экономики. Именно благодаря высокой организованности она долгое время могла успешно конкурировать с гораздо более массивной (в смысле ВВП) экономикой капиталистических стран. Ее эффективность заключалась, во-первых, в целеполагании на пользу целого, всей страны (а не на пользу отдельных капиталистов), и во-вторых, в отсутствии ненужного дублирования (типа сотен моделей примерно одинаковых компьютеров). Последнее хоть и замедляло смену моделей, но зато резко уменьшало распыленность ресурсов и позволяло создавать невиданную сосредоточенность на прорывных и жизненно важных направлениях (космос, атом, военная техника).
Вся история человечества может быть рассматриваема под углом зрения совершенствования общественных институтов, повышения их системности, организованности, оснащенности техническими средствами. И те страны, которые в этом деле преуспевали, становились мировыми лидерами.
А теперь внимание. Институты – не бездушные машины, они наполняются и движутся людьми. Но форма участия человека в институте может быть разной в зависимости от типа общества – общества любви, принуждения или корысти.
В обществе корысти для включения человека в главный всеподавляющий его институт – капиталистическую экономику – человек должен стать «homo econmicus», человеком экономическим, начать мерить все и вся долларом, мыслить куплей-продажей, прибылью, кредитами и фьючерсами. Материальная выгода, корысть или наоборот опасение остаться без гроша и заставляет его участвовать в институтах такого общества.
В обществе силы человек становится заключенным, за которым следят и которому приказывают надзиратели. Из страха наказания человек подчиняется и работает в рамках институтов этого общества.
Ну а в обществе любви? Там участие в институтах общества называется служением. По любви человек служит общине, народу, нации, государству, Родине, государю, Церкви, Богу. В ответ на это государственные институты тоже ценят служащего, обеспечивая ему достойное существование. Мотив бескорыстного служения и сейчас отнюдь не редкость. Многие именно служат в армии, а не отбывают срок. Масса людей, добросовестно исполняя свои обязанности, служит Родине. В обществе любви мотив служения доминирует.
Служение есть осуществление любви в рамках общества. Если в сфере семейной возможна и даже желательна «бессистемная благотворительность», то в сфере общественной иного способа проявить любовь не видно. Служение и есть по сути дела «дисциплина любви», о которой пишет Неплюев. Ибо служение невозможно без принесения в жертву интересам общества своих личных интересов.
Кстати, именно принцип служения выгодно отличает монархию среди других форм государственной власти. Дело в том, что личность монарха, обладая определенной сакральностью возбуждает у многих и многих чувство восторга, восхищения и поклонения, и люди начинают искренне служить государю. Но поскольку монарх олицетворяет собой всю власть в обществе, то это служение фактически является служением всему обществу.

Принуждение и корысть – что «лучше»?


Только любовь разрешает все общественные противоречия. Она дает верное видение общественных явлений. Неплюев пишет:
"Любовь непременно исцелит нас и от корысти, заставит нас понять весь ужас ожесточенной и ожесточающей борьбы против всех и вся на пользу своего кармана, на пользу личного или семейного эгоизма, приводящего к экономической распыленности, при которой вся жизнь становится биржей, где все покупается и продается, вся жизнь становится школою разврата и все отношения заклеймены позором корыстной борьбы, когда на одного победителя приходится множество побежденных, и громадное большинство этих побежденных ни на йоту не лучше жестоких в своем торжестве победителей, так как все они желают быть победителями, все жаждут борьбы и равно чужды духа мирной солидарности" /5,11-12/.
Отсюда видно, что Неплюев крайне негативно относится к принципу корысти, провозглашаемому капитализмом. Но и к страху, рождаемому принуждением, он относится тоже отрицательно – свобода человека для него непререкаема. Принуждение и корысть являются хоть и совершенно разными, но одинаково нехристианскими силами, стоящими несравненно ниже любви.
Но сказать, что «оба хуже» недостаточно, и поэтому важно задаться вопросом: «что же все таки более приемлемо?». Неплюев на этот сложный вопрос ответа не дает. Но ответ желателен, пусть краткий.
Конечно же, для либералов корысть куда лучше, впрочем, как и для всего Запада. Но мы постараемся выдержать православную точку зрения и рассмотрим вопрос последовательно по выявленным критериям.
По первому критерию – «закону прогресса» – корысть намного превосходит принуждение. Общество корысти в гонке цивилизаций обгонит общество принуждения. Собственно по этому (а не по сентиментальным соображениям свободы) человечество в своем большинстве перешло в своей социальной жизни от принуждения к корысти.
Ну а с точки зрения главного критерия – спасения души? Тут соотношение обратное. Принуждение стесняет тело. Если принуждение связано со страхом наказания, то частично стесняет и душу. Но не индуцирует грех. Однако корысть, вся сфера человеческой деятельности, связанная с меркантильным интересом, является соблазном огромной силы, совратившим миллиарды душ. Златоуст считал, что любостяжание – самый распространенный грех человечества, ему подвержены все: и мужчины и женщины, и старые и молодые, и христиане и язычники. Для христианина самое страшное – попасть в рабство греху. И поэтому как бы неприятна и тяжела была несвобода, в духовном плане корысть страшнее. Мы еще коснемся этого вопроса в связи с обсуждением насилия в СССР.

Социализм и справедливость


Неплюев не включил социализм а свою классификацию обществ, поскольку он не является «чистым типом», а носит компромиссный характер, сочетая в себе несколько принципов. Точнее, таких принципов два: любовь и принуждение. С корыстью социализм борется не на жизнь, а на смерть, осуществляя принцип общей собственности для средств производства. Сам Неплюев к идее атеистического социализма относился отрицательно, считая, что он неизбежно приводит к принудительному тоталитаризму:
"без дисциплины любви, единственной гарантией личной свободы и является именно собственность, и что государственный социализм, если его когда-нибудь осуществит социальная революция, был бы худшим из всех видов рабства, который когда-либо испытывало человечество" /2,10/.
Предвидение глубокое и отчасти верное – принуждение при советском строе было велико. Не видеть ГУЛАГ, а также строгую политическую и трудовую дисциплину – значит закрывать глаза и затыкать уши. Однако с этим принуждением, так рьяно обличаемым как нашими либералами, так и нашими православными, следует разобраться более основательно.
Прежде всего, в СССР существовало много людей, беззаветно и самоотверженно служащих и советской власти и новому социальному строю. Много – слабо сказано. Их было огромное количество. И в Великую Отечественную войну люди проявляли массовый героизм, умирая со словами «За Родину, за Сталина!». И объяснить это тотальным зомбированием невозможно. Нет, служение, как мы выяснили, означает любовь. Значит, помимо принуждения советский строй был основан и на любви. А эта любовь основывалась на правде советского строя, которая заключалась в справедливости. Суть этой справедливости – в труде. Каждый трудится (в меру своих способностей) и получает разное вознаграждение – в зависимости от трудовых затрат. Но был и второй принцип: разница в оплате невелика: в редких случаях – в разы, а как правило – в пределах вилки в 70%. Это было и организованной милостью слабым и умерение аппетитов сильных и шаг к объединению населения в единый народ. Тем самым справедливость стала социальной справедливостью.
Часто делают ошибку, считая, что любовь – это одно, а справедливость – совсем другое. Разница, конечно, есть. Любовь – это всегда жертва, бескорыстная отдача чего-то своего другому. Справедливость же – компромисс между своими интересами и интересами других. В этом смысле выражение «люби ближнего своего как самого себя» является выражением не христианской любви, а справедливости – любовь (а значит и блага) распределяются поровну (с учетом трудового вклада) между мной и другими. Таким образом, справедливость – компромисс между любовью и эгоизмом (любовью к себе). Без любви, пусть и несовершенной, справедливости быть не может.
Поэтому реализация справедливость всегда связана с принуждением. Ибо есть очень много законченных эгоистов, которые хотят благ только лично себе, в ущерб другим. Таких, конечно, заставить любить нельзя – любовь не бывает по принуждению, но можно принудить делиться по правилу справедливости. В результате справедливость становится принципом, на основе которого социализм пытается соединить в одном обществе существование совершенно разных в нравственном отношении людей – альтруистов, служащих народу, законченных эгоистов и людей «средних», не дотягивающих до вершин жертвенной любви, но и не скатывающихся в пропасть полного эгоизма. И поскольку эгоистов много, их больше альтруистов, то строй, поднимающий на своем знамени идею справедливости, неизбежно будет применять те или иные меры принуждения. И это принуждение справедливо – иначе не выжить всему народу. Но, естественно, принуждение вызовет мощную негативную реакцию эгоистов, которые будут вопить и попранной свободе, о тоталитаризме, и в конце концов (их же больше) свергнут строй справедливости, водрузив свой строй корысти, при котором эгоистам живется легче всего.
Так и получилось в Советской России. Только все же Россия – особая цивилизация, и там возникли процессы, несколько изменившие этот сценарий. Особенность России в том, что у нас всегда преобладал слой «средних» (в нравственном смысле) людей – не альтруистов, но и не явных эгоистов. Таково было наше русское крестьянство. А для «среднего» человека принцип справедливости является наиболее приемлемой позицией. И потому русский народ особенно ценил справедливость и искал ее. Так получилось благодаря нескольким обстоятельствам.
Прежде всего, русское православие веками учило народ христианской нравственности, противостоящей тотальной человеческой падшести. Идеал святости хоть и не реализовывался в сколь-нибудь массовом порядке, но мешал опускаться ниже определенной планки. А внимательно прочитанные сочинения Иоанна Златоуста (они были самым любимым чтением на Руси) формировали очень настороженное отношение к богатству.
Далее, суровые географические условия, плохие и нестабильные урожаи никогда не позволяли русскому народу жить зажиточно. «Общество с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта» – так характеризует Россию знаток русской деревни историк Л.В. Милов. А в таком обществе торговля развивается плохо – для развития торговли нужен излишек продуктов, а его-то и не было. Правда земли было много, и ею стали расплачиваться за службу – государственную или военную. В результате получилась «раздаточная экономика», когда люди служили, получая за это поместья (с крестьянами, разумеется). А распределение произведенных благ стало стремится к двум противоположным схемам. Либо иерархия немногих «господ», живущих в роскоши и эксплуатирующих множество «рабов» в качестве остального населения. Либо строгое распределение «по правде», «по справедливости». Первая схема реально реализовалась в виде крепостного права. Но народ всегда чаял второй схемы.
В результате выработался тип русского человека, принимающего бедность как неизбежное зло и с большим недоверием относящегося богатству, очень чувствительного к справедливости и правде, привыкшего служить (дворяне служили царю, крестьяне – дворянам) и умеющего переносить принуждение, если оно необходимо для выживания всех (все это – огромные преимущества русского человека перед западным в геополитической борьбе за выживание). Советский строй, как это ни парадоксально, не только сохранил, но даже приумножил все эти замечательные качества, только переменив первую схему распределения на вторую. Однако, разумеется, советский человек («совок» – как презрительно его называли в перестройку) существенно отличается от дореволюционного русского.
Прежде всего – отношением к труду. В дореволюционной России, конечно, очень много трудились. Но сам труд не был в почете. Скорее он рассматривался как наказание человеку за первородный грех. В православной традиции спасались молитвой, постом, милостыней, но не добросовестным трудом. Поэтому дворяне (после манифеста Петра III) предпочитали не служить, а заниматься собственным поместьем или просто бездельничали, и не считали это грехом. В советское время отношение к труду резко изменилось. Поскольку коммунистическая идеология считает, что все блага создаются трудом, то ударный труд был возведен в ранг первостепенной ценности. Вся система не только материальных, но и моральных стимулов основывалась на добросовестном отношении к труду. А уклонение от труда рассматривалось как тунеядство и уголовно наказывалось. Поэтому в жизни советского человека труд, работа становились не только средством личного выживания, но делом жизни, своим вкладом в построение светлого будущего.
Эта очень сильная сторона «совка» в сочетании с исключительно высоким уровнем организации общественного производства были мощным фактором в соревновании социальных систем. Сейчас признано, что СССР выигрывал геополитическую гонку с Западом, в том числе – и в экономической области. И понимая это, Запад старался всеми правдами и неправдами сломать хребет СССР, ликвидировать этот неожиданно оказавшийся смертельным для него социалистический строй.
Это, увы, получилось. И дело тут не только в чудовищном предательстве высшего руководства. При социализме (государственном) все зависит от качества власти. Будет власть честной, ответственной перед народом – будет социализм. Но власть может работать на себя, превращаясь в номенклатуру. Это и произошло при Брежневе – социализм как строй социальной справедливости стал расплываться, уступая место строю, где властвовал не народ, а номенклатурная элита. Иногда этот строй неверно называют «государственным капитализмом». Нет, до капитализма еще было далеко: номенклатура только управляла всей советской индустрией. Но она, естественно, захотела и полного обладания ее на правах частной собственности. Поэтому она активно поддержала предательство Горбачева и насадила уже настоящий капитализм.
Другим важным отличием (уже со знаком минус) советского человека от русского дореволюционного был его атеизм. Неверами были и представители любви и законченные эгоисты, не говоря уже о «средних». Опять-таки не будем утопать в подробностях, почему так получилось. В основном это следствие иудейского генезиса русского социализма, и Россия с кровью и потом мучительно от этого «генезиса» избавлялась. Но атеизм, увы, остался как идеологическое клише. Новую жизнь в социализм может вдохнуть перемена марксистской идеологии на православную. Православная государственность, плюс социалистическая государственная собственность на средства производства – вот составляющие православного социализма.
Впрочем, нужно еще одно: признание нашей Церковью сотериологического значения добросовестного труда. Самоотверженный труд является средством спасения христианина, поскольку на деле реализует заповедь любви к ближнему. Если это будет наконец признано, то такой строй и обеспечит геополитическую победу и будет соответствовать христианским нравственным заповедям.
+++
Ну а общество любви? Оно возможно или нет? И если возможно, то при каких условиях? Вот важнейшие вопрос, на которые должна ответить христианская социология. И ключом к ответ является еще одна идея Неплюева – идея обособления от зла и злых. Но об этом в следующей статье.


Литература


1. Н.Н.Неплюев. Полное собрание сочинений. Т.V. СПб., 1908. Отчеты блюстителя о религиозно-нравственной жизни братства.
2. Н.Неплюев. Воззвание к друзьям свободы и порядка. СПб., 1907, - 16 с..
3. Неплюев Н.Н. Партия мирного прогресса. Ее идеальные основы и жизненная программа. Глухов, Типография А.К. Нестерова. 1906.
4. Н.Н.Неплюев. Трудовые братства. Могут ли долее обходиться без них церковь и христианское государство и как их осуществить. Лейпциг, 1893 г., 24 с..
5. Н.Неплюев. Доклад Глуховскому Комитету Высочайше Учрежденного Особого совещания о нуждах Сельско-хозяйственной промышленности по вопросу о крестьянской общине. СПб. 1903. 39 с.
6. Н.Н. Неплюев. Трудовые братства. Собрание сочинений Н.Н. Неплюева под ред. А.Ф. Малышевского. – СПб: «Профи-Центр», 2007. – С. 7-275.


25.08.14

 Отправлено: 15.09.14 20:50. Заголовок: http://chri-soc.naro..

http://chri-soc.narod.ru/vni_lobosoblenie_ot_zla.htm

Николай Сомин

Вокруг неплюевских идей. III. «Обособление от зла и злых»

Наиболее радикальная из идей Неплюева

В идейном наследии Н.Н. Неплюева очень важное место занимает мысль об обособлении от зла и злых. Это одна из наиболее сильных и радикальных его идей, которой мыслитель придавал исключительное значение. Неплюев возвращается к ней не раз и тщательно ее обосновывает.
«Во всяком деле, – пишет он, – должно быть кем-либо положено начало, и это начало будет обязательно обособлением от тех, кто приступить к этому началу не хочет, предпочитая ему рутину прежде бывшего» /1,229/.
Иначе говоря, бессмысленно начинать дело, не отделившись от его недоброжелателей. Важнейшее из дел – дело любви и братского единения тоже невозможно совершить, не отделившись от зла и злых, которые будут всемерно этому делу препятствовать. И поскольку зло в этом мире сильно, то неисполнение этого принципа обрекает любовь на поражение. Неплюев пишет:
«У любви, если она остается верна са-мой себе, нет и быть не может иного орудия самозащиты, как обособление от зла и стройная организация добра. Требование добрых не обособляться от злых - чудовищно жестоко и неразумно. Это обречение их на пожизненную каторгу» /1,228/.
Принцип отделения от зла и злых – не человеческая выдумка; его провозгласил Сам Господь и неуклонно проводил этот принцип в истории избранного народа:
«Господь, желающий самого тесного общения любви для всего своего творения, приказал временное обособление грешного че-ловечества от царства своего, приказал временное обо-собление народа избранного от всего остального чело-вечества, показал пример временного обособления в пустыне - все это именно как средство ради достижения примирения Творца с творением, ради достижения высшей и теснейшей формы общения» /1,232/.
К несчастью, принцип обособления от зла и злых часто отрицается. Люди, не проповедующие этот принцип – для Неплюева просто пустобрехи, которые любят красиво говорить о добре, но не собираются на деле это добро осуществить:
«Говорить: будем проповедовать, пока все человечество не согласится с нами, пока вместе со всем человечеством мы, ни от кого не обособляясь, не приступим к делу, есть верх самообольщения или наглого обмана. Это время, очевидно, никогда не настанет. (…) это заколдованный круг. Не надо обособления. Будем, ни от кого не обособляясь, всем проповедовать. Пока все не пожелают иного, будем жить общею со всеми жизнью. Мы всех не убедим. Приступить к осуществлению того, что мы проповедуем, невозможно без обособления. Обо-собления не надо. Будем, ни от кого не обособляясь, всем проповедовать и т.д. и т.д. до бесконечности» /1,229/.
В практике своего Братства принцип обособления от зла и злых проводился вполне определенно, что давало повод внешним обвинить Неплюева в сектантстве. Но и внутри Братства, как оказалось, далеко не все были довольны. В 1900 г. в Братстве назревала прямо-таки «оранжевая революция»: несколько наиболее амбициозных братчиков из учителей возмутились отсутствием, по их мнению, свободы и засильем Неплюева и захотели изменить братские порядки. В частности, они предлагали изменить социально-экономический уклад Братства, отменив общую собственность и введя самоокупаемость каждой из Семей (бригад). Казалось, что Братство рассыпается, и Неплюеву пришлось пережить очень тяжелые дни. Но все обошлось: смутьяны ушли из Братства, и оно просуществовало еще 30 лет, постоянно развиваясь и материально и духовно. Неплюев из этого эпизода сделал ряд выводов. И прежде всего тот, что даже маленькая группа несогласных, если большинство не дает ей отпор, может совершенно разрушить большое и хорошо задуманное дело. Недаром апостол говорил: «Малая закваска заквашивает все тесто» (Гал.5,9). Поэтому в случае, когда ставится высокая нравственная цель, как в случае Трудового братства, то обособление от злых должно проводиться особенно тщательно.

Экскурс в Писание

Любая из идей христианской социологии проверяется Писанием. Что же оно говорит? На первый взгляд кажется, что обособление от зла и злых не согласуется с известной евангельской притчей о пшенице и плевелах:
«Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, - чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою» (Мф.13,24-30).
Можно подумать, что Господь против обособления добрых от злых – ведь Он запретил выпалывать сорняки, поскольку вместе с ними можно выдернуть и пшеницу. Однако в притче не даром речь идет о том, что рабы хотят выдернуть сорняки, т.е. уничтожить их. Понятие же обособления у Неплюева иное – он стремится только отгородиться от злых, но ни в коем случае не «выдергивать», т.е. не причинять им зла насильственным действиями. Разница существенная: Неплюев никогда не пытался принуждением изменить мир. Он свято чтил свободу человека и воздействовал на людей только убеждением, предоставляя им самим решать свою судьбу.
Но из притчи вовсе н следует, что Господь так все и хочет оставить. Наоборот, ситуация произрастания плевел и пшеницы вместе не вечна – она останется только до жатвы, т.е. до эсхатологических времен, когда произойдет радикальное разделение, и пшеница будет собрана в житницу Господню, т.е. праведники попадут в Царство Божие, а плевела сожгут (впрочем, кто знает, может быть многие из них тоже спасутся, «но как бы из огня» (1 Кор.3,15)).
Об этом об окончательном отделении добрых от злых, чтобы не возникало никаких сомнений, Господь говорит в Евангелии еще раз, пространно и определенно:
Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов - по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную (Мф.25,31-46).
Этот потрясающий текст абсолютно ясно говорит о всеобщем разделении «овец» и «козлищ», сделанное сильной рукой Всевышнего. И причем, совершенно определенно указывается критерий такого разделения – любовь к ближнему, которая весах божественного правосудия оказывается равной любви к Богу: «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».

Проблематичность обособления в большом обществе

Итак, если «выпалывать» сорняки запрещено, то запрета на обособление нет. И более того, Господь Сам, причем в глобальном масштабе, такое обособление совершит в конце времен. Ну, а в истории обособление возможно? Безусловно. И прекрасным примером является само неплюевское Трудовое Братство, осуществившее эффективное обособление ради построения общества братского единения. Сама методика обособления была замечательно простой: Братство пополнялось в основном молодыми людьми, прошедшими неплюевские школы, где они получали интенсивный курс христианской катехизации. При этом поступление в Братство было сугубо добровольным: поступала лишь половина выпускников; остальные уходили в мир на заработки (школы Неплюева давали кроме того хорошее с/х образование). Хотя, как показал случай «оранжевой революции», и это далеко не гарантировало попадание в Братство людей высокой нравственности, понимающих, что такое дисциплина любви.
Итак, ясно, что обособление в относительно небольших коллективах (в Братстве было около 500 чел.) возможно и при условии разумной организации дает замечательные плоды. Ну, а в «большом обществе», т.е. в обществе масштаба страны, государства, цивилизации? Возможно ли обособление в большом масштабе?
Грандиозную попытку такого обособления в масштабе большой страны совершили большевики, которые вознамерились оставить одну пшеницу путем изоляции вредных для общества элементов. Но именно такой метод гулаговского «выпалывания» Господь запрещает. И не удивительно, что они наломали дров, поскольку вместе с сорняками было «выполото», т.е. репрессировано изрядное количество угодных Богу людей.
Так как же провести обособление в большом, государственном масштабе? Напрямую, путем физического разделения это сделать чрезвычайно сложно. Общество – единый организм. Люди тесно взаимодействуют друг с другом в единой экономике, культуре, быту и разделить существование хороших и плохих, альтруистов и эгоистов представляется неразрешимой задачей.
Сепарация лучших может осуществляться только косвенным образом, а именно изменением социальных условий. Человечество пыталось для этого применить разные подходы. Так, многие мыслители консервативного направления уповали на сословный строй. Но он скорее «замораживает» ситуацию, затрудняя социальный лифтинг, чем осуществляет обособление. Куда более радикальной мерой был классовый подход, предполагающий, что определенные классы по своему социальному статусу выше, чем другие, и поэтому им надо дать зеленую улицу. Нет сомнения, что классы объективно существуют, и социальные условия, определяемые прежде всего отношением к собственности, вырабатывают у их представителей определенные нравственные особенности. Но определенные в целом, в «среднем по классу». А ведь необходим строго индивидуальный подход, «стрельба по площадям» тут не годится – ведь принадлежность к определенному классу отнюдь не гарантирует, что данный человек альтруист или наоборот эгоист. Ухватывая нечто верное в социальном смысле, классовый подход в применении к индивидуальным судьбам становится инструментом «выпалывания» и приводит к массе трагедий.
Однако жажда реализовать христианский социальный идеал велика и она возвращает нас к эсхатологии, когда Сам Господь совершит необходимое обособление и откроет тем самым путь к Новому Иерусалиму. Неплюев об этом говорил так:
"Дело Божие - воссоздание мирового единства. Это мировое единство и есть христианский идеал ... Идеал этот в полной мере только и может быть осуществлен в Царстве Божием, в дому Отца Небесного, при полном обособлении от зла и злых" /3,35/.
Обособление для Неплюева не частность, а веление Господа, один из фундаментальных мировых законов нравственности, лежащий в основе христианства:
«Господь обособляется от зла и злых, налагая на них проклятие отлучения и свободы от Себя, низвергает Сына денницы, ставшего сатаною, изгоняет из рая согрешивших прародителей, не восстановляет общение благодати ранее искреннего покаяния, апостолы обособляют верующих в христианские общины, воспрещают им всякое общение со злом и злыми, требуют от них изгнания из своей среды вся-кой вредной закваски, с большим трудом допускают в об-щину изменивших, признавая все это не только согласным с христианским милосердием, но и требуя того именно во имя христианского милосердия, которому они оставались неизменно верны, понимая, что именно это нужно как для разумного созидания добра в жизни и христианской правды жизни добрых, так и для проповеди делом спасительного примера для злых» /2,81/.
В глобальном масштабе это может совершиться только в конце времен, когда по Своем Втором пришествии Господь отделит овец от козлищ. Тогда только и будет воздвигнут Новый Иерусалим (Отк.21,3).

Обособление и христианский социализм

А как же нам быть – людям, живущим в истории? Как достичь хотя бы относительного обособления? Думается, что правильный путь противоположен сословности. Надо наоборот уничтожить классы и сословия и создавать такие социальные условия, при которых альтруисту легче подняться по социальной лестнице, чем эгоисту. Тогда добро станет не просто моральной, но и социальной силой. Для этого нет более действенного способа, чем введение общей собственности на средства производства. Но, естественно, необходим некий общественная организация, осуществляющая выбор лучших, наиболее нравственных и патриотичных людей и их продвижение. Мы будем называть ее Кадры. Ясно, что Кадры смогут успешно выполнять свои функции, если они будут следовать основам христианской нравственности, и следовательно должны окормляться Церковью, хотя и оставаясь светской структурой. Такая схема, собственно, и есть христианский социализм. Некоторое подобие такой схемы реализовывалось у нас в СССР, причем в роли Кадров выступала партия (КПСС). К сожалению, атеистическая идеология не позволила ей (партии) понять основные опасности и выстоять против атак западной идеологии.
Если об общественной собственности сказано много, и без ее введения о социализме говорить не приходится, то принципиальная необходимость Кадров остается в тени. А зря: принцип наличия подсистемы Кадров в социалистическом обществе исключительно важен. Важен по двум следующим причинам.
Первая причина обусловлена самой сущностью социализма. Социализм основывается на лучших, светлых сторонах человеческой души. В частности, в основе его социально-экономической системы стоит идея служения – Богу, царю, обществу, Родине, общине. И она отнюдь не предполагает, что люди будут сами стремиться наверх, «делать карьеру», расталкивая локтями других. Поэтому ля того, чтобы социальные лифты работали, и причем поднимали бы наверх лучших, должны очень внимательно работать Кадры, осуществляющие подбор кадров в масштабах всей страны. Иначе наверх быстро вылезут проходимцы и карьеристы.
Вторая причина еще более очевидна. Наличие Кадров – суровая необходимость, если мы от разговоров действительно хотим перейти к христианскому обществу. Причина в том, что новый строй, конечно же, подвергнется многочисленным и яростным атакам темных эгоистических сил, которые будут всячески провоцировать и разжигать греховные стихии. Тут спокойной жизни ждать не приходится. И всегда, когда общество пытается хоть немного подняться над падшестью человеческой, оно будет подвергаться неистовым атакам сил зла. И это – неизбежное следствие не только падшести, но и невозможности провести в большом обществе сколь-нибудь радикальное обособление. В таких условиях отсутствие защитного механизма в виде Кадров обрекает новый строй на быстрое поражение. Хотя следует сказать, что напор темных сил будет так велик, что и наличие Кадров не гарантирует высокой стабильности.
Сам Неплюев, видимо, понимая невозможность решения проблемы тотального обособления предлагал другое решение – организацию сети трудовых братств по всей стране, в каждом из которых осуществляется обособление от злых. А точнее – от эгоистов, думающих только о себе. Это очень мудрое решение, позволяющее с одной стороны добиться определенной степени обособления, а с другой осуществляющее этот процесс совершенно добровольно. И следует отметить, что неплюевское решение вовсе не противоречит схеме христианского социализма, которую мы кратко набросали, а наоборот прекрасно дополняет ее. Действительно, сеть трудовых православных братств является прекрасным примером подлинно христианской жизни для всех остальных жителей. А с другой стороны, возникновение и существование такой сети возможно только при поддержке всего общества, идеология которого приемлет идею братской любви. Без этой поддержки во враждебном обществе создание такой сети братств проблематично. Неудивительно, что из этого проекта Неплюева ничего не вышло.
+++
Православный социализм – лучшее, что может быть достигнуто в общественном плане в этом падшем мире. Он являет максимальное приближение к христианской жизни в рамках большого общества. Но и он не является обществом любви. И более того, реализация православного социализма возможна лишь на короткое (по историческим меркам) время. И принципиальная причина уже выяснена нами: в большом обществе нельзя радикально провести обособление от зла и злых. А общество любви возможно только при отделении любящих от эгоистов. Это произойдет лишь в конце истории этого мира.
Таковы выводы, которые следуют из очень глубокой и подлинно христианской неплюевской идеи обособления от зла и злых.

Литература

1. Н.Н. Неплюев. Трудовые братства. Собрание сочинений под ред. А.Ф. Малышевского. – СПб: «Профи-Центр», 2007. – С. 7-275.
2. Н.Н. Неплюев. Путь веры.// Путь веры. Голос верующего мирянина по поводу предстоящего Собора. – М.: «Культурно просветительский центр “Преображение”», 2010 – 256 с.
3. Н.Н.Неплюев. Вера, милосердие, благотворительность; вооружения и самозащита. Сергиев-Посад. 1908. - 72с.


03.09.14

 Отправлено: 13.10.14 21:36. Заголовок: http://chri-soc.naro..

Николай Сомин. ОБИЖАТЬ ЗАСТАВЛЯЕТ ЛЮБОСТЯЖАНИЕ. Учение св. Иоанна Златоуста о богатстве, бедности, собственности и милостыне. - М.: Современная музыка. 2014, - 262 с.

В монографии обсуждаются имущественные взгляды св. Иоанна Златоуста. Подробно рассматриваются воззрения великого святителя на богатство, любостяжание, бедность (добровольную и недобровольную), право собственности, милостыню. Показывается, что взгляды Златоуста составляют хорошо продуманную высоконравственную систему. Показывается также, что эта система взглядов практически полностью согласуется с мнениями крупнейших святых отцов IV века - Василия Великого, Григория Богослова, Амвросия Медиоланского, Григория Нисского, блаженного Иеронима, Лактанция, в силу чего можно говорить о святоотеческом имущественном учении, вершиной которого и являются воззрения Златоуста. Рассматривается судьба идей Златоуста в последующей истории Церкви, в том числе - Русской. Книга может заинтересовать не только христианских социологов и историков Церкви, но и всех православных христиан.

http://chri-soc.narod.ru/zlatoust_main.html

 Отправлено: 08.03.15 00:20. Заголовок: Социальная правда хр..

Социальная правда христианства. (Предисловие к сборнику статей Н.Сомина «Православный социализм как русская идея»)

Александр Молотков

На рубеже XXI века, как и сто лет назад, в России происходят масштабные тектонические сдвиги. Обрушение воздвигнутой ценой грандиозных человеческих усилий и, казалось бы, незыблемой Советской цивилизации вновь поставило Россию перед вопросом – быть или не быть. Она вновь на историческом перепутье. Как и сто лет назад, поддавшись либерально-капиталистическому соблазну, она потеряла направление собственного развития и на глазах превращается в сырьевой придаток Запада. Ясно, что в этом состоянии она обречена на гибель.
Поэтому так остро сегодня стоит вопрос о национальной идее, способной перевести Россию через барьер исторической бифуркации. Это не просто выбор очередной символической упаковки власти, а вопрос жизни и смерти русской цивилизации как таковой. Чтобы выйти из исторического оцепенения, России необходимо вновь увидеть светлый горизонт Будущего. В этом ключевая задача момента.
Но прежде чем говорить о Будущем, надо разобраться в настоящем. И это сегодня самая трудная задача, ибо взаимное наслоение идеологических смыслов различных эпох обращает в хаос национальное сознание, наполняет его антагонизмами, лишает мировоззренческого единства и, в конечном итоге, воли к жизни. Где тот единый универсальный критерий, по которому можно судить о прошлом, оценивать настоящее, и выбирать будущее? Для православного сознания тут нет вопроса – это евангельская Истина. Но парадокс в том, что даже эта, казалось бы, единая духовно-мировоззренческая платформа не гарантирует единства взглядов. Отношение к той же Советской эпохе в целом, или каким-то ее эпизодам, к советскому социализму может быть во многих случаях диаметрально противоположным. В чем дело?
А видимо в том, что собственно христианский взгляд на историю, на прошлое, зачастую подменяется «слишком человеческим» эмоционально окрашенным восприятием самых внешних проявлений исторического процесса, без попытки осознать существо его бого-промыслительного содержания. А это далеко не одно и то же, отсюда и разночтения.
Так, например, в архиважном для нынешнего перепутья вопросе идеологического соотношения «белого» и «красного» (православия и коммунизма) видят в первую очередь не существо проблемы в ее глубинной духовно-причинной связи, а лишь ее «очевидное» историческое проявление. Разрушение церквей, притеснение верующих, воинствующий атеизм – разве не очевидные факты, однозначно противопоставляющие советский режим и христианство в системе добра и зла? О чем говорить…И православное большинство, к сожалению, так и смотрит… не замечая, что собственно христианское (покаянное) отношение к вопросу здесь совершенно отсутствует, будучи подмененным обыкновенным человеческим осуждением, граничащим с памятозлобием. При том что, в то же самое время это православное большинство может с удовольствием вспоминать о высокой нравственности в советское время, с упоением смотреть советские фильмы и гордиться Великой Победой – не замечая, что здесь есть какое-то странное противоречие. Впрочем, для этих противоречий так же легко находятся объяснения…
И лишь немногие имеют мужество смотреть вглубь, до конца разбирая духовную диалектику явлений. Добираясь до существа вопросов сквозь завалы исторической фактологии, безоговорочные позиции церковных авторитетов и непробиваемую власть «общепринятого» мнения. Один из них автор данного сборника – Николай Владимирович Сомин.
В своих работах, посвященных по существу всегда одному и тому же вопросу – каким же должно быть христианское общество и каков в связи с этим путь России, – он раз за разом уходит с внешнего исторического плана и исследует тайну причинно-следственных связей новейшей русской истории на уровне богословских категорий, оперируя почти исключительно евангельскими и святоотеческими аргументами. Пытаясь судить о сути социальных противоречий новейшей русской истории не по «злобе дня века сего», всегда исполненного антагонизмами и противоречиями, а по правде христианской Истины, как она раскрыта в святоотеческом слове и учении Церкви. Этот «канон» твердой святоотеческой позиции позволяет автору освещать самые неясные уголки общественно-социальных связей, находить истоки социальных нестроений прошлого и настоящего в их отступлении от евангельской Правды.
Если большинству православных достаточно просто одного факта гонений на верующих в начале прошлого века, чтобы однозначно отринуть социализм, (а с ним и все «измы»), как нечто враждебное Православию, то Н.Сомин «зрит в корень», в духовную первопричину трагедии – находя ее в самой Церкви. Ведь по существу «народ революции» (красные) и «народ традиции» (белые) – это один русский православный народ, составляющий фактически само тело русской Церкви. Ведь формально 99% русского общества в канун революции – крещеные члены Церкви. Так что, в соответствии с непреложным духовным законом, надо в первую очередь смотреть внутрь, и искать вину собственную. Следуя этой духовной аксиоме, автор преодолевает «общепринятое» табу умолчания, покрывающее данную область церковного самосознания, и отвечает на самый, может быть, главный вопрос – почему же Бог осудил Свою Церковь на гонения? («По грехам нашим»).
Это действительно тонкая сфера для верующего сердца. Тысячелетнее величие Русской Православной Церкви, ее мученический венец начала XX века делают, казалось бы, противоестественными и чуть ли не кощунственными всякие попытки подвергнуть сомнению ее внутреннее и внешнее достоинство. Но в том и проблема, что принятие «догмата непогрешимости» Церкви, как бы снимающего внутреннюю критическую рефлексию, не позволяет даже обнаружить внутреннее противоречие, признать возможность его существования. И если с этим не справляется собственно церковное самосознание, то в дело вступают факторы исторического Промысла. История сама обнажила скрытое, замалчиваемое и долго не замечаемое противоречие внутреннего состояния Церкви самым суровым образом, как бы ставя нас самим фактом революционной катастрофы перед необходимостью кардинального пересмотра церковно-мировоззренческих позиций рубежа XX века. И Н.Сомин, как одинокий, непризнанный и неофициальный церковный «археолог», это делает, кропотливо разбирая останки фундамента, перебирая фрагменты штукатурки, ища ту исходную причину трагедии, которая привела к крушению Церкви и России.
И надо сказать, при непредвзятом подходе обнаружить роковую трещину в церковном самосознании, приведшей к обрушению единого здания Церкви и России, не трудно. Исторический Промысел перстом русской Революции обозначил этот вопрос самым очевидным, чуть ли не гротескным образом, разделив Россию по линии социального вопроса. Здесь источник всех проблем и поворотов новейшей русской истории – ее напряженный нравственно-мировоззренческий потенциал: богатство и бедность, собственность и эксплуатация, господство и равенство, беззаконие и справедливость, бесправие и свобода, власть и человеческое достоинство. Русская история не может успокоиться иначе, как разрешив эти социальные противоречия с позиции высшей Правды.
Есть масса политических, экономических и научно-философских форм разрешения социального вопроса, по-своему убедительных в рамках собственной системы ценностных координат. Но парадоксальным образом в их числе отсутствует христианское понимание данного вопроса! Убедительное и непротиворечивое с точки зрения евангельской Правды, и в то же время практически применимое к анализу современной социальной проблематики. Эта социальная мировоззренческая недосказанность христианства особенно ощутима в православной традиции, что по существу и предопределило неспособность Церкви повлиять на ход исторического процесса как в начале XX века, так и ныне.
Главное достоинство работ данного сборника в том, что они восполняют этот пробел в православном понимании социума в самом современном и актуальном измерении. Открывая тем самым потенциальную возможность развития российского общества именно в христианском стратегическом направлении.
Исследуя социальную проблематику с позиций евангельского слова, автор обращается к самым первичным, онтологическим основаниям социального вопроса, как они понимаются в святоотеческой традиции. Обнаруживая по ходу рассмотрения немало принципиальных противоречий в церковном учении относительно социума: говоря о «двух взглядах на богатство и собственность», о «борьбе двух имущественных учений» в истории церкви, о забвении подлинной святоотеческой позиции по важнейшим вопросам социальных отношений («Святые отцы о праве собственности»). Предупреждая о крайне опасном сохранении в церковном сознании этих двусмысленных духовно-мировоззренческих противоречий до наших дней. Так как искаженность (нечеткость) церковного взгляда на социальный вопрос сегодня, может обернуться «старческой» эсхатологической слепотой завтра – неспособностью в конечном итоге устоять перед соблазнами антихриста, идущего править миром. Уже сегодня видны угрожающие симптомы подобной перспективы: видимое торжество Церкви на фоне по существу антихристианской социально-экономической действительности не сулит в этом плане ничего хорошего.
Однако социальный вопрос это не просто спорный вопрос общего богословия, имеющий принципиальное значение для учения и судьбы Церкви. Не меньшее значение он имеет и к проблеме личного спасения в современном мире. Человек по природе социальное существо, и он никак не может, даже если бы и хотел, оградить себя от общества в неком независимом «духовном мире». Между ним и обществом всегда существует непрерывная обратная связь, где нравственное состояние общества тотально предопределяет нравственное состояние человека – и наоборот, нравственная позиция отдельного человека способна напрямую влиять на нравственную атмосферу в обществе.
Этот механизм говорит о динамической духовной зависимости между человеком и обществом, по существу предполагая принципиальную возможность его христианского Преображения. И в этом вопросе автор решительно противостоит многочисленной «антисоциальной» партии в Церкви, считающей социальный вопрос излишним и чуть ли не противоречащим делу личного спасения («Личное спасение и социальное преображение»).
Раз за разом автор отрицает эту ложную антитезу современного церковного самосознания, приходя в своем анализе к более позитивному жизнеутверждающему выводу – окружающее поле социальной реальности и духовная область личного спасения неразрывно связаны. Общество есть зона прямой христианской ответственности – место приложения христианской любви. Христианская совесть не может «спать спокойно» в условиях погибающего мира, когда власть мамоны тотально поглощает социальное пространство, вытесняя любовь как базовый фактор человеческого общежития за рамки социальных отношений. Личное спасение в таких условиях крайне проблематично: либо уходи в глубокие «катакомбы» замкнутой приходской жизни; либо смиряйся с духом мира сего, включайся в игру по его правилам.
Преодолевая эту заведомо проигрышную дилемму, автор намечает контуры иного пути – пути коллективного спасения в «сотериологическом обществе», как необходимости последовательного и всестороннего приведения организующих законов социума к единому знаменателю христианской Правды. Если свет Христианской Истины существует, то он должен освещать все бытие христианского мира – его политику, идеологию и экономику. Иначе тьма греховности, прописавшись на «законных» правах в сомнительных социальных формах, способна поглотить реальное бытие христианина практически без остатка – как это и происходит фактически в условиях либерально-рыночного капитализма. Тотальная антихристианская власть мамоны приближается к абсолютной, если в обществе гаснет свет христианства.
Таким образом, социальная тема в христианстве это не профессиональная прихоть бакалавра богословия Н.Сомина, не его надуманная богословская фантазия, а самая что ни на есть животрепещущая проблема новейшей русской истории – вскрытая русской Революцией XX века, развернутая насколько возможно советской эпохой, и вновь висящая дамокловым мечом над судьбой России. Так как именно сегодня, на рубеже XXI века, фундаментальная религиозно-богословская неразрешенность этой проблемы по существу вновь поставила Россию и Церковь на неустойчивые мировоззренческие основания. Рыночный капитализм, мирно покрываемый благосклонным взглядом РПЦ, вновь подрывает важнейшие основы русской цивилизации. Ситуация повторяется: если мы вновь воспользуемся «репринтным» переизданием дореволюционной позиции Церкви по социальному вопросу – новая катастрофа неизбежна.
Поэтому закономерно, что, как и сто лет назад, в общественном сознании, в работах мыслителей и публицистов, и в работах богослова Н.Сомина вновь всплывает тема социализма, как единственно возможного идеологического, политического, и экономического противоядия капитализму. Но всплывает не просто как уже однажды отработанный историей «шаблон», а как новая более светлая социальная идея, исходящая из существа евангельского слова – христианский социализм. И здесь, в проявлении духовно-теоретических предпосылок христианского социализма, автор прилагает максимум исследовательских усилий, разбирая каждый «артефакт» святоотеческой христианской социологии самым дотошным богословским образом. Кому-то эта богословская строгость может показаться излишней, но именно в этой «чистоте жанра» состоит главная ценность работ Н.Сомина – в их логической богословской безупречности, последовательности и принципиальности. Это тот необходимый базовый задел новой православной социологии, на который может в дальнейшем опираться новое поколение православных социалистов.
А то, что время убежденных православных социалистов скоро наступит, не вызывает сомнений. Современный российский кризис, целиком спровоцированный «несовместимой с жизнью» русской цивилизации прививкой капитализма, неизбежно закончится поворотом общества к новому социализму – социализму XXI века, где в качестве базового теоретического основания будет заложена духовная аксиоматика Православного социализма.
У нас нет иного пути, Русская идея обязывает.

2014 г.

http://chri-soc.narod.ru/mol_socialnaya_pravda_ch.htm

 Отправлено: 19.03.15 15:10. Заголовок: Николай Сомин I. Что..

Николай Сомин

I. Что такое христианская социология?

Настоящий цикл статей посвящен христианской социологии – новой дисциплине, возникающей на стыке христианского богословия, социальной философии, истории и социологии. Что же такое христианская социология? Это отнюдь не социология религии и тем более не социология Церкви. Нет, – это специфически христианский взгляд на человеческое общество. Взгляд, который вытекает из глубинных основ христианкой веры и христианского учения о человеке.

Необходимость христианской социологии.
Специфику христианской социологии мы постараемся осветить далее – собственно, об этом все время и будет идти речь. Но сначала необходимо защитить саму постановку вопроса о рассмотрении социальной сферы с православной точки зрения. Дело в том, что ее необходимость оспаривают, причем сразу с двух сторон. Прежде всего, профессиональные светские социологи, слыша о христианской социологии, пожимают плечами – мол, никакого специфически христианского взгляда нет и быть не может. Ибо социология – это наука, а наука одна – это объективный взгляд на мир, познание явлений этого мира, как они есть. Взгляд же христианский будет по необходимости необъективным, а потому ненаучным. Но, может быть, еще больший скепсис демонстрируют сами христиане (точнее – некоторые из них). «Жили две тысячи лет без христианской социологии и дальше проживем. Наши предки спасались, и мы спасемся, – молитвой, постом, послушанием и верой в Бога. Попытка создать какую-то христианскую социологию – ложная цель, отвлекающая от главной цели христианина – приближения к Богу (спасения души)», и их не останавливает даже утвержденные на Архиерейском Соборе 2000 г. «Основы социальной концепции Русской православной Церкви» [1].
Сначала остановимся на сомнениях православных христиан. Они отражают определенный взгляд на мир – взгляд, согласно которому единственная задача в этом мире – личное спасение исключительно через молитву и покаяние. Это взгляд специфически монашеский, который у нас очень почитается и часто считается эталоном христианства. Но универсальным и единственным его считать нельзя. И сами монашествующие учат, что монах – молитвенник за весь мир. Тем более – мирянин, дело которого в этом мире – не только спастись, но и преобразить этот мир (и именно этим спастись). «Основы социальной концепции РПЦ» утверждают: «Ее (Церкви – Н.С.) целью является не только спасение людей в этом мире, но также спасение и восстановление самого мира» [1,4]. Если же мы будем считать, что мы лишь странники на этой земле, то не исключено, что мы просто не выполним замысел Божий о мире и человеке в нем.
Только после создания христианской социологии все здание богословских наук можно считать законченным, Дело в том, что создавая человека, Господь предназначил его не для отдельного, изолированного существования, а для жизни в обществе. По выражению Аристотеля человек – «зоон политикон», существо общественное. Без общества человек не может стать человеком, раскрыть свои потенциальные возможности. Можно даже утверждать, что вне общества человек не может спастись. И этому не противоречат случаи многолетнего отшельничества, поскольку до своего ухода из общества подвижник долгое время в нем жил, воспитываясь как личность. Да и в большинстве случаев такой подвижник возвращался «в мир» или «в общежитие», поскольку любовь к людям не позволяла ему навсегда предаваться созерцанию Бога.
Библия рассказывает нам о древней человеческой истории, в которой действующими лицами являются «народы» – племена, государства и даже огромные империи. Например, Израильское общество, которое было сформировано под воздействием Моисеева законодательства. Иначе говоря, Библия постоянно говорит о движении и взаимодействии социумов. Собственно, это и является содержанием истории. Наш замечательный философ Владимир Соловьев указывает, что вне социального развития вся человеческая история оказывается бессмысленной:
«Если бы человечество представляло собою простую арифметическую сумму отдельных изолированных лиц, то все препятствия к полному осуществлению царствия Божия сводились бы, собственно, к одному: злой личной воле. Все действие Божие в человечестве было бы в таком случае прямо и исключительно обращено на каждую отдельную душу, которая или воспринимала бы это действие и входила в царствие Божие, или отвергала бы его. Решение этого вопроса, безусловно отдельное для каждой души, могло бы произойти вне пространства и времени, всемирная история была бы совершенно не нужна и жизнь – бессмысленна. К счастью, человечество не есть куча психической пыли, а живое одушевленное тело, образующееся и преобразуемое, последовательно и закономерно развивающееся, многоразлично расчленяемое и объединяемое, разнообразно связанное с прочим миром и всесторонне воспримающее дух Божий – не только периферически, но и центрально, не только в единицах, но и в группах, не только частями своими, но и целым. [5,332-333].
Здесь Соловьев особо подчеркивает органический характер общества, о чем еще будет речь впереди.
Человек, как учит нас православное богословие, есть образ Божий. И замечательно, что само общество тоже является образом Божиим. Ведь Бог – это Святая Троица, Три Лица, имеющие общую божественную природу. Иначе говоря, общество как соединение многих человеческих лиц есть образ Троицы, как единения трех Лиц. А Троица – прообраз общества, каким оно предполагалось до грехопадения прародителей. Этим еще раз подчеркивается воля Божия человеку жить в обществе.
Таким образом, христианская социология является необходимой частью христианской антропологии. Но не только. Оценивая социум с точки зрения Бога и Его заповедей, она дает духовно-нравственную оценку социальным явлениям. Наш замечательный русский философ и социолог С.Н. Булгаков «Христианская социология существует - как отдел нравственного богословия» [2] Можно сказать и иначе: христианская социология оценивает все социальные явления с точки зрения греха и добродетели. И именно тут она смыкается с сотериологией – учением о спасении.
Осмыслить роль общества в деле спасения человека, понять смысл и судьбу общественного развития в прошлом, настоящем и будущем, указать духовно-нравственные ориентиры в общественном развитии – вот цели христианской социологии. Почему же она не была создана ранее? Это обусловлено не догматическими, а историческими причинами. С одной стороны, социология осознала себя наукой, имеющей свой особый предмет, только в середине XIX века. До этого она развивалась неявно – под видом психологии или политологии. С другой стороны, Канон церковных наук к тому времени уже давно устоялся, а всегдашняя консервативность Церкви с трудом допускала его расширение.
Однако востребованность христианской социологии необычайно высока, ибо в среде самих христиан существует острая необходимость в осмыслении общественных явлений. И если отказаться от построения христианской социологии, то все равно христиане будут об обществе судить и рядить, но уже либо по чуждым им мирским общественным теориям, либо, – еще хуже, – питаться недостоверными соображениями, разными мифами, в изобилии возникающими в православной среде, попросту говоря, «бабьими баснями» (ап. Павел). Эта ситуация недопустима и должна быть обязательно исправлена.

Сравнение мирской («научной») социологии с христианской.
Но чем же нас не устраивает мирская социология? Ведь она за последнее столетие превратилась в достаточно развитую науку, включает множество теорий, охватывающих практически все стороны общества. На этом вопросе стоит остановиться чуть подробнее.
Современная социология рассматривает себя как науку. Но по неписанным правилам научного исследования оно должно быть безоценочным. Точнее, оценки возможны, но они не должны носить нравственного характера. Можно говорить «больше», интенсивнее», «быстрее», но нельзя говорить «лучше», «хуже». Как только исследователь сбивается на нравственные оценки, то считается, что он выходит за рамки науки. Ведь наука должна быть абсолютно объективна, она должна объяснять то, что реально существует, «как есть». А мораль, с точки зрения научного мышления, субъективна.
Такова парадигма научного исследования, и в социологии она жестко соблюдается. Но человек не только существо общественное, но и существо нравственное. Все его поступки имеют свое измерение на духовно-нравственной шкале «хорошо-плохо». Человек должен стремиться к лучшему (и всегда стремится к этому, только «лучшее» понимая по-своему). Поэтому взгляд на человеческое общество только с позиций чистой, безоценочной науки явно недостаточен. Мало ответить на вопрос «как устроено существующее человеческое общество»; нужно еще показать, каким общество должно быть. Причем второе ничуть не менее важно, чем первое. Ибо, в конце концов, человек сам творит общество, в котором он живет, и, обладая свободой воли, имеет силу его изменять, делать лучше (или хуже). Знание «как есть», без знания «как должно быть», – знание ущербное, половинчатое. Эта половинчатость – органический недостаток современной «научной» социологии. Только совокупное, интегральное знание, включающее научное знание о реальности и нравственное знание о должном, обладает подлинной полезностью для человека, позволяя ему верно ориентироваться в мире.
Но что может дать правильную нравственную установку? Может быть, и в самом деле, мораль субъективна? Нет. Христианское учение утверждает, что мораль от Бога, Им установлена, Им поддерживается, и верные нравственные нормы содержатся в Священном Писании. Поэтому христианство (по сути дела только оно) имеет право давать нравственную оценку общественным явлениям. И не только имеет право, но и должно, обязано это делать. Ибо, созданная Самим Спасителем и водимая Духом Святым, оно содержит истину, в том числе – истину нравственную. Только христианство может задать верную шкалу оценок «хорошо/плохо», только оно может сформулировать общественный идеал, к которому человечество должно стремиться. Поэтому христианская социология должна преодолеть «аморальность» (точнее, «безморальность») современной социологии, не боясь давать христиански выверенную нравственную оценку социологическим феноменам.
Впрочем, не будем столь наивны, считая, что современная социология создается ради чистого знания, пусть и ограниченно понимаемого. Социологи зависят от заказчиков, которые хотят властвовать, а значит – манипулировать обществом. Современная социология – служанка нынешнего либерального капитализма, и это накладывает на нее особый отпечаток. С одной стороны, она честно старается понять «как есть», ибо явная, неадекватная действительности халтура чревата возможностью выпустить мир из-под контроля. Но с другой стороны, цель (манипулирование) вынуждает социологов исповедовать особую мораль, выясняя не «как должно быть», а «как выгодно» заказчикам. А им, достигшим власти в этом мире, выгодно оставить все как есть. Иначе говоря, нынешняя социология во многом занимается оправданием того строя, который сложился на этой грешной земле. А этому очень способствует «научная» парадигма, где по сути дела идеал отождествляется с тем «как есть». Именно поэтому социология и не ставит вопроса о нравственном качестве общества. Можно даже сказать, что на современном этапе западная социология превратилась в идеологической оружие глобализации, призванное, попросту говоря, промывать мозги населению покоряемых Западом территорий.
Это лукавство западной социологии должна преодолеть христианская социология, которая ставит своей задачей не просто понимание структуры существующего общества с точки зрения истин христианства, но и его оценка, выяснение того, что для христианина в нем приемлемо, а что – нет. А за примерами указанного лукавства не нужно далеко ходить. Сам Макс Вебер, может быть наиболее прославленный западный социолог, мастерски придерживался безоценочной парадигмы: социология должна «понять» общество, изучая интенции членов общества, но и в коем случае не давать обществу нравственную оценку. За это (и не только за это) Вебер и возведен на пьедестал великого социолога.

Творцы христианской социологии.
Христианская социология – новая богословская дисциплина. Но попытки ее построения предпринимались неоднократно уже в XIX в. Причем основной вклад в ее становление внесли русские религиозные философы. Прежде всего, тут следует отметить В.С.Соловьева, всесторонне обосновавшего необходимость осмысления социума с христианских позиций, а также создавшего грандиозную религиозно-политическую систему («всемирная теократия») [3], которая, правда, оказалась далека от истины, и Соловьев в конце жизни от нее отказался.
В XX веке значительный вклад в развитие христианской социологии внес С.Н. Булгаков, впоследствии о. Сергий Булгаков. Его цикл лекций в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже так и назывался «Христианская социология» [2]. Это была первая попытка систематически описать христианскую социологию. Однако небольшой объем работы не позволил Булгакову эту задачу полностью выполнить. Как общая теория, так и разделы христианской социологии далеко не полны.
Ряд глубоких идей в христианскую социологию внес русский философ и общественный деятель Н.Н. Неплюев. Можно даже утверждать, что разработанная им религиозно-философская система превосходит все, сделанное в этой области всеми остальными философами, включая Соловьева и Булгакова. На идеях Неплюева во многом основан материал этого цикла статей.
Много интересных идей внесли также наши русские философы НЯ. Данилевский, А.С. Хомяков, Н.Ф. Федоров, В.Ф. Эрн, Н.А. Бердяев, С.Л Франк, Н.А. Сетницкий, Л.П.Карсавин. Наконец, необходимо упомянуть и современных наших исследователей, работающих в христианской парадигме, в частности, А.Е.Молоткова, В.Ю. Катасонова, В.С.Макарцева и ряда других. Что же касается западных социологов, то обращаться к их идеям мы будем лишь изредка, вскользь – никто из них не работал в парадигме христианской социологии, хотя некоторые из них были верующими христианами.
Надо, однако, признать, что, несмотря на все усилия и относительные достижения наших социологов, цельная христианская социология пока не создана. Это дело будущих поколений христиан.

Задачи христианской социологии.
Первоочередная задача – выяснение основ христианской социологии. К сожалению, глубокой православной традиции осмысления социальных проблем нет. «Основы социальной концепции РПЦ» [1] появились только в 2000г. Это добротный, хорошо продуманный документ, составленный квалифицированными авторами. Но он является по сути дела ответом на некоторые вызовы, которые предъявляет нам социальная жизнь – не более. Создание всеобъемлющей теории, разработка глубокого христианского учения о социальной сфере, видимо, не ставилось задачей этого документа. Поэтому разработка основных идей христианской социологии – актуальнейшая задача нашего богословия. Настоящий цикл статей в основном посвящен именно попытке представить христианскую социологию как систему базовых положений, закладываемых в основание этой новой науки.
Поскольку Священное писание и Священное предание являются непререкаемыми по авторитетности источниками, то исключительно важным представляется их изучение с точки зрения социологических идей. Ветхий Завет в этом смысле более четок: там социология зафиксирована в Моисеевом Законе и сплавлена с прочими, необходимыми для жизни человека заповедями. Но он создан для народа грешного, «жестоковыйного», которому нужна узда. Ветхий Завет предполагает непреображенную экономику, основанную на частной собственности. И все же нельзя сказать, что там экономика главенствует, ибо основная социальная идея Ветхого Завета – не допустить скапливание богатств в одних руках. Идея социальной справедливости тут верховодит.
Новый Завет, казалось бы, далек от социальности и проповедует личное спасение. Но этот взгляд обманчив. Любовь – главное в христианстве – на социальном уровне преобразуется в общинность. Именно идея общинности является социальным лейтмотивом Нового Завета, и свое высшее выражение получает в первохристианской Иерусалимской общине.
Огромное значение имеет также изучение творений святых отцов, в которых социальным проблемам (в частности проблеме богатства и бедности) уделяется большое внимание. В частности, тема богатства и бедности, собственности милостыни глубоко разработана в творениях вселенского учителя православия св. Иоанна Златоуста [4]. Изучение наследия Златоуста может дать очень много для разработки соответствующего раздела христианской социологии.
Конечно, разработка христианской концепции общества невозможна без анализа и критики современных социологических теорий, а также христианского анализа современных тенденций общественного развития.
Наконец, одна из интереснейших задач христианской социологии – уточнение и осмысление судеб человечества в истории. Поэтому должен быть проведен христианский социологический анализ истории человечества. Но важно смотреть и в будущее. В этом смысле актуально исследование социального измерения эсхатологической проблемы.
Христианская социология только зарождается. Но думается, что перспективы этой молодой богословской науки очень широки.

Литература

1. Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. М.: 2000. – 88 с.
2. С.Н. Булгаков. Христианская социология. // Булгаков С.Н. Труды по социологии и теологии. В 2-х тт. М.: Наука, 1997. Т. 2..
3. В.С.Соловьев. История и будущность теократии. Собр. соч. Т IV, С-Пб, 1914. – С.243-633.
4. Николай Сомин. Обижать заставляет любостяжание. Учение св. Иоанна Златоуста о богатстве, бедности, собственности и милостыне. - М.: Современная музыка. 2014, - 262 с.
5. Соловьев В.С. Из философии истории // Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: «Правда», 1989. – С. 323-343.

18.03.15


http://chri-soc.narod.ru/chto_takoe_christianskaya_sociologia.htm

 Отправлено: 20.03.15 15:47. Заголовок: Николай Сомин II. Со..

Николай Сомин

II. Социальный строй. Критерии оценки общества

Общество: определение и аристотелевские «причины»


Начнем с определения общества, казалось бы, весьма расплывчатого. Общество – это совокупность личностей, объединенных постоянными взаимоотношениями (связями). Эти связи обычно называются социальными отношениями. Как видим, определение общества включает лишь одну существенную спецификацию: социальные связи должны иметь относительно постоянный, установившийся характер – тогда можно говорить об определенном обществе.
Согласно Аристотелю [1], всякая вещь имеет четыре «причины» (лучше сказать «основания»):
материальную – из чего состоит вещь;
формальную – какую форму имеет вещь (форма Аристотелем рассматривается как сущность вещи);
движущую – кем, какими силами она создается или изменяется;
и целевую – каков смысл вещи, для чего она предназначена; иначе говоря, это цель существования вещи.
Если по этой схеме рассмотреть понятие общества, то получится примерно следующее.
Материальная причина общества – это прежде всего люди, затем природа и созданные человеком артефакты.
Формальная причина – его социальный строй. Строго говоря, каждое общество имеет свой уникальный социальный строй (или, что то же, общественную формацию), но, обычно похожие общественные формации кластеризуются, образуя в пространстве признаков группы, которые получают названия: капитализм, социализм и пр.
Движущая причина общества – активность людей и высших сил. Соотношение между ними – одна из сложнейших загадок мироздания. Мы держимся следующего мнения: первопричина общества – Творец, создавший человека, в природу которого Он вложил необходимость совместной жизни. Но, дав человеку свободу, Господь в основном предоставил человеку возможность развития общества и формирования его социального строя, оставив, однако, контроль этим процессом за Собой. Об этом еще будет разговор.
Наконец, целевая причина (цель) – спасение человека в вечности через совместное проживание людей, благодаря чему осуществляется их духовное и телесное развитие.

Первичная классификация


Как видно из определения, общество – это очень широкое понятие, так что вариантов может быть великое множество. Но невозможно объять необъятное. Поэтому необходима классификация обществ и вычленение тех, о которых далее пойдет речь. Причем, сначала имеет смысл дать некую несложную бинарную классификацию, которая удобна для рассмотрения вопроса именно с нашей (христианской) точки зрения.
Общества низкие и высокие. Под «высотой» тут понимается духовно-нравственный уровень общества. Это как раз тот вопрос, рассмотрение которого так упорно избегает светская социология. Ее девиз – ни в коем случае не оценивать общества с нравственной стороны. Но для христианской социологии оценка общества с точки зрения греха и добродетели является решающей. В этом -– духовно-нравственной оценке -– кардинальное отличие православной социологии от светской.
И соответственно мы будем различать общества «низкие», провоцирующие на грех, воспитывающие негативные черты личности, и общества «высокие», которые воспитывают у своих членов добродетели и стараются ликвидировать почву для развития греховных наклонностей. Можно сказать и иначе: в высоких обществах легче спастись, чем в низких, и соответственно число спасаемых в высоких обществах больше, чем в низких.
Разумеется, деление обществ на высокие и низкие – взгляд максимально упрощенный. На самом деле существует учрежденная Господом духовно нравственная ось, которая пронизывает все мироздание и на которой может быть указан духовно-нравственный уровень любого явления, в том числе – социального. И общества – существующие, бывшие, будущие и мыслимые теоретически – находят на этой оси свое место. Немного позже мы уточним, в каком смысле понимается нравственный уровень общества.
Подчеркнем еще раз: деление на высокие и низкие общества – основа христианской социологии; без этого она превратится в вариант светской безоценочной социологии, но, возможно, с цитатами из Евангелия и святых отцов. Мы будем постоянно рассматривать общества с точки зрения их «высоты».
Общества с родственными и функциональными связями. Общества с родственными связями характеризуются тем, что они образуются из родственников и соответственно родовые связи являются наиболее сильными – они строят общество. Все остальные, где родственные связи не являются определяющими, мы называем обществами с функциональными связями – таковых великое множество. К обществам с родственными связями в первую очередь относится семья. Семья – очень важный тип социума. Другим примером общества с родственными связями является род, родовая община – один из самых ранних вариантов общественной организации людей. Однако мы будем касаться семьи только эпизодически. Причина кроется вовсе не в маловажности семьи – наоборот, это крайне важный случай общества, во многом определяющий социальное лицо человечества. Причина в том, что тема семьи в христианстве разработана достаточно подробно. О семье пишут практически все святые отцы, о ее духовном состоянии, о крепости семейных отношений заботятся наши батюшки. Да и само создание семьи Церковью рассматривается как отдельное таинство венчания. В общем, тема семьи на контроле Церкви, она считает себя ответственной за состояние этого общественного института. Чего нельзя сказать о социумах с функциональными связями – они рассматриваются как бы уже вне церковного окормления.
И поэтому, чтобы восполнить этот пробел, мы будем рассматривать почти исключительно общества с функциональными связями. Хотя именно семья в ряде случаев является как бы образцом, на который должны равняться другие общества. Причина, конечно же, в нелицемерной любви, которая, как правило, присутствует в семье – между мужем и женой, между родителями и детьми. Эта любовь как бы «запрограммирована» родовыми связями, вложенными Творцом в человека на генетическом уровне, и потому отношения, устанавливающиеся в семье, являются маяком, указывающим правильное направление духовного развития общества.
Общества большие и малые. Масштаб обществ может быть совершенно разным – от нескольких человек до гигантских империй, включающих сотни миллионов. Опять-таки упрощенно, мы будем делить общества на «большие» и «малые» (иногда, когда такое деление носит уж слишком упрощенный характер, мы будем вводить понятие «среднее общество»). Где проходит численная граница между ними – не так важно, поскольку более корректно рассматривать непрерывную шкалу величины обществ. Мы под большим обществом как правило подразумеваем государство, нацию, а ныне – глобальную западную цивилизацию. Различение больших и малых обществ совершенно необходимо, ибо их свойства существенно разнятся. В частности, малому обществу легче стать высоким – среди небольшого количества его членов вполне может подобраться коллектив людей с высокими моральными качествами, что и обусловит высокий уровень отношений в обществе. В большом обществе сделать это намного труднее – там обязательно будут эгоисты, присутствие которых всегда действует разлагающе. Эти проблемы подробнее мы обсудим позже.
Общества полные и частичные. Под полным понимается общество, которое само поддерживает жизнеобеспечение своих членов. Тут прежде всего имеется в виду экономическая и бытовая составляющие: если члены общества живут и работают внутри этого общества, обеспечивая его экономическую самостоятельность, то такое общество мы называем полным. Конечно, в идеале полное общество должно само обеспечивать свою безопасность. Но для малых обществ это практически недостижимо, и потому требование самозащиты от внешней опасности мы в понятие полного общества не включаем. Частичные общества не заняты экономическим обеспечением своих членов – люди работают где-то на стороне, в рамках иных обществ. Частичных обществ (особенно малых) – великое множество. Это так называемые социальные группы – по интересам, по происхождению, по возрасту, по гендерному принципу. Но нас в основном будут интересовать полные общества, поскольку только они обеспечивают полный жизненный цикл человека.
Органичное общество. Это общество с сильными социальными связями; настолько сильными, что становится верной аналогия с организмом, в котором различные его члены выполняют определенные функции, направленные на обеспечение жизни всего организма. В органическом обществе разрыв связей влечет гибель (или инвалидность) отторженного члена. Близким к этому является представление общества как системы, которое ныне в ходу у социологов. Органичное общество обладает очень ценными свойствами: повышенного сопротивления негативным воздействиям и наоборот, удивительной силой поддержки и взаимовыручки.
Отметим, что органичное общество не тождественно полному обществу. Верно, что связь, обеспечивающая жизнеобеспечение зачастую является сильной связью. Но это не всегда так. В капиталистическом обществе рыночные связи нельзя рассматривать как сильные, поскольку они носят индивидуалистический характер, растаскивают людей по углам и не приводят к эффекту взаимоподдержки. В этом смысле социалистическое общество является более органичным.
Далеко не любое общество – органичное. Безусловным примером органичного общества является семья. Трудовая община, в которой реализован принцип братства, тоже является органичным обществом.
Примеры обществ. Предлагаемая классификация не совпадает с общепринятой, но является необходимой для выяснения динамики общественного развития. Приведем несколько примеров обществ в рамках данной классификации.
Семья – высокое, малое, частичное, органичное общество с родственными связями.
Община (крестьянская) – малое (или среднее), полное общество с функциональными связями. Что касается высоты крестьянской общины, то тут имеются разные мнения – общины были разные в разные периоды истории. Но, во всяком случае, «низким» это общество назвать нельзя. Об органичности крестьянской общины есть разные мнения, но скорее всего общину можно квалифицировать как общество средней органичности.
Трудовой коллектив промышленного предприятия – малое (среднее), частичное (быт членов этого общества не входит в его сферу) общество с функциональными связями. Опять таки, такое общество, может быть и низким и высоким, а также органичным или нет.
Церковь – большое, высокое, частичное общество. Конечно же, Церковь – это больше чем общество. Церковь имеет мистическую и сакральную стороны, образуя, по слову апостола тело Христово. Но с социологической точки зрения Церковь – тоже общество, причем общество частичное, поскольку свою экономическую и бытовую жизнь члены Церкви в основном проводят вне ее структур. Очень сложен вопрос об органичности Церкви как общества. Конечно, духовные связи, возникающие в результате веры во Христа и братской любви, являются очень крепкими. Но в действительности, увы, эти связи оказываются не столь уж сильными.
Государство – большое, полное общество с функциональными связями. Степень высоты государства зависит от его социального строя. Капиталистическое государство – самое низкое общество из всех существовавших в истории человечества. Вопрос социального строя (общественной формации) мы подробно обсудим в этой книге.
Клуб астрономов-любителей – малое, частичное, неорганичное общество с функциональными связями.
Читатель может сам привести многочисленные примеры таксономии обществ по приведенной схеме.

Социальный строй


Общества могут быть классифицированы по множеству свойств. До сих пор мы проводили бинарную классификацию по достаточно формальными признакам (большие/малые, высокие/ низкие и пр.). Однако давно замечено, что все множество обществ кластеризуется, т.е. разбивается на естественные группы, причем разбиение происходит не по какому-то одному свойству, но по глубинной схожести устроения их социальной жизни. То комплексное глубинное свойство, которое объединяет общества в одну группу, мы будем называть социальным строем. Социальный строй является важнейшей интегральной характеристикой общества. Разумеется, социальный строй подлежит духовно-нравственной оценке и потому конкретный строй имеет свою позицию на духовно-нравственной оси. Поэтому одной из важнейших характеристик социального строя является уровень социального строя, и мы этим понятием будем активно пользоваться.
Как указывалось, с точки зрения аристотелевских причин социальный строй является формой общества, т.е. выражает его сущность. Устоявшейся и непререкаемой системы социальных строев не выработано. Хорошо известна система классификации обществ, используемая в марксистской теории – первобытно-общинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, коммунизм. Но можно привести и другие схемы: схема Тоффлера [2]: аграрное общество, индустриальное общество и постиндустриальное общество (на западе она считается непререкаемой). Или схема Карла Поппера [3]: тоталитарное общество, открытое общество. Или большую известность приобрели идеи Д. Белла [4] об информационном обществе. Недостаток этих систем в том, что они не предполагают нравственной оценки.
Заметим, что уровень социального строя может не совпадать с уровнем общества. Духовно-нравственный уровень общества – усредненное значение уровня его членов; уровень же социального строя характеризует структуру общества, его организацию. Поэтому уровень строя может быть высоким, но люди до него недотягивают. Или наоборот – социальный строй занижен по сравнению с уровнем основной массы населения. Заметим, что последний случай – нынешняя ситуация в России. Лучший вариант, как представляется – уровень строя должен быть выше но ненамного: он должен тянуть людей вверх, но не ломать их, не ждать, что люди могут в нравственной сфере прыгнуть выше головы.

Оценка общества. Основной критерий


Для христианской социологии крайне важен вопрос: «какое общество хорошее?» или «каков христианский идеал общества?». Таким образом, мы ставим вопрос о критериях оценки общества, его положении на духовно-нравственной оси. Таких критериев оказывается два – основной и вспомогательный.
Основной критерий касается самого главного в жизни христианина – спасения души. Под спасением в христианском учении понимается вхождение в Царство Божие, близость к которому Христос провозгласил в Евангелии. Нет ничего важнее спасения души:
«какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф.16,26).
Спасение возвещается в Евангелии в образе юбилейного года, как «лето Господне благоприятное»:
«Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедывать лето Господне благоприятное» (Лук.4,18-19).
Человеческая личность – самое ценное у Бога. Личность каждого человека – образ и подобие Божие, пусть односторонне, но все же воспроизводящее какую-то сторону божественного совершенства. А потому ее судьба в вечности – превыше всего, и ради ее спасения Господь не пожалел Своей жизни. Но выводить отсюда асоциальность Нового Завета было бы опрометчиво. И в самом деле, о том, что устроение общества неважно для спасения, в Евангелии нет ни слова. Как мы выяснили, по замыслу Творца общество – тоже образ Божий.
Да, Христос в Евангелии обращается к личной душе. Но не потому, что само понятие общества эфемерно, а потому, что общество создается людьми. Первично состояние душ: каковы они – таково и общество. Но есть и обратная связь: общество воспитывает. И действительно, человек входит в уже сформированное предыдущими поколениями общество и не может его изменить по своему хотению. И потому возникает коллизия между обществом и личностью. Общество начинает воздействовать на душу человеческую, зачастую оставляя на ней неизгладимый отпечаток. И воздействовать общество может двояко – либо помогая душе восходить к Богу, либо уродуя ее, внедряя в нее порочные, греховные наклонности и тем самым закрывая душе путь к спасению. Второе, увы, случается очень часто: «не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор.15,34).
Конечно, общество далеко не все определяет. Человеку Господом дана свободная воля, благодаря чему человек способен решать свою судьбу в смысле спасения – либо обратиться к Богу и преодолеть свои греховные влечения, либо, наоборот, отвернуться от Бога, отринув его помощь. Причем необходимо сказать, что на пути к Богу человеку незримо помогают учрежденные Спасителем церковные таинства. Но и силу воздействия общества сбрасывать со счетов ни в коем случае нельзя. Она огромна, многообразна и мамой. Воспитывает двояким образом. Во-первых, устанавливая основные социальные отношения в большом обществе, действующие везде и в каждую минуту времени. И, во-вторых, через идеологию, которую вырабатывает и поддерживает большое общество.
Поэтому, в соответствии с вышеизложенным принципом спасения, основной критерий может быть сформулирован следующим образом: С христианской точки зрения общество тем лучше, чем больше оно помогает спасению его членов в вечности, т.е. чем более эффективно оно противостоит распространению грехов и чем лучше оно воспитывает добродетели.
Этот критерий можно назвать сотериологическим (т.е связанным со спасением). Фактически тут мы снова приходим к духовно-нравственной оси, о которой шла речь при формулировке принципа духовности, и этот критерий совпадает с понятием высоты общества.

Проблема падшести


Христианство учит, что человек, задуманный как образ и подобие Божие, пал, отказался от послушания Богу. И нам, социологам, приходится иметь дело именно с падшим человеком. Грехопадение – кардинальное событие, которое социологу надо все время иметь в виду. Нравственно несовершенные люди сами строят свое общество, и падшесть человеческая как бы огустевает, фиксируется в общественных институтах. А падшие институты уже давят на вновь вступающих в жизнь людей, уродуя их и заставляя проявить свою личную потенциальную падшесть.
Проявления падшести в социальной жизни разнообразны и тяжелы по своим последствиям. Прежде всего, вследствие падшести в сердцах многих и многих (а лучше сказать – всех в разной степени) остыла любовь, и огромное число людей превратилось в эгоистов, ищущих своей выгоды. В социальном плане это приводит к появлению как бы двух «рас» людей – альтруистов (тех, в которых любовь превалирует) и эгоистов, в которых господствует любовь к себе. Разумеется, такой взгляд крайне упрощен, и поэтому имеет смысл ввести еще «средних» – людей, в которых есть и та и другая стороны примерно в равной степени. Именно на таких «средних» особенно сильно воздействует воспитывающее влияние общества. И поскольку общество создается людьми, то такой расклад личных душ приводит к многообразным социальным следствиям.
Любовь, которая должна царить в социальных отношениях, вследствие падшести умаляется, заменяется или своими суррогатами, в которых любовь смешана с эгоизмом, или вообще стимулами ничего общего с любовью не имеющими: корыстью или принуждением.
Так, с одной стороны, недостаток любви заменяется законом. Хороший закон в своих становлениях тоже содержит любовь. Но также содержит и элемент принуждения для нарушителей закона. Увы, противление добру – одно из свойств падшего человека и поэтому нарушителей, как показывает жизнь, оказывается весьма много. Но законы издаются людьми, падшими людьми, и поэтому они зачастую несут не добро, а зло, издаются в угоду властвующим группировкам в ущерб остальным членам общества.
С другой стороны, в падшем обществе на место любви пришла терпимость, обусловленная опять-таки необходимостью сожительства разных, но не умеющих любить «Я». Терпимость – вещь хорошая, но до определенных пределов. Она легко переходит в толерантность, безразличие ко злу и забвение своего традиционного уклада, обезличиванием и теплохладностью.
Наконец, по мнению выдающегося русского социолога Н.Н. Неплюева, умаление любви ведет к усилению других стимулов, позволяющих обществу и далее существовать, но уже с более низким духовно-нравственным уровнем. Речь идет о корысти и принуждении [5]. Так, капиталистическое общество все выстроено вокруг корысти. Там все подчинено мамоне, культу денег, прибыли. И поскольку сказано «не можете служить Богу и мамоне», то вполне закономерно Бог, христианский Бог любви уходит из общественного сознания. Сейчас Запад стал территорией, практически полностью устранившую христианское мировоззрение. Если же общество старается не подчиниться мамоне, но достигнуть любви не может, то оно неизбежно обращается к принуждению, к решению наиболее трудных проблем силой, затыканием ртов, устрашением наказаниями. Результат тот же – падение нравственно-духовного уровня общества.
Впрочем, падшесть наступает как бы волнами, ступенями. Понизив общество на одну ступень, она стремится столкнуть его еще ниже. Передвинув социум на более низкий по сравнению с христианской любовью уровень закона, падшесть (а точнее, темные силы, нашу падшесть использующие) стремятся вытолкнуть его еще ниже – в беззаконие, когда грех уже в глазах общества таковым не является, а наоборот, становится нормой, к которой уже стремятся все. Вместо справедливости падшесть под маской индивидуальности стремится водрузить эгоизм, который влечет за собой стяжательство, жажду власти и как следствие – социальное неравенство. От общественной терпимости падшесть желает ввергнуть общество в царство атомизации, когда тепимость переходит в ненависть и начинается война всех против всех. И на этом падшесть не останавливается – они хочет привести мир в состояние расчеловечивания, жестокой тирании, полного подчинения темным силам.
Но падшесть – хотя и повсеместное, но отнюдь не естественное состояние человека (по святоотеческому учению естественна святость). И христианство – путь избавления от падшести.

Вспомогательный критерий (критерий выживания)


Принцип падшести подсказывает нам, что одного основного критерия недостаточно. Общество может быть очень высоким, но или совершенно беззащитным от нападения врагов, или предлагающим столь низкий (в материальном смысле) уровень жизни, что лишает своих членов жизненных перспектив. Поэтому необходим еще дополнительный критерий: Общество должно обеспечивать уровень материального (экономического) развития, достаточный для защиты этого общества от внешних врагов, а также для своего долговременного существования и развития. Этот критерий можно назвать «критерием выживания».
Для больших обществ дополнительный критерий приобретает особое значение, поскольку они участвуют в тяжелой геополитической гонке цивилизаций, и игнорирование этого критерия чревато гибелью общества с неисчислимыми трагедиями его членов. Этот критерий выводит проблему лучшего общественного строя из безвоздушного пространства абстрактных рассуждений и погружает ее в реальную атмосферу истории. Оказывается, что общественный прогресс, к которому в православной среде обычно наблюдается крайне негативное отношение, является для страны суровой необходимостью – отстающего сминают и уничтожают конкуренты. Поэтому пренебрежение этим дополнительным критерием легко может привести к национальной катастрофе.
Оба критерия важны и обязательны для выполнения. Но подлинно христианский взгляд на проблему социума являет первый критерий. Именно поэтому он назван основным.

Социальные институты и идеология


Как следует из критериев оценки общества, задач общества собственно две: поддержание жизни его членов и их воспитание. Поэтому в любой социальный строй входят две компоненты: система социальных институтов и идеология.
Социальные институты – экономика, армия, медицина, образование, аппарат управления и пр. – являются подсистемами общества, каждая из которых обеспечивает существование и общества как целого, и отдельных его членов. Их назначение очевидно, ибо без таких хорошо организованных подсистем общество жить и конкурировать с другими подобными обществами не сможет.
Другое дело идеология. Ее необходимость зачастую отрицают. И даже в нашей Конституции статься 1 провозглашает отсутствие какой либо идеологии. На самом деле это ловкий обман. Этим положением просто камуфлируется тот факт, что в капиталистическом обществе властвует идеология наживы, прибыли любой ценой, идеология денег и власти сильного и богатого. На самом деле без идеологии не может обойтись любое общество, ибо идеология – главный инструмент социального воспитания членов общества. По сути дела идеология придает определенный вид социальному строю – социальные институты выстраиваются в соответствии с господствующей идеологией.
В силу этого идеология имеет две составляющих: 1) мировоззренческую – отношение к Богу и прочему творению и 2) социально-экономическую, трактующую устроение социальных институтов общества, включая экономику. Именно этот принцип использован в работе автора «О христианском понимании общественных формаций» [6], где система общественных формаций построена с учетом христианской точки зрения.
Еще одна страница христианской социологии описывается в работе «Границы возможного» [7], где рассматриваются закономерности динамики общественных формаций.


Литература


1. Аристотель. Сочинения в 4-х томах. Книга вторая. Физика. – М: «Мысль», 1981 – С. 82-102.
2. Э. Тоффлер. Третья волна. – М::АСТ, 2010 – 784 с
3. Поппер К. Открытое общество и его враги (в 2-х томах). — М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. — 448+528 с.
4. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. — Москва: Академия, 1999. – 783 с.
5. Н.Неплюев. Воззвание к друзьям свободы и порядка. Спб., 1907, - 16 с.
6. Николай Сомин. О христианском понимании общественных формаций. http://www.chri-soc.narod.ru/O_christ_ponimanii_fomacii.htm
7. Николай Сомин. Границы возможного. http://www.chri-soc.narod.ru/Granici_vozmojnogo.htm

18.03.15


http://chri-soc.narod.ru/Socialniy_stroy.htm

 Отправлено: 23.03.15 15:22. Заголовок: Николай Сомин III...

Николай Сомин

III. Виды социальной любви

С места в карьер рассматривать формы социальной любви вряд ли продуктивно – слишком уж это понятие непривычно для современного человека. Тут нужны развернутые предварительные разъяснения. Поэтому начнем издалека.
Бог и человек – вечная тема христианского богословия. Один из сложнейших вопросов богословия – соотношение между волей Божией и волей человеческой. Тем более, этот вопрос становится еще более трудным при рассмотрении воли Божией в жизни социумов.

«На все воля Божия»?


Очень часто говорят: «на все воля Божия». Что под этим подразумевается? Вовсе не то, что в этом мире все происходит по воле Божией. Если бы это было так, то все люди спасались, шли в Царство Небесное – ибо такова воля Божия: Он «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим.2,4). Однако святые отцы утверждают, что это не так – спасаются далеко не все. И в православной догматике мы найдем тезис о ложности апокатстасиса, т.е. учения о всеобщем спасении. Почему же так? Потому что человеку дана свободная воля, и Господь эту волю уважает, никогда ее не уничтожая, хотя во многих случаях противопоставляя ей Свою волю. И в результате столкновения (или сочетания) воль Бога, человека, ангельских (или диавольских) вырабатывается Промысел Божий – некий удивительный синтез волящих субъектов, определяющий путь человека в этом мире. Поэтому смысл выражения «на все воля Божия» несколько иной – Бог всегда имеет свою волю, предлагает свой путь решения любой ситуации. Но не всегда Его святая воля в данный момент преобладает – человек поступает иначе, грешит. И тогда Господь снова и снова, уже в других ситуациях предъявляет Свою волю, высвечивает Свою правду. Но все же в значительном числе случаев оставляет окончательное решение за человеком.

Бог и человек в судьбах общества


Что вносит Бог и что вносит человек в жизнь общества? И тут, в общественной жизни, как и в жизни отдельных людей, проявляется промысел Божий. Иначе говоря, жизнь конкретного общества определяется совокупностью волений Бога, членов общества и надмирных сил. То, что человек должен жить в обществе и вне общества не может сформироваться как полноценный человек – это Господь положил в Своей воле. Но важно отметить, что в деле создания общества, в деле построения его конкретного социального строя человеку дается огромная свобода. И Господь, даруя ее, как правило, дает возможность человеку (человечеству) выстроить общество по своему усмотрению. Правда, предоставляя человеку на собственной шкуре прочувствовать все следствия своих решений. Поэтому православными социологами должно постоянно учитываться: в Промысле Божием учитывается воля других людей, в том числе в форме выстроенных ими социальных институтов.
Статистика – упрямая вещь. Она свидетельствует, что, несмотря на казалось бы индивидуальный подход Господа к судьбе каждого человека, устроение общественных институтов влияет на события. Например, рождаемость и продолжительность жизни в обществе зависят от качества медицинского обслуживания, и эту зависимость бесстрастно отражает статистика. Это как раз и означает, что окончательный промысел Божий о каждом человеке учитывает состояние социальных институтов общества. Как не спускается с неба судьба человека, так не спускается Господом и социальный строй. Можно сказать и иначе: общественный строй влияет на индивидуальную судьбу. И потому состояние общества не безразлично для нашего спасения.
Конечно, пути Господни неисповедимы, и совершенно неожиданные повороты истории дают нам понять, что иногда Господь являет Свою непоколебимую волю, проявляя Свое всесилие. Но в любом случае пространство для проявления свободной воли человека остается, и даже продемонстрировав свое всесилие, Господь ждет от нас нашего согласия со Своим выбором.
Вопрос реализации свободы воли человека настолько важен, что мы продолжим его обсуждение в плане свободы.

Свобода


Что такое свобода? Это возможность поступать по свой воле, начинать новый причинный ряд (свобода воли). При этом, человек, хотя и учитывает внешние обстоятельства, но все же решение о том или ином поступке принимает исходя из внутренних побуждений. Таким образом, свобода выражается в возможности выбора из нескольких альтернатив.
Следует различать качественно различные виды свободы. Есть «свобода от», когда человек пользуется своей свободой выбора для того, чтобы избавиться от стесняющих его обстоятельств и тем самым дать волю своим капризам и хотениям. По сути дела «свобода от» у такого человека становится верховной ценностью, которую он всеми силами стремится сохранить. «Свобода от» ведет к своеволию и потаканию своим страстям, разрушая в конце концов личность. Слава Богу, что свобода человека хоть и велика, но не абсолютна – она ограничена волей Божией.
Более высоким видом свободы является «свобода для», суть которой в выборе какой-либо альтернативы и стремлению затем идти по выбранному пути. Это уже отказ от «свободы от» ради какой либо ценности, фактически обмен «свободы от» на эту ценность. И поскольку такой выбор является актом свободной воли, то его тоже называют свободой, «свободой для», хотя человек теряет свою свободу. Например, патриот, который решил защищать Родину с оружием в руках становится военным, подчиняется строгому военному уставу, т.е. теряет свою «свободу от» ради обретения высшей ценности.
Однако ценность, за которую человек жертвует своей свободой, может быть как положительной, так и отрицательной. Сатанисты тоже жертвуют своей свободой ради обретения могущества через служение темным силам. Поэтому важно, чтобы «свобода для» осуществлялась ради позитивных целей, была бы направлена на добро. И это добро и есть любовь к Богу и ближнему, ибо любовь может существовать только в паре со свободой.
Бог в высшей степени обладает «свободой для», и Своему творению Он подарил дар свободы, без которого человек не мог бы являться образом Божиим. Свобода – есть величайший дар Божий человеку. Однако свобода – не высшее благо. Нужна свобода делать добро. И поэтому даром свободы необходимо правильно распорядиться. Безусловно, для человека необходимо и благодатно согласование своей воли с волей Божией.
Свобода человека не абсолютна: так или иначе человек ограничен в своих возможностях. Какова же степень свободы человека? Повтором, что она очень велика. Бог дает человеку не только свободу выбора из нескольких альтернатив, но и свободу творчества, свободу создания новых возможностей, не сотворенных Богом. И в полной мере дар творчества проявляется в общественной сфере – человек сам творит свою социальную среду. И поэтому его ответственность в этом мире огромна.

Органичность и соборность


Ранее мы ввели понятия органического общества – как общества, имеющего сильные связи. Органическое общество можно уподобить организму, в котором все органы – члены общества – выполняют (сознательно или неосознанно) определенную функцию, необходимую для существования целого. Отметим, что сравнение с живым организмом не буквальное, а лишь аналогия, более или менее правдоподобная. Может быть, более точным является взгляд на органическое общество как на систему. Как и организм, система состоит из компонент, подсистем, играющих свою роль в целой системе. Ценность органического общества – в его сплоченности, и следовательно – в потенциальной выживаемости. И, как правило, именно органическим обществам Господь дает особую, яркую судьбу в истории.
Однако, для того, чтобы общество отвечало обоим критериям оценки, одной органичности недостаточно. Нужна еще высокая духовность, обеспечивающая выполнение основного (сотериологического) критерия. Это означает, что общество должно быть уподоблено личности, ведущей духовную жизнь. Иначе говоря, общество в целом должно жить «свободой для», иметь предмет, цель, «общее дело», сплачивающее не только материально, но и духовно. А осуществление «свободы для» требует выработки общей идеологии общества. Разумеется, идеологии, служащей добру, братолюбию и солидарности
Органическое общество, реализовавшее в себе положительную «свободу для» можно назвать соборным. В таком обществе каждая личность, будучи членом общества, добровольно и сознательно приносит свои личные интересы в жертву общему делу. Соборное общество на общественном уровне как собирательное целое стремится избавиться от зла в своем социальном устройстве и тем самым дать каждому члену общества наиболее благоприятные условия для личного спасения.
Отметим, что взгляд на идеальное общество как общество соборное, будучи подлинно христианским, совершенно противоречит либеральному взгляду на совершенное общество как общество, дающее максимальную свободу ее членам. Очевидно, что либеральный взгляд проповедует тотальную «свободу от», ведущую в условиях падшести человечества к социал-дарвинизму, принципу выживания сильнейшего и наиболее приспособленного, а фактически – войне всех против всех.
Как же достичь соборности общества? Тут видятся два пути. Во-первых, это традиционный путь церковной жизни, молитвы, аскезы и проч., когда церковная соборность вырастая постепенно охватывает все общество (именно так и думал Хомяков). По такому пути шла Византия. И, увы, так и не достигла соборного общества, остановившись на храмовом христианстве.
Но есть и другой путь – путь религиозно-социальный, когда христианские заповеди через православную идеологию воздействуют на общественные институты, меняя их в христианском духе. Это путь, по которому должна пойти Россия. Только так она может воплотить в себе идеал Святой Руси.

Духовно-нравственная жизнь общества


Итак, для достижения обществом «свободы для» оно должно уподобиться личности, ведущей высокую духовно-нравственную жизнь. Как и в случае организма, это уподобление не следует понимать буквально. Конечно, у социума нет личности в том смысле, в каком выступает личность в человеке. Однако, благодаря тому, что элементами (членами) общества являются люди, т.е. личности, возникает собирательная металичность, аккумулирующая в себе, волю, мораль, веру всего общества. Для обществ со слабой органичностью такая личность рассыпается, фактически не проявляя себя. Для органичных же социумов она являет себя в полной мере, демонстрируя все основные черты духовного поведения.
Тут необходимо сделать одно важное замечание. Уже говорилось, что общество можно уподобить организму и личности, но именно уподобить – полной аналогии тут нет. Общество есть общество, а не усредненный организм или усредненная человеческая личность. Общество состоит ил людей, но мотивы и поведение общества качественно иные, чем мотивы и поведение членов общества. Поэтому в применении к социуму мы употребили термины «метаорганизм» и «металичность». Если в метафоре организма соотношение между обществом и его членом аналогично соотношению целой системы и ее части, то в духовно-нравственной сфере так мыслить, видимо, не продуктивно – духовную жизнь трудно вместить в понятие системы. Тут соотношение иное, суть которого пока невыяснена. Однако в самой духовно-нравственной жизни общества сомневаться не приходится.
Так, несомненно, что в истории общество (государство, народ) является актором, т.е. источником действия, начиная новый причинно-следственный ряд. Разумеется, акторами являются люди, осуществляющие социальное поведение. Но акты, поведение общества, являясь некой результирующей актов людей, носят особый характер, качественно отличный от поведения отдельных членов общества. Иначе говоря, историческое поведение общества не есть арифметическая сумма действий индивидов – у общества иные цели, задачи, формы действия. Это, кстати было давно замечено, и поэтому вождя общества оценивают и судят не так, как обычного человека – его поступки носят общественный, в не частный характер.
В истории действуют прежде всего народы, т.е. общества, хотя видна также деятельность отдельных выдающихся личностей, лидеров. Их воли непостижимым образом сочетаются с волениями Бога и высших тварных сил, образуя промысел Божий, который и движет историей. В Библии мы можем найти огромное количество народов, которые, по библейскому сказанию, являются дествующими лицами истории: Израиль, Египет, Сирия, филистимляне, гергессеи, азотяне, ивусеи и проч. При этом видно, что каждое из этих акторов является как бы одушевленным лицом со своим характером, намерениями, волей и т.д.
В силу духовно-нравственной жизни обществ, к ним применимо понятие греха. Грех – это искажение воли Божией (которая всегда присутствует в любом событии). По гречески грех – «амортия» – промах, непопадание в цель. «Промах» может случиться (и постоянно случается) и с обществом. Греховность общества может выражаться двояко – через греховность общественных институтов и через грехи членов общества, имеющие общественный характер. При этом, как правило, имеют место оба этажа общественного греха. Например, рабство. С одной стороны оно поддерживалось законами (скажем, Византийской Империи), и в этом смысле можно говорить о греховности общества как такового. Но с другой стороны, никто не обязывал иметь рабов, и в этом смысле рабовладение - – личный грех, хотя и имеющий общественный характер, поскольку он касался свободы других людей. Можно указать и другие грехи подобного рода: ростовщичество, торговля вредной и аморальной продукцией, проституция, социальное неравенство, неправедная война и пр.
Как и любой грех, общественный грех подлежит искуплению, причем только двумя способами покаянием или скорбями (наказанием). И все это мы видим в жизни обществ.
Общественное покаяние имеет разные формы. К ним можно отнести свободное обсуждение вопросов в общественных собраниях. Или публичные высказывания общественно (или церковно) значимых личностей, имеющих моральный и духовный авторитет. Возможны и некие государственные акты, от имени всего государства выражающие или иные покаянные идеи, а также акции типа сугубых постов. Результатом общественного покаяния должно быть исправление – прежде всего исправление общественных институтов.
Если покаяния нет, то следует ждать скорбей – в виде войн, революций, глобальных экологических катастроф и проч. Заметим, что наказывается весь народ, а не только отдельные личности. Господь этим самым как бы требует от нас исправления на социальном уровне.
Ветхий Завет дает нам массу примеров такого рода событий. Прежде всего – сам Израиль. Библия, и в особенности писания пророков, рисуют нам портрет иудейского общества как единого целого, как некой совокупной личности, которая ведет себя по-человечески. Израиль отвращается от Бога, и тогда разгневанный Бог наказывает его бедствиями или военными поражениями. Или наоборот, Израиль кается, снова взывает к Богу, и тот, умилостивившись, дает Израилю победу над сильными врагами или материальное благополучие. Такой антропоморфизм в отношении Израиля употребляется настолько часто, что возникает четкое представление об израильском народе как цельном организме и даже личности. И другие народы – гергесеи, аморреи, ханаан и пр. изображаются в той же манере – они грешат (прежде всего – идолопоклонством) и потому подвергаются наказанию Божиему.
Новый Завет только подтверждает это уподобление. Там весь еврейский народ Христос называет Иерусалимом. Скорбя, Он говорит: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст» (Матф.23:37,38). Как известно, Израиль так и не покаялся в убийстве Христа. И потому на Израиле до сих пор лежит печать духовного проклятия, печать отпадения от Божественной благодати.

Социальные формы любви


Теперь, подходя наконец к цели нашего изложения, следует сделать утверждение: главное в духовно-нравственной жизни общества состоит в том, что общество можно любить, и обратно – общество может любить. Это крайне существенно.
Представляется, что само понятие христианской любви иногда неоправданно зауживают. Говорят только о любви между людьми и между Богом и человеком. Безусловно, это высшие и наиболее важные проявления любви. Но разве не является проявлением Божественной любви крещение Господне, когда Бог освятил все сотворенное Им естество этого мира? Разве не говорит апостол Павел, что «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим.8,22), и следовательно тоже ждет искупления и обожения, которое ей будет дано Христом? Поэтому границы христианской любви шире – они объемлют весь мир, и безусловно включают человеческое общество.
Так, соборное общество есть общество любви, где любовь выступает не только на личном, но и на социальном уровне. И такая социальная любовь, не сводящаяся к любви индивидов, реально существует. Причем она может быть подлинно христианской, несмотря на то, что общество, даже соборное, в строгом смысле не является личностью. Дело в том, что главное в христианской любви – подвиг, это любовь жертвенная. А жертвенность может проявляться не только по отношению к индивидуальной человеческой личности, но в не меньшей мере к металичности, к обществу в целом. В связи с этим важно рассмотреть виды социальной любви.
Прежде всего, соборное общество достойно христианской любви в силу его благодатного характера. Эта благодатность всегда чувствуется и воспринимается членами общества через такие коллективные понятия как Родина, Отечество. Родину можно любить всем сердцем, за нее можно идти на подвиг, отдавать жизнь. Ибо в слове Родина вмещается все – и свой народ, и свой бытовой уклад жизни, и своя природа, и свой социальный строй. И все это оказывается достойно жертвенной любви.
Тут следует разъяснить одно мнимое противоречие: если выше человеческой личности у Бога ничего нет, то как объяснить жертву ради общества, которое является меньшей ценностью? Во-первых, почему меньшей? Ведь понятие общества включает своих членов, т.е. людей, личностей, причем во множественном числе. И в соборном обществе все они являются ближними. А сказано Господом: «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15,13). И, во-вторых, Господу угодно не просто существование души, а ее спасение в вечности. Но именно подобной жертвой и осуществляется реализация личности, достигается спасение. Поэтому жертва (в том числе – жизнью) ради общества является в высшей степени жертвой христианской любви.
Любовь к обществу в особенности выражается в защите Отечества. Это всецело любовь общественная – ее нельзя свести к любви двух личностей. Воины защищают Родину, Отечество, т.е. все общество, а не каких-то конкретных людей. И Церковь всегда и во все времена благословляет и превозносит их подвиг.
Но важно подчеркнуть, что и само общество любит. Любит прежде всего входящих в него людей. Иначе говоря, существуют формы социальной любви. Их несколько.
Прежде всего, защита Отечества, как и любая деятельность по обеспечению жизни общества, является не только любовью к целому обществу, но и наоборот – формой любви общества к людям. Таким образом, тут мы имеем яркий случай взаимной любви общества и его членов.
Другой формой любви является общественная благотворительность. Сюда относятся всевозможные некоммерческие фонды, Пенсионный фонд, социальные преференции, сестричества, социальная помощь государства и др. Да и столь обычные для советского человека бесплатные медицина и образование, бесплатное распределение квартир, путевок и пр. тоже были подобными формами общественной любви. Общественная благотворительность безусловно относится к сфере общества, которое осуществляет помощь своим членам. Развитием этой формы общественной любви является общая собственность. Именно так, когда все отдали всем всё, рассматривает коммунизм первохристианской иерусалимской общины св. Иоанн Златоуст.
Еще одной социальной формой любви, причем очень важной, является справедливость. Отметим, что справедливость может осуществляться только в обществе, пусть даже небольшом. Справедливость – это обязательно отношение к другим; справедливость по отношению к самому себе –понятие бессмысленное. И это именно любовь. Ибо сказано Господом: «любить ближнего, как самого себя, есть больше всех всесожжений и жертв» (Мк.12,33). Но эта же формула одновременно есть формула справедливости, суть которой в признании заслуг окружающих в той же мере, как и своих собственных заслуг. Поэтому справедливость являет нам форму общественной любви, причем форму очень высокую, до которой практически ни одно общество в истории не смогло в полной мере дотянуться. И понятно почему – справедливость возможна только в условиях общественной собственности. Частная собственность в основании своем несправедлива. Это особенно ясно выражено в евангельской притче о неверном управителе. Впрочем, виртуозную технику обворовывания с помощью частной собственности понимали и осуждали многие честные экономисты XIX-XX веков. К сожалению, основательная промывка мозгов у современного человека это понимание вымыло почти полностью.
Еще один момент, связанный со справедливостью. Зададимся вопросом: как может любить свой народ вождь, руководитель, монарх? Просто иметь приязнь к своим подданным недостаточно – люди от верховного руководителя ждут дел. Но всех осчастливить и облагодетельствовать он не может – его ресурсы ограничены. И поэтому лучшее, что он может сделать – это соблюдать справедливость, т.е. судить справедливо и справедливо распределять создаваемые обществом блага. Так что выходит, что справедливость – это прежде всего «любовь царей» и вообще любовь начальствующих. Но поскольку именно цари в наибольшей степени олицетворяют все общество, то и справедливость является формой любви, имеющей социальный характер.
Заметим, что зачастую многие виды общественной благотворительности рассматривают как выражение справедливости. Например, пенсии: очень часто они выплачиваются из отчислений с прошлой зарплаты пенсионера, т.е сохраняется принцип «получил столько, сколько заработал». Что ж, не будем спорить, поскольку и общественная благотворительность и справедливость являются видами социальной любви, и к какому виду относить пенсию – не так важно.
Но справедливость – отнюдь не христианский социальный идеал. Есть более высокая форма социальной любви. Это братство. Братство – форма соборности, которая характеризуется тесными, доверительными отношениями и равенством членов такого общества. Тут уже законы справедливости преодолеваются, и больше получает тот, кто в данный момент больше нуждается. Именно братство было организовано апостолами в первохристианской Иерусалимской общине. Именно братство было реализовано в уникальной общине XIX-XX веков – Крестовоздвиженском Трудовом Братстве, созданном замечательным русским мыслителем Николаем Николаевичем Неплюевым [1,2].
Братство – это уже очень близко к подлинно соборному обществу. В масштабах большого общества оно недостижимо – в большом обществе нельзя освободиться от индивидуалистов и эгоистов, которые быстро губят все дело. Но в масштабах малого общества, общины братство возможно даже в наш век всеобщей апостасии. Отметим, что братство тем более невозможно осуществить вне общей собственности.

Некоторые обобщения



Укажем в тезисной форме на основные характерные особенности нашего подхода к христианской социологии.

1. Утверждается примат духовно-нравственной оценки общества. Соответственно, вводится духовно-нравственная ось, на которой находят свое место все социальные явления
2. Основным критерием оценки общества является его способность помочь своим членам в спасении в вечности (сотериологический критерий).
3. Однако постоянно следует иметь в виду, что общество живет в условиях падшести этого мира, и потому его социальные институты впитывают грешность создавших их людей, а затем в свою очередь воздействуют на вновь вступившие в жизнь поколения.
4. Поэтому признается, что единственного (п.2) критерия для оценки общества недостаточно. Необходим дополнительный критерий выживания: устойчивость общества в условиях конкурентной борьбы государств.
5. Социальный строй общества выражает его существенные структурные особенности и потому является важнейшей характеристикой общества; каждый социальный строй имеет свою оценку на духовно-нравственной шкале.
6. Необходимость существования человека в общественной среде заложена в человека Богом. Строительство же конкретного общества осуществляется людьми (под контролем Бога).
7. Общество как целое (особенно с сильными связями) может рассматриваться как аналог организма, а также как аналог личности, имеющей свою духовно-нравственную жизнь.
8. Поэтому рассмотрение общественных явлений должно производиться на двух уровнях: уровне жизни членов общества и уровне рассмотрения обществ как целых образований. При этом для второго уровня допустимо в определенных пределах использование таких христианских понятий как свобода воли, грех, искупление, наказание, любовь.
9. Взгляд на общества как собирательные целые позволяет рассматривать их как ценности, которые можно и нужно любить жертвенной христианской любовью, служить обществу и отдавать за него жизнь.
10. Но можно говорить и о социальной любви общества к людям. Она может иметь разные формы, и соответственно – разную духовно-нравственную оценку. Среди таких форм выделим таки, как общественная благотворительность, справедливость и (более высокая форма) братство.

Эти тезисы применимы к обществам с разным социальным строем. Будет поучительно рассмотреть их приложение на примере социального строя, который мы называем «православным социализмом».
Но об этом в следующей статье.

Литература

1. Н.Н.Неплюев. Трудовые братства. Могут ли долее обходиться без них церковь и христианское государство и как их осуществить. Лейпциг, 1893 г., –.24 с.
2. Н.Неплюев. Жизненное значение трудовых братств: церковное, государственное и общественное. Беседа для друзей и врагов. Спб., 1905. – 26 с.


18.03.15


http://chri-soc.narod.ru/vidi_socialnoy_lubvi.htm

 Отправлено: 10.05.15 11:28. Заголовок: Владимир Сергеевич С..

Владимир Сергеевич Соловьев. Искание социальной правды

Христианский социализм в творчестве Сергея Николаевича Булгакова

Николай Александрович Бердяев

 Отправлено: 29.06.15 13:18. Заголовок: Вячеслав Макарцев ..

Вячеслав Макарцев

Лицемерная закваска

Христос предупреждает христиан: «Смотрите, берегитесь закваски фарисейской и закваски Иродовой» (Мар.8:15). В другом месте Он упоминает вместо иродиан саддукеев, из чего можно сделать вывод, что «закваска Иродова» и «закваска саддукейская» – это, по существу, одно и то же. Говоря «беречься закваски», как говорит Евангелие, Господь имел в виду «беречься не закваски хлебной, но учения фарисейского и саддукейского» (Матф.16:12). В другом месте Христос прямо говорит, чего нужно опасаться в этой закваске: «...Берегитесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие» (Лук.12:1). И хотя в последнем случае Он говорит о фарисейской закваске, нет сомнения в том, что и саддукейской закваске, или закваске Иродовой, присуща та же самая черта. Призыв войти в Царство Божие – это, как представляется, призыв к социальному действию, к социальному преображению на фундаменте любви к Богу и к ближнему. Именно такого рода действие и было осуществлено в Новорожденной Церкви: «Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (Деян.2:44,45); «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян.4:32). То есть речь идет о христианском коммунизме. К этому благодатному обществу людей призывает Бог. Это и есть вход в Царство Небесное, который закрывали книжники и фарисеи: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете» (Матф.23:13). Отрицание необходимости социального преображения и составляло суть учения фарисеев и саддукеев (иродиан).
Этот вход в Царство Небесное сегодня находится в православном социализме (православном коммунизме). Кто выступает против православного социализма? Это известно: модернисты и антимодернисты.
Модернисты и антимодернисты – это «два сапога – пара»: они едины в ненависти к тому строю, который может быть альтернативой либерализму. Правда, антимодернисты возражают, что они, де, не любят и либерализм, но, поскольку, мол, либерализм «медленнее убивает», выбирают его. Модернисты же не скрывают своей восторженной любви к обществу «свободы и демократии».
Модернисты «бегут впереди паровоза», находя в «экономическом единстве» единство экуменическое. Модернисты выступают за «живую церковь», за «посиделки при свечах», за «песни под гитару», за «развитие критики и самокритики», некоторые и за то, чтобы провозгласить чуть ли ни догмой либерализм (впервые годы советской власти – марксизм-ленинизм). Модернизм пытается увести христианство от того, что было установлено в Новорожденной Церкви, в сторону «социальной санитарии» в духе католического «Каритаса».
Антимодернисты же, в пику «левому сапогу», пытаются «зарыть талант (социального совершенствования – В.М.) в землю», «обернуться назад», возродить систему, порождающую «чаепитие в Мытищах». Антимодернисты выставляют себя единственными хранителями веры и благочестия. Они, как пауки, сплели себе паутины на многих православных сайтах и жаждут крови «нечестивых», в разряд которых зачисляют по своему усмотрению. У антимодернистов в ходу ярлык «еретик» для тех, чье мнение противоречит некоторым положениям их стихийно складывающегося «православного Талмуда». Антимодернизм не менее опасен, чем модернизм, так как борется с духом Православия, пытаясь заковать его в схоластические оковы, следуя букве, устанавливая собственное предание.
Все это узнаваемо. Были две секты во времена Первого Пришествия Христа: саддукеи (иродиане) и фарисеи. Фарисеи – это аналог современных антимодернистов. Иродиане (саддукеи) по духу – те же самые модернисты, превозносившие до небес «свободу и демократию» языческой Римской империи, сходной по нутру с нынешним Западом.
Что такое православный социализм с точки зрения Писания? Это попытка создать такой строй, в котором Христос не имел бы проблем в социальном плане, чтобы не услышать Его слов: «...Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» (Матф.25:41-45). Современные фарисеи и иродиане утверждают, что у Христа нет никакой социальной программы, никакого социального идеала. Но вот эти слова – «так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» и есть этот идеал, и есть социальная программа.
Из этого текста совершенно очевидно, что Христос призывает относиться к обездоленным в социальном плане, как к Нему Самому. Здесь недопустимо лукавство: неужели мы, видя перед собою Христа, ограничимся лишь обыкновенной милостынею, не пытаясь изменить социальный строй, хотя бы христианского общества, таким образом, чтобы Христос не испытывал бед, вызванных общественным неустройством?
Современные фарисеи выступают резко против этого, вот характерный ответ одного из них: «Создадим рай Христу? Зачем же тогда Христос со своим раем? Два рая не нужны. А нужен ли тогда такой системке сам Христос? – нет! Поэтому мировой опыт знает лишь примеры попыток построения атеистического социализма». К антимодернистам присоединяются и модернисты: «Земного рая не может и не должно быть». Так «два сапога» возражают св. Иоанну Златоусту, который, призывая пойти по пути Новорожденной Церкви, вопрошает: «Не сделали бы мы землю небом?»[ii]
Здесь у модернистов и антимодернистов единство в отвержении альтернативы либерализму. Они не желают замечать следующее. Во-первых, исходя из вышеприведенных слов Писания, Христос Сам призывает к тому, чтобы Ему послужили через социальное действие. Во-вторых, опять-таки, по слову Христа: «...Не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лук.17:20,21). Через стремление к святости и совершенствование в любви к Богу и ближнему, находящим свое выражение в социальном творчестве, неприметным образом приходит Царствие Божие.
Напротив, современные фарисеи убеждены, что Царствие Божие приходит сразу и приметным образом: «вот, там» – за всеобщим воскресением. Их «системке» не нужен неприметный приход Царствия Божия, они удовлетворены «медленным убиванием». Они даже не замечают того, насколько грубыми, если не сказать больше, являются рассуждения в стиле «зачем же тогда Христос со своим раем?»
Если бы модернисты и антимодернисты утверждали, что невозможно «сделать землю небом» на «старой земле» – это можно было понять. Но утверждение, что землю, с помощью Божией, вообще невозможно «сделать небом» в корне неверно: «...По обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2Пет.3:13). Отсюда вовсе не следует то, что нельзя стремиться к осуществлению правды и на «старой земле».
Неверным является и то, что «мировой опыт знает лишь примеры попыток построения атеистического социализма». И социальное устройство Новорожденной Церкви, когда «у множества... уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян.4:32), и устройство общежительных монастырей – все это и есть самый настоящий опыт построения христианского социалистического общества. Это с точки зрения воинствующего атеизма он (этот опыт) таковым не является. Но это проблема их материалистической «системки».
Нужно оставить лицемерие и лукавство: Царствие Божие начинается с помощи Христу, которая не может ограничиваться обычной милостынею. К этому призывают и Основы Социальной Концепции Русской Православной Церкви: «Недопустимо манихейское гнушение жизнью окружающего мира. Участие христианина в ней должно основываться на понимании того, что мир, социум, государство являются объектом любви Божией, ибо предназначены к преображению и очищению на началах богозаповеданной любви. Христианин должен видеть мир и общество в свете его конечного предназначения, в эсхатологическом свете Царства Божия».
Современные фарисеи, сторонники возрождения мира с «чаепитием в Мытищах», возражая, приводят слова из тех же Основ: «Церковь признает существование многообразных форм собственности. Государственная, общественная, корпоративная, частная и смешанные формы собственности в разных странах получили различное укоренение в ходе исторического развития. Церковь не отдает предпочтения ни одной из этих форм. При каждой из них возможны как греховные явления — хищение, стяжательство, несправедливое распределение плодов труда, так и достойное, нравственно оправданное использование материальных благ».
При этом антимодернисты старательно не замечают следующего положения Основ: «В истории христианства объединение имущества и отказ от личных собственнических устремлений были характерны для многих общин. Такой характер имущественных отношений способствовал укреплению духовного единства верующих и во многих случаях был экономически эффективным, примером чему могут служить православные монастыри. Однако отказ от частной собственности в первоапостольской общине (Деян. 4. 32), а позднее в общежительных монастырях носил исключительно добровольный характер и был связан с личным духовным выбором».
Мы видим, что, если отказ от частной собственности носит «исключительно добровольный характер и... связан с личным духовным выбором», он предпочтительнее, ибо способствует «укреплению духовного единства верующих».
И здесь же, в главе о собственности, Основы расставляют все точки над «i»: «По учению Церкви, люди получают все земные блага от Бога, Которому и принадлежит абсолютное право владения ими. Относительность права собственности для человека Спаситель многократно показывает в притчах: это или виноградник, данный в пользование (Мк. 12. 1-9), или таланты, распределенные между людьми (Мф. 25. 14-30), или имение, отданное во временное управление (Лк. 16. 1-13). Выражая присущую Церкви мысль о том, что абсолютным собственником всего является Бог, святитель Василий Великий спрашивает: «Скажи же мне, что у тебя собственного? Откуда ты взял и принес в жизнь?» Греховное отношение к собственности, проявляющееся в забвении или сознательном отвержении этого духовного принципа, порождает разделение и отчуждение между людьми», – предупреждают Основы.
Таким образом, Церковь, согласно церковному учению, не отдает предпочтения никакой форме собственности потому, что собственником всего является Бог. Соответственно, разговор идет даже не об общественной собственности, а о собственности Божией: именно таковая и имела место быть в Новорожденной Церкви. Именно здесь разрешается кажущееся противоречие (каюсь, когда-то считал его действительным) между тем, что «церковь не отдает предпочтение» и «такой характер имущественных отношений способствовал укреплению духовного единства верующих»: собственность Божия – это не одно и то же, что собственность общественная. Собственность общественная в атеистическом государстве – это собственность тоже в какой-то степени приватизированная, поскольку в любом случае «абсолютным собственником всего является Бог». Собственность Божия – это собственность тела Христа, то есть Церкви. И такой собственности Церковь не может не отдать предпочтение, ибо она выходит за рамки тех форм собственности, что ныне существуют в гражданском обществе.
В Новорожденной Церкви общность имущества, вне всякого сомнения, базировалась именно на этом фундаменте: «абсолютным собственником всего является Бог». Почему же такого рода устроение не было сохранено в Церкви и в дальнейшем? Ответ, думается, очевиден: домостроительство Божие предусматривало спасение язычников, вхождение их в Церковь. И для язычников планка совершенства, в том числе социального, была значительно снижена: «Ибо угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите. Соблюдая сие, хорошо сделаете. Будьте здравы» (Деян.15:28,29).
Этот вопрос рассматривается у св. Иоанна Кассиана Римлянина в восемнадцатом собеседовании его книги «Писания»: «Итак, род жизни киновитян получил начало со времени апостольской проповеди. Ибо таким было всё множество верующих в Иерусалиме, которое в Деяниях Апостольских описывается так: у множества уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавали их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чём кто имел нужду (Деян. 4, 32, 34, 35). Такова была тогда вся Церковь, каких ныне с трудом, весьма мало можно найти в киновиях. Но когда после смерти апостолов начало охладевать общество верующих, особенно те, которые из иноплеменников и разных народов присоединились к вере Христовой, от коих апостолы, по их невежеству в вере и застарелым обычаям языческим, ничего больше не требовали, как только воздерживаться от идоложертвенного и крови, блуда, удавленины (Деян. 15, 29); и когда свобода, предоставленная язычникам по причине слабости их веры, начала мало-помалу ослаблять совершенство и церкви Иерусалимской, и при ежедневном возрастании числа из туземцев и пришельцев горячность первой веры стала охладевать; то не только обращавшиеся к вере Христовой, но и предстоятели церкви уклонились от прежней строгости. Ибо некоторые, позволенное язычникам считая позволительным себе и для себя, думали, что они не потерпят никакого вреда, если при имуществе и богатстве своём будут содержать веру и исповедание Христа. А те, у которых ещё была горячность апостольская, помня о прежнем совершенстве, удаляясь из своих городов и общения с теми, которые считали позволительным для себя и для Церкви Божией распущенную жизнь, стали пребывать в местах подгородных и уединённых, и что было установлено апостолами вообще для всей Церкви, в том начали упражняться всякий сам по себе».
Это свидетельство св. Иоанна Кассиана Римлянина очень важно, ибо показывает: 1) в начале «такова была вся Церковь»; 2) ослабевать жизнь «общением имений» стала потом, когда «некоторые, позволенное язычникам считая позволительным себе и для себя, думали, что они не потерпят никакого вреда, если при имуществе и богатстве своём будут содержать веру и исповедание Христа». Мы видим, что некиновийское отношение к собственности внутри Церкви берет начало от икономии по отношению к братии из язычников.
Посмотрите, как прямо звучит в книге Иоанна Кассиана Римлянина: «было установлено апостолами вообще для всей Церкви». Таким образом, в то время у святых не было сомнений в том, что «общение имений» «было установлено Апостолами вообще для всей Церкви». Это учение святоотеческое, поскольку оно укладывается в то, что «абсолютным собственником всего является Бог».
Довольно часто модернисты и антимодернисты, стараясь уловить в слове сторонников православного социализма, задают вопрос: «Был ли Авраам богатым имущественно или не был? ДА или НЕТ?» Мы ответим на этот вопрос, но прежде ответьте вот на какой: собственником богатства Авраама был Бог? ДА или НЕТ?
Этот вопрос прямо относится к тому, кому принадлежит богатство верующего во Христа человека: Христу Богу нашему или нам, грешным. Если нам, то мы будем служить богатству, если Богу, то будем стремиться быть верными управителями. Господь предупреждает: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне (Матф.6:24)».
Христос обличает: «...Горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение» (Лук.6:24). Совершенно очевидно, что не об Аврааме здесь говорит Христос, но о тех, кто приватизировал то, что принадлежит Богу, кто отказался быть верным управителем.
Кто есть Авраам? Вот слова Христа о людях, подобных Аврааму: «верный и благоразумный раб, которого господин его поставил над слугами своими, чтобы давать им пищу во время» (Матф.24:45). Более того, Авраам есть родоначальник множества народов, в том числе Израиля, и богатство, управителем которого он был, есть питательная среда для рождения этих народов.
Авраам есть верный управитель Божьего богатства. Если обыкновенный управитель не часто решается присвоить богатство господина, которому он служит, то, что говорить о таком человеке, как Авраам? Почему фарисеи и саддукеи смеялись над Господом, когда он сказал им «не можете служить Богу и маммоне»? Ответ, как представляется, очевиден: они помнили из Торы, что «был Авраам очень богат скотом, и серебром, и золотом» (Быт.13:2), а посему, мол, всякий богатый – это «новый Авраам». А тут приходит Господь и говорит им, что богатый человек должен быть «управителем имения», поскольку «абсолютным собственником всего является Бог».
Здесь-то и проходит грань между богатством мирским и богатством праведника: праведник не ставит под сомнение то, что он является всего лишь управителем собственности Бога. Очень отчетливо это мы видим на примере праведного многострадального Иова: «Отказывал ли я нуждающимся в их просьбе и томил ли глаза вдовы? Один ли я съедал кусок мой, и не ел ли от него и сирота? Ибо с детства он рос со мною, как с отцом, и от чрева матери моей я руководил [вдову]. Если я видел кого погибавшим без одежды и бедного без покрова, – не благословляли ли меня чресла его, и не был ли он согрет шерстью овец моих? Если я поднимал руку мою на сироту, когда видел помощь себе у ворот, то пусть плечо мое отпадет от спины, и рука моя пусть отломится от локтя, ибо страшно для меня наказание от Бога: пред величием Его не устоял бы я. Полагал ли я в золоте опору мою и говорил ли сокровищу: ты – надежда моя? Радовался ли я, что богатство мое было велико, и что рука моя приобрела много? Смотря на солнце, как оно сияет, и на луну, как она величественно шествует, прельстился ли я в тайне сердца моего, и целовали ли уста мои руку мою? Это также было бы преступление, подлежащее суду, потому что я отрекся бы [тогда] от Бога Всевышнего» (Иов.31:16-28).
В этих строках речи Иова мы видим: он действительно считал себя верным управителем и полагал отречением от Бога находить опору и радость в богатстве, приватизировав его. Разве это не есть самая настоящая социальная программа? Но Новый Завет добавляет к этой социальной программе то, что нуждающийся не просто страждущий человек, а Сам Христос. И явным лицемерием является требование каких-то дополнительных свидетельств того, что Господь призывает к социальному совершенствованию.
В Новорожденной Церкви, которая была одно тело с Христом, и Главой которой был Христос, «все было общее». И это естественно. Раз Церковь находится в Брачном Союзе с Христом, то все, принадлежащее христианам, окончательно становится собственностью Главы Церкви, то есть Христа. Христос, как Жених, как Глава Брачного Союза, естественно, заинтересован в том, чтобы ни одна «клеточка» тела не была ущемлена каким-то образом, чтобы никто ни в чем не имел нужды. И это осуществлялось в Новорожденной Церкви не отказом от собственности, не отвержением ее, а передачей своего имущества в собственность Христа – Бога нашего. А уж Христос через Утешителя посредством диаконов распределял ее таким образом, чтобы имущественное неравенство и нужда ушли из Церкви. Внешне собственность выглядела как общественная, но на самом-то деле она непосредственно становилась божеской, то есть собственностью Христа, Бога.
До каких пор христианин из язычников может себе позволить «заповеданное язычникам»? Когда он становится «истинным иудеем», когда требования к нему возрастают? Очевидно, что это решает или сам человек или церковь, образованная из язычников, выносит соборное определение по этому вопросу. Конечно, лицемерная закваска может значительно затруднить переход из состояния язычества во «славу людей Твоих Израиля».
Здесь нужно, как представляется, иметь в виду следующее. В упомянутом восемнадцатом собеседовании из «Писаний» св. Иоанна Кассиана Римлянина отношение к установлению Новорожденной Церкви относительно «общения имений» определяет человека либо к спасению, либо к погибели: «Смотрите, какое различие между ними (то есть киновитянами и сарабаитами). Те, нисколько не думая о завтрашнем, с благодарностью приносят Богу плоды своих трудов; а эти, не только на завтра, но и на многие годы вперёд простирая заботы без веры, считают Бога лживым или неимущим, как будто он обещанного ежедневного пропитания и одежды доставить им не может или не хочет. Те стараются жить в несостоятельности и нищете, а эти – приобрести полное обилие всех благ. Те ревностно стараются в ежедневных работах сделать ещё сверх назначенного урока, чтобы из того, что будет превышать потребность монастыря, по распоряжению аввы отдавать в темницы, или странноприимницы, или больницы, или нуждающимся; а эти стараются о том, чтобы то, что превышает ежедневное пропитание, употреблять на роскошные удовольствия или, по крайней мере, сберегать по сребролюбию. Наконец, если, положим, что они собранное не с лучшим намерением могли бы употребить лучше, то и это не равнялось бы с заслугою и совершенством киновитян. Ибо последние, принося монастырю столько доходов и ежедневно отдавая их, живут в таком смирении и подчинении, что отказываются от власти распоряжаться как собою, так и приобретённым собственными трудами, постоянно возобновляя горячность первого самоотвержения, когда ежедневно лишают себя своих трудов. А сарабаиты, превозносясь тем, что подают кое-что бедным, ежедневно стремятся к погибели. Тех терпение и строгость, по которой они так благочестиво пребывают в принятом однажды звании, что никогда не исполняют своей воли, – ежедневно делают распявшимися этому миру и живыми мучениками; а этих холодность воли живыми низвергает в ад. Итак, эти два рода монахов в этой области соперничают между собою почти равной численностью».
Неверно думать, что это относится лишь к монахам. Монашество, насколько мы можем понять из этого собеседования, и появилось как реакция на то, что «позволенное язычникам» непозволительно долго удерживалось в Церкви. Монашество – это призыв к совершенствованию, к выходу из состояния язычества. И первым шагом, как мы видим, является стремление соблюсти то, «что было установлено апостолами вообще для всей Церкви». И это понятно, поскольку лишь следуя этим путем можно накормить, одеть, вылечить Христа, предоставить Ему кров и поддержку – все то, что вытаскивает человека из социальной пропасти. Но здесь, повторим, речь идет не просто о человеке, но о Христе.
Понятно и то, почему именно вопрос социальной ответственности будет определяющим на Страшном Суде: «абсолютным собственником всего является Бог», и, раз Сам Христос истинный Бог наш требует относиться к людям, находящимся в нужде, как к Нему Самому, божеская собственность должна быть источником социального совершенствования. А это возможно лишь тогда, когда человек становится «верным управителем» и видит Церковь как большую киновию. Новорожденная Церковь явила такое совершенное в социальном плане общество, члены которого исполнили все то, о чем ответ будет требовать на Суде Христос: «Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (Деян.4:34,35).

28.06.15


http://chri-soc.narod.ru/mak_licemernaya_zakvaska.htm

 Отправлено: 08.08.15 09:01. Заголовок: Николай Сомин По пов..

Николай Сомин

По поводу полемики на РНЛ о христианском социализме

I. Православный социализм и симфония властей

Число сторонников православного социализма растет. И среди них не только миряне – появляются и священники, благосклонно смотрящие на православный социализм. Люди начинают понимать, что православный социализм – реальность, общественное устроение, опирающееся на глубинные основания русского мира.
Впрочем, активность стали проявлять и противники православного социализма. Они тоже почувствовали, что православный социализм вполне может осуществиться, а они ужасно этого не хотят. Для них лучше национальная и социальная катастрофа, к которой мы приближаемся, чем такой ужас как православный социализм. Так, один из оппонентов (Серей Швецов)видит его главную ошибку в смешении государства и Церкви. Мол, Церковь – институт сугубо добровольный, государство же – нет – в нем приходится жить и лояльным гражданам и диссидентам. Другой оппонент (А. Карпов) близкую мысль выразил так: «активисты православного социализма неизбежно попадают в позицию, на которой ранее находились отцы Церкви. Это может быть решено двояко: либо через внесение светского элемента во внутрицерковную жизнь, либо через сакрализацию собственной деятельности. И то и другое по своей сути - повреждение Православия» ( http://ruskline.ru/special_opinion/2015/07/himera_pravoslavnogo_socializma/ ).
Вот как оказывается – повреждение Православия! Выясняется, что теория симфонии властей, которой жил и Второй Рим и Третий Рим – это нечто нехорошее, вредное искажение, от которого надо отказаться. Византийские Отцы Церкви, оказывается, – троечники. И вообще, ренегаты: они служение одному Богу стали заменять служением государству. А уж наша русская Церковь! Сколько сарказма было вылито на нее в XIX в, – она, де, превратилась прямо в «министерство исповедания». Разумеется, явно отрицать симфонию властей оппоненты не решаются – она давно стала одним из краеугольных камней православия. Но вот понимают ли они, что нападая на православный социализм они критикуют симфонию. Как говорится, целились в православный социализм, а попали в симфонию.
Только вот церковная история пошла иначе, чем хотели бы мои оппоненты. Перед Церковью в IV веке император Константин предложил альтернативу: принять симфонию и заключить союз между Церковью и государством или остаться чисто религиозным харизматическим движением, не желающим мараться о реалии общественной жизни. И Церковь вполне определенно и сознательно выбрала первое. Позднее симфония была закреплена 6-ой новеллой св. имп. Юстиниана.
Так почему же Церковь выбрала путь симфонии? Для этого имелись очень веские основания. Дело в том, что многие считают, что у Церкви лишь одна задача – забрасывать души на небо. Но господь, создавая Церковь как передовой отряд против сатаны, считал немного иначе: Церковь должна воевать на всех фронтах. Ибо весь мир – Божий. Пока он узурпирован сатаной, но должен быть освобожден. Конечно – главное поле битвы, как формулировал великий Достоевский, «сердца людей». Но нельзя воевать только на одном фронте, одним родом войск. Наступление должно вестись везде – иначе оно потеряет в эффективности. А следующий по важности круг, где ведется сражение – социум, общество. Почему? Да потому, что общество состоит из душ человеческих. Социум – это тот же человек, только рассматриваемый со стороны межличностных взаимодействий. И Церковь, понимая свою ответственность перед Богом, вступила на этот путь тяжелого служения.
Правда, с веками идея социально-государственного служения Церкви стала забываться. Государство постепенно вытесняло Церковь с социального поля. Причем первые признаки этого появились уже в 6-ой новелле – Церкви предлагалось только молиться за власть; а уж она – в доску православная – решит все социальные проблемы. В России в XIX в. дошло до того, что Церковь сама соглашалась ограничить свою государственную деятельность, становясь и в самом деле чем-то напоминающим «министерство исповеданий», замкнувшись почти исключительно на внутрицерковных проблемах. Но сама идея активной социальной деятельности Церкви не пропала. В «Основах социальной концепции РПЦ», принятых в 2000 г. указывается: ««Ее (Церкви – Н.С.) целью является не только спасение людей в этом мире, но также спасение и восстановление самого мира» (Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. М.: 2000. – С 4.)
Но вот удивительно: обычно такие послушные наши православные фактически игнорируют этот документ – мол, много у нас чего пишут, да не всему можно следовать. А ведь это один из самых значительных документов нашей Церкви в XX-XXI веках.
Симфония – замечательный плод церковного гения. Это великое византийское изобретение. Именно симфония позволила Византии стать великой Христианской Империей несмотря на постоянную вражескую агрессию. Суть симфонии – в сотрудничестве важнейших, но разнородных сфер общественной жизни – религиозной и светской. Цель симфонии – осуществление любви к ближнему в масштабах государства. Именно симфония позволила Византии употребить материальные силы на духовную войну со злом и получить у Бога статус удерживающего.
А после эта роль была передана России. Именно благодаря нашей русской «симфонии» Россия стлала великой Державой. Вообще должен заметить, что симфония для русского человека – вещь очень простая. У нас есть две настоящие ценности: Православие и Россия. И ни одной ради другой мы жертвовать не имеем права. Мы должны сохранить их обе, как бы ни складывались обстоятельства. Ибо потеря одной ценности сразу повлечет потерю другой.
Безусловно, в осуществлении симфонии исключительную роль играл император. Будучи главой и государства и Церкви, он скреплял обе половины, готовые разделиться и жить по своим законам. Именно фигура императора обеспечивала столь высокую эффективность института симфонии властей.
Другой аспект проблемы – карьеристы, те, кто ради конъюнктуры, выгоды пойдут в «симфоническую» Церковь. Да, после того, как Церковь вошла в симфонию с государством, численно она увеличилась, но качественно ослабела. Об этом пишет огромное количество авторов, и наших, и западных. И, собственно, ничего удивительного нет. Люди – существа падшие. Но спросим? Разве в результате стало меньше подлинных христиан? А я вот уверен, что все равно стало больше. Ибо мощная церковная традиция, воспитание в вере имеют огромное значение. Посмотрите на глубокую веру русских крестьян. Спросите об этом нынешних православных родителей – как они завоют, если детям нельзя будет говорить о вере до 19 лет (-как на Западе – иначе это будет насилие над их религиозным свободным выбором). И Вам все будет понятно.
Симфония сыграла (и еще сыграет) огромное значение для удержания мира от впадения в пучину зла. Но сейчас уже необходимо сделать следующий шаг. Ибо ныне, из-за тотального распространения греха сребролюбия, он приобрел такую силу, что правит миром, восседая вместо Бога и угрожает разрушению, расчеловечиванию всего человечества. Поэтому необходимо поставить ему заслон. Это и есть православный социализм. Надо понимать, что православный социализм – религиозно-социологический проект; В этом смысле он аналогичен таким социально-религиозным концепциям, как симфония властей и «Москва – Третий Рим». Она находится на стыке социологии, политологии, богословия и истории. Там, где Церковь соприкасается с миром. Отметим, что с культурологической же точки зрения православный социализм как раз удивительно традиционен. Он соединяет в себе и актуализирует глубинные архетипы русского сознания: Бог, церковь, спасение, труд, справедливость, христианская любовь. Об этом – А..Е. Молотков: «Социализм как традиция» (http://goo.gl/HZtPm2 ).
Главное то, что православный социализм – тоже форма симфонии, только в которой государство и общество ближе к христианству, чем в традиционной симфони. Ибо нужна не симфония, а больше – социальный «триумфират». Это аналогично известной уваровской формуле «Православие, самодержавие, народность». Только вместо неопределенной «народности» появляется более четкий по форме социализм.
.

II. О хилиазме и православном социализме

Во второй части выскажусь о вопросе, который привлек внимание спорящие стороны. Опубликованная на РНЛ статья А.Буздалова «Что такое православный социализм?» ( http://ruskline.ru/special_opinion/2015/07/chto_takoe_pravoslavnyj_socializm/ ) вся основана на тезисе, что православный социализм есть разновидность хилиазма. В тексте постоянно мелькают ярлыки «постмилленаризм (или постмиллеанизм)», «умеренный хилиазм (милленаризм)». Причем любопытно, что оппонент ссылается при этом на мою давнюю работу «Диалоги о христианском социализме», где, разумеется, подобных формулировок нет. Но есть другое – фраза (и автор ее в сноске приводит): «Нет никаких причин считать, что хилиазм был соборно осужден». И далее в «Диалоге 1» аргументируется, почему это так (я не буду повторяться, а даю ссылку: http://www.chri-soc.narod.ru/dialog_1.htm . Весь первый Диалог и приведен именно для того, чтобы показать, что попытки дискредитировать православный социализм, привязав его к хилиазму, безнадежны. Ибо хилиазм (я разумею, хилиазм святоотеческий, хилиазм св. Иринея Лионского) не ересь, а является частным богословским мнением. Дело в том, что хилиазм – это тайна, которую пока Господь не раскрыл Своей Церкви, и потому тут допускаются различные мнения. Правда, слово «ересь» у моего оппонента не встречается – видимо, автор об этом обстоятельстве знает. И тем не менее, нападки на православный социализм строятся именно на этой почве. Но уже немного иначе: если напрямую обвинение в хилиазме не проходит, то вполне пройдет в виде ярлыков пострашнее: «постмилленаризм», «умеренный милленаризм», и пр.
Суть же обвинений всегда одна: православный социализм – суетное человеческое изобретение, воли Божией на него нет (для автора это очевидно), а потому это сектантство, стремление титаническими усилиями побороть Бога. Когда же начинаешь приводить пример Иерусалимской общины, которая согласно тексту Писания является и волей Божией (которую и выполняли апостолы) и идеалом, который завещан человечеству от Бога на все века, то от него мой оппонент отмахивается: мол, это сектантская логика – тогда было дано много благодати, а вот теперь мало... И вопрос: «а что же хотел Иерусалимской общиной сказать Христос?» замалчивается.
А вот любопытная фраза: «Такой «творческий» подход принципиально отличает данную концепцию от подлинного церковного консерватизма, который никогда не заявит претензии на «развитие» самим Богом установленных на земле институтов». Тут, как говорится, пожалуйста поподробнее. Скажите, а нынешний либеральный капитализм Богом установлен? А предыдущий индустриальный капитализм? А феодализм? А социализм? А строй ацтеков? А строй на Моисеевом законе? Неужели все хороши? Если же нет, то на каком основании «подлинный церковный консерватизм» делает выбор? Он что – безошибочно отличает, что Бог приемлет, а что нет? И хотелось бы конкретно узнать, какие именно социальные формы автор считает богоданными.
Еще одна характерная цитата: «Суть этого лжеучения очень верно выразил в своем комментарии к статье Сомина культуролог Андрей Карпов: «Социализм - это деятельность по спасению других (не себя). На христианском языке это называется нерадением о собственном спасении. Спасать народ должна Церковь, а не социальная организация. Именно в силу отъема церковных функций социализм оказывается не просто экономическим укладом, а ложной духовностью»
Здесь два интересных момента. Во-первых «суть» православного социализма «очень верно» выражена по сути дела неверной мыслью. Конечно, формально все правильно: только тот, кто знает дорогу, может указать другим правильный путь. А иначе можно наломать дров. Но попробуй, пойми, спасся ты или нет. И потому на практике фраза «спаси себя сам» приобретает смысл: «помалкивай, мы тут, представители «подлинного церковного консерватизма» без вас разберемся». В результате желание личного спасения может привести к элементарному духовному эгоизму, просто дезертирству с социального поля боя. А «свято место пусто не бывает» – на место православной социологии приходят теории (и проекты), явно инспирированные темными силами.
Во-вторых, суть православного социализма в как раз в другой формуле: «социализм помогает Церкви спасать народ». Правда, заметим: Карпов говорит о социализме вообще. Но автор приведенную цитату рассматривает как характеристику именно православного социализма. Это позволяет мне усомниться, что автор хорошо разобрался в вопросе.
В действительности, православный социализм к хилиазму никакого отношения не имеет. Удалите все, что я писал относительно хилиазма – и концепция православного социализма ни на йоту не изменится. Просто автор называет хилиазмом любую попытку установить правду на земле. «Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли» относится автором исключительно к последним временам. Причем особенный запрет на алкание правды относится к социальному строю: может быть и можно делать мелкие, локальные улучшения, но касаться социальной системы в целом нельзя – надо ждать Паруссии. Всякому ясно, что мировоззрение, которое строится по логике «если все умрут, то и лечиться не надо» никакого отношения к учению Христа не имеет. Именно поэтому автор так обрушивается на православный социализм – он преспокойно этот выдуманный запрет игнорирует.
Более того. Церковь всегда жила по совершенно другим правилам и исповедовала другое богословие – богословие любви к ближнему, рассматривая эту заповедь как равную заповеди любви к Богу. Свидетельство этому – симфония властей. Церковь, только выйдя из подполья, соединила свои усилия с государством ради спасения граждан, т.е. ради спасения многих. И как нарочно все делала не так, как хочет автор. Симфония была именно «социально-государственным проектом». Причем святые отцы IV-IV вв. не убоялись ни потери чистоты православия, ни грешного народа, который, несомненно кинется в Церковь, буде она станет государственной. Ах они бедняги – видимо, они тоже «устали ждать Паруссии»! и их конечно надо записать в «умеренные хилиасты». Только вот результаты их деятельности оказались на удивление замечательными: тысяча лет успешного существования в условиях непрерывной экспансии народов и с запада и востока. И важно отметить, что для Церкви (земной) это был шаг, который изменил ее, сделал более сильной в самом деле «достигшей необходимой зрелости».
Осуществление подобных религиозно-социальных проектов – задача для Церкви принципиальная. Ибо это реальная работа на социальном поприще по спасению человека. И в истории Церкви мы знаем и другие подобные проекты, например, «Москва-третий Рим» или знаменитая уваровская формула «Православие, самодержавие, народность». В последнем случае Церковь соединяет свои усилия не только с государством, но и, как модно ныне говорить, «гражданским обществом», т.е. с широкими слоями народа. И православный социализм находится в череде таких проектов. Ибо принципы участия в нем Церкви ничем не отличаются от, скажем, участия в симфонии. А именно: полная добровольность участия и активная, тесная вовлеченность, причем целью всегда является любовь к ближнему, стремление привлечь в Церковь как можно большее число людей ради их спасения.
Конечно, в Церкви много есть чего. Есть и такие, которые гнушаются взаимодействием с миром, считают, что участие в подобных проектах является недопустимым компромиссом (причем утвержают, что глаголят «подлинное православное учение». Но такие горе-ортодоксы должны понимать, что отрицая православный социализм они по логике вещей отрицают и симфонию, и уваровскую формулу и еще много исключительно полезных начинаний Церкви, в которых она взаимодействует с миром. Слава Богу таких меньшинство, и Чтобы убедиться в этом достаточно посмотреть на историю Православной Церкви как в Византии, так и в России. Ибо в огромном большинстве своих представителей Церковь никогда от участия в подобных проектах не отказывалась, а наоборот, старалась в них активно участвовать.
Разумеется, необходимо понимать, что подобны проекты, включая православный социализм, носят паллиативный характер, ни в коем случае не претендуя на ревизию окончательной победы Христа во Втором Пришествии. Но отсюда совершенно не следует, что их надо в принципе отвергать.
Так что богословие как раз ни в коем случае не против проектов подобных православному социализму. И поэтому обсуждать его надо иначе – как социальную теорию в контексте других форм социальности, от чего наш автор уклонился в самом начале своей статьи.
В заключение хочу поблагодарить активно участвующих в дискуссии проф. А. Казина за его ценное уточнение: «православный социализм не есть религиозная цель истории, а лишь наиболее подходящая социально-государственно-культурная форма выживания Святой Руси» («Открытое письмо культурологу Андрею Карпову по поводу православного социализма http://ruskline.ru/special_opinion/2015/08/otkrytoe_pismo_kulturologu_andreyu_karpovu_po_povodu_pravoslavnogo_socializma/ ) , а также поддержавших православный социализм многочисленных форумчан, которые высказали по этой теме массу глубоких и ценных мыслей.

05.08.15

http://www.chri-soc.narod.ru/polemika_na-RNL_o_christ-socializme.htm

 Отправлено: 08.12.15 20:07. Заголовок: http://www.youtube.c..

Александр Казин о безвозвратном уходе России от марксистско-ленинской идеологии, чуждости капиталистического мироустройства русской православной цивилизации, спекулятивном западном капитале и модели русского общества, живущего по принципам православного социализма.

 Отправлено: 27.12.15 19:05. Заголовок: Вершист пишет: О..

[quote]` Вершист пишет:
Общественная собственность на средства производства (как в СССР)
В СССР была "общенародная собственность", которая подразделялась на "государственную" и "колхозно-кооперативную". Каждый гражданин являлся акционером-совладельцем 22,4 млн км квадратных и всего, на них находящегося